Читать книгу Картины из лабиринта - ШРАЙ - Страница 5

Пейзаж переходил в изумрудный, и шёл уже не ребрами, а скатами, отчего иногда приходилось скользить боком, чтобы не упасть. Скоро мои ноги устали и я присела, прислонившись спиной к прохладной стене улья\тычинки. Лепестки продолжали падать, плавно сворачиваясь на лету в оригамные лодочки. Это завораживало.

«А ты кто?» – внезапно раздалась мысль с детским оттенком «ня», вроде апострофа на конце смысла.

Я ответила локаторным интересом, пытаясь определить направление источника.

«О, прости'ня, лепесток смотри на.»

На одном из снижающихся лепестков замерцал силуэт мальчика с внимательными глазами и правильными чертами лица. Он сидел, скрестив ноги, естественный и светлый.

«Я Сн, из Стен. А ты не похожа на рабочего. Кто ты?»

«Не обозначена», – сказала я, с интересом глядя на Сн. Вокруг него лодочка лепестка продолжала усложняться, и вот уже намечался алый корабль. Взбухала, потрескивая, мачта; из тонкого податливого материала вырезалось рулевое колесо.

«Никогда не встречал необозначенных. Ты мне нравишься'ня», – улыбнулся он, ускользая вниз. Когда лепесток почти ушел из поля зрения, Сн исчез и тут же возник на другом, повыше.

«А что ты тут делаешь? Ты видела Обнадежду? Страшно, ня?»

«Да», – ответила я и вздрогнула от воспоминания.

«Мне не нравится тоже. Тут только и говорят, что о вспыхах да лепестках. Хотя лепестки мне нравятся: на них можно кататься – но никто не знает как. Да и не хотят. А я знаю», – гордо сказал он. И немного помедлив добавил, – «И хочу. Ня.»

«А как кататься на лепестках?» – Мне стало любопытно.

«Ну у тебя не получится, это нужно из Cтен быть’ня. Когда ложишься спать… – тут он моргнул на верхний лепесток, – …иногда говоришь во сне.» Многие в Стенах говорят во сне. Даже сами стены говорят, но очень тихо. И я научился так говорить, чтобы вместе со стенами – и знаешь что, они начали мне отвечать! Я никому ничего не рассказываю, но тебе скажу», – заговорщески зашептал он и подался вперёд. Судя по всему, он уже целую вечность хранил секрет и жаждал поделиться.

«Ведь на самом деле, пока лепестки не отпадают – они же и есть Стены'ня. И если их хорошо попросить, то можно выйти наружу. И каждый раз перед Обнадеждой я ложусь спать. Никто в Стенах не спит тогда, кроме меня. Все смотрят. Многие говорят я странный, потому что пропускаю Обнадежду. Наверное, так и есть’ня. Ты думаешь, я странный?»

«Я думаю, да», – честно ответила я.

Мальчик нахмурился.

«Но это же хорошо, быть странным, – добавила я, – Я вот тоже странная. Наверное.»

«Наверное», – эхом отозвалась Фая.

«Правда? А что там – внизу? Совсем ничего нет? Темно? Так в Стенах говорят. Но ведь они же говорят, что нельзя наружу выйти, а я выхожу – врут ведь'ня. Скажи мне. Что там? Я не могу до самого дна упасть, просыпаюсь.»

«Не знаю, я там еще не была.»

Мой ответ явно поставил мальчика в тупик, и он сменил пару скользящих кораблей в молчании. «Как?» – выпалил он наконец, уже без детской ноты в тоне. «Откуда ты тогда?»

«Я пришла сверху. Точнее приехала. На поезде.»

«Но ведь я сверху. Там нету никаких напоезде. Только жуки, Обнадежда и Стены.»

«И не пытайся объяснить, – тихо сказала Фая, – Ему только хуже станет.»

«Знаю», – подумала я в её сторону.

«Забудь об этом, Сн. Это глупости. Мне нужно спешить. Было приятно познакомиться, пусть я и не могу представиться как следует.» Я встала и пошла, осторожно выбирая шаги.

Сн выглядел неважно и часто мерцал. «Постой! Пожалуйста! Если вдруг вернешься сюда, можешь рассказать что там – внизу'ня? Ладно?»

«Хорошо», – сказала я, улыбаясь мыслями. «Сладких снов, Сн!» Но он уже вышел за радиус своих способностей и проснулся.

