Читать книгу Картины из лабиринта - ШРАЙ - Страница 11

– Я смотрела сквозь её глаза, вовлеченная в её сознание, вместе, но всё же раздельно. Я видела её мысли. Они текли, мутно журча. Я была погружена в них, как в реку. Чувствовала каждый её отсвет, каждую идею. Я знала, что могу повлиять на неё, если захочу, потому что она – это тоже я. Другая я. Может быть, та я, что видит наводящие сны. Я могла вписывать свои слова в её разум так, что она не замечала подмены.-

Тени бормотали по углам. Комната тепло дышала, как покрытая мхом внутренняя стенка живота. Происходящее обволакивало. Я лежала на спине, на мягком полу, с полуприкрытыми; дремотно. Янтарное освещение щекотно подрагивало пламенем свечи. Свеча отражалась в овальном зеркале на стене. Больше ничего в комнате не было. Только я, зеркало, свеча и тени.

Я встала и вышла в коридор: восемь шагов в глубину. Прошла мимо запертой двери в мастерскую и покинула дом, в котором больше ничего не было – только коридор, мастерская и комната. В этой деревне все дома выглядели одинаково, бурые хижины-боровики, покатые, без углов.

Снаружи большими, почти бумажными осадками падал снег. Я выбралась на дорогу, повернула налево и дальше, к тропе ведущей на Холм.

Я была не одна здесь. Нас было семеро. Нас – сестёр.

Я чувствовала их как точки себя в разных местах. Я знала например, что одна из них, та, с которой мы будем сегодня плести музыку, следовала теперь за мной. Я называю её Дана. На самом деле у сестёр нет имён, но мне нравится обозначать их по-своему.

Тропа огибала холм вопросительным знаком, вздымаясь вверх, и я шла и шла, белая на белом, пока деревня не осталась далеко внизу, где-то там, за снежным экраном. Достигнув вершины я ощутила радарные касания чутких блинов-антенн, нацеленных на Холм с крыши каждой хижины. Они внимали музыке, исходящей с холма. Музыке, которую мы плетём.

Мы, девочки в белом, плетём музыку на поляне, на вершине Холма, сменяя друг друга, когда иссякают силы. Отплетя свою смену, мы возвращаемся по домам и ложимся спать. Иногда нам снятся сны.

Я перевела взгляд на Крайний Дом – духовой инструмент, на котором мы играем своими сознаниями. Он был огромен – выше Холма, длиннее тропы. Литой и угловатый: неправильный многоугольник. Железный. Чужой. У самой крыши Дома виднелось отверстие, из которого звучала наша музыка. До Дома было не добраться пешком, среди глубоких снегов к нему не шло тропы.

Две сестры, Аэс и Шэлл, сидели в центре поляны спиной к спине. Белые лица. Белые волосы. Белые ресницы. Белые веки. Под ними – белые глаза. Такие же, как у меня.

Я ждала Дану и наблюдала за движениями снежинок. Несмотря на то, что мы, сёстры, соединены, в потоке нашего общего сознания у каждой есть своя личная заводь; кармашек в ментальном надбровнике, где думается о другом. Эти заводи не то чтобы отгорожены друг от друга, но мы соблюдаем негласный закон и не интересуемся личными мыслями других. В этих заводях мы, наверное, очень разные.

Я люблю музыку. Мы все любим. Иначе никак. Но я знаю, что кроме музыки есть нечто большее и не уверена, что другие об этом догадываются. Это чувство часто охватывало меня перед сном. Что-то в сладком бормотании теней. Что-то здесь – в промежутках между знакомыми явлениями. Между снежинками. Между Холмом и Крайним Домом. Между пальцами рук.

– Не прикасаясь к потоку её мыслей я завороженно глядела в чистые глубины этой девочки. Общий аккорд её был знаком. Это, несомненно, была я, только выраженная чувственнее. Хрупко, еле касаясь кистью холста. Похоже, что я нашла другую себя в этом снежном мире и сумела проникнуть за её взгляд. Только вот не помню как. Старик обернул меня слишком быстро, и детали пути ускользнули от моего ментального ока. Фаи не ощущалось рядом —

Дана явилась, неспешно вышагивая из белизны. Мы обменялись безмолвными взглядами и, взявшись за руки, осторожно подошли к поющим.

Момент смены всегда интригует. Музыка не может прекратиться ни на мгновение, иначе волна будет сбита. Поэтому мы всегда сменяемся по очереди, в отведённом, откалиброванном, танце. Аэс привстала, не открывая глаз, и сделала шаг назад. Сознанием она всё ещё была там, в Крайнем Доме. Дана преклонила колено и заняла её место, держа мою руку для контакта. Шэлл тоже отступила, освобождая мне позицию. Я соскользнула между ними, прислонившись спиной к спине Даны. Мы разомкнули руки и ворвались в Крайний Дом.

Это похоже на нырок. Мы выходим из тел и переносим своё внимание туда. Внутри Дом ребрится сотнями створок, ставень и дверец, что раскиданы по запутанным коридорам. С той стороны Дома, которой с Холма не видно, есть ещё одно отверстие. Через него дикий ветер завывает внутрь, и мы ведём эту силу по акустическим переплетениям коридоров, изгибая дыхание ветра в музыку, что выходит наружу со стороны деревни и поглощается звуковыми блинами хижин. Этот дом – своего рода флейта.

Наши роли в плетении музыки разделены на левую и правую. Левая сестра сжимает ветер в упругую ясность и ведёт её по комнатам прозрачным, массивным движением, в то время как правая, в противовес, толкает эту ясность ей навстречу, замедляя. Так регулируется такт мелодии.

Сегодня я была справа.

Дана, едва ворвавшись, оседлала ветер и задорным щелчком разбила его на два ревущих потока, подметающих стены. Я в ответ приплюснула потоки в корне, тут же снижая их на полтона. Будучи справа, я должна была воспринимать мельчайшие движения левой сестры и мгновенно на них реагировать. Эта игра требует абсолютной концентрации и самоотдачи. Мы протягиваем себя сквозь Дом, осознавая каждый его уголок одновременно и танцуем-дерёмся-поём, пока не замигает где-то под сердцем маятник тёплой усталости. Тогда мы подаём сигнал другим сестрам и пробуждаем их ото сна, шевеля общим сознанием. Они сменяют нас, а мы возвращаемся домой. Спать.

Так проходит день.

Хотя день – это, конечно, условность. Времени здесь, в этом мире, ещё нет.

По окончании смены, на сходе с тропы, у столба, мы с Даной обменялись прощальными взглядами. Здесь наши дороги расходились.

Всего в деревне четыре таких столба. Они расположены на окраинах и их вершины теряются в небесах.

Дома, проходя по коридору мимо мастерской, я остановилась и приложила ухо к двери. Изредка оттуда доносился железный клик. Там, по ту сторону двери, ковал часы загадочный часовщик.

Мы, сёстры и часовщики, живём в союзе. Наше пение производит резонанс, вибрации которого настраивают сознание часовщиков на волну времени. Для нас, сестёр, музыка звучит игрой нот, гармониями. Часовщики же используют звуки как ориентиры для поиска дверей в умственное плато мгновений. Это своего рода имитация потока времени, ход которого остаётся загадкой для всех нас. Мы не знаем, что такое время.

Я вошла в полумрак своей комнаты. Тени шептались, хихикая. Я улыбнулась им, легла на бок и закрыла глаза. Сон накрыл меня ширмоватой картой.