Наверное, я задумалась в пути, а когда очнулась, всё вокруг изменилось. Охитинилось. Окружение не имело ничего общего с ульем наверху. Всё стало бутылочно-зеленым, и кристально отражало само себя, создавая бесконечные зеркальные коридоры. Когда в отражения попадали яркие отсветы алых, изящно сконструированных падающих фрегатов/лепестков, мурмурная нега сюрреально проскальзывала, и было в этом что-то шкатулочное. От фрегатов исходил звук трепещущих на ветру флагов, хотя самих флагов на мачтах видно не было.

Здесь было так спокойно… хотелось лечь и смотреть, как падают корабли. Один, другой, третий…убаюкивая вдаль… я тепло зевнула, прикрывая рот рукой. А почему бы и не отдохнуть?

«Не сейчас, – сказала Фая, – Когда лепестки перестанут падать, мы потеряем направление.»

«Но я же увижу новый сон, – возразила я, – И путь будет видно снова.»

«Не сейчас», – повторила Фая и отстранилась.

Во мне встрепенулось негодование. Ну конечно, ей лучше знать; а вот не послушаю её, и что тогда? Я твердо решила так и сделать, но пройти хотя бы еще немного.

Между тем, склон становился все круче. Кое-где попадались выбитые неведомым инструментом ступеньки, но чем глубже, тем реже, и наступил момент, когда я достигла отвесного плато без признаков спуска, совсем как на станции. Концентрироваться таянием или придумывать крылья сил уже не было. Внимание мыльно маятнилось от одного к другому, без моего контроля. В конце концов я села, обняла колени и закрыла глаза. На внутренней стороне век царапно-фотоплёночно проявились грани: “ <_^|_| <~” Интересно…

«<<<<|», – выгравировала я в ответ.

«>», – возникло, и темнота экранов век отщепилась сбоку уголком страницы.

Я вспомнила. Такое случалось со мной прежде. Много оборотов назад, когда я проходила через деревню шерстяных клубков. Я тогда отстранилась всего на мгновение, привести мысли в порядок. И было также как сейчас – грани в темноте, и уголок закрытого зрения, чуть чернее чем темнота. Только грани тогда проявились другие. Фая тогда назвала это «смена век» и объяснила как процесс, ведущий к чужому взгляду, на другой сцене. Отчего такое бывает, неясно. Просто случается. Находясь там, отпускаешь внимание от своего тела, и это опасно – никогда не знаешь, куда попадёшь и через сколько оборотов вернешься; ведь в разных мечтах вращения идут по-разному.

Но тогда всё было иначе. Деревня шерстяных клубков была населена шерстью, задумчивой и сплоченной формой жизни, которая не причиняла зла. Зло их не интересовало. Их вообще ничего не интересовало кроме самих себя, и единственное, что мне довелось от них услышать, было «ты нешерсть». В той реплике не было ни агрессии, не обвинения, ни даже удивления – это звучало как сухой факт. И не поспоришь ведь. В общем, в той деревне было безопасно оставить тело.

В тот раз, когда я сменила веки, я посетила мир, где всё заворачивалось в самоё себя, и каждый миг уже почти что ввернулось до конца – «Вот оно! Сейчас! Сейчас!» Но в самый последний закуток изподпереворачивалось и оказывалось, что есть ещё масса вариантов перевывернуться и заперевернуться, и всё начиналось по-новой. Это продолжалось: головокружительно и бесконечно. Обладатель глаз, с которым я тогда обменялась веками, был чрезвычайно увлечён происходящим. И не только увлечён, но и вовлечен, буквально. С пружинистым энтузиазмом он швырял себя в самую глубь событий и вертелся, всасывался, разбивался на фрагменты, которые вращались в разные стороны, и собирался снова в другом месте, готовый ворваться в новый поток. Он обожал жизнь и был переполнен ей. Глазные нервы его шли прямо в эмоции и я смогла разделить его восторг сполна, глядя сквозь его глаза. Когда всё закончилось, я очнулась в том же месте где оставила свое тело. Волосы мои были переплетены шерстяными нитями.

Теперь же, окружение где я находилась не внушало такой уверенности. Зелёное стекло холодно поблескивало.

«Фая? Ты здесь?» – позвала я. Нет ответа.

«Х->.~ <“ выгранила я ей записку в междупространстве.

Несмотря на опасность, во мне всё ещё горело желание ослушаться Фаю и посмотреть, что из этого выйдет. Это было вроде проверки, тоже. Если это она рисует всё происходящее со мной, то точно что-нибудь придумает, окажись я в беде. А если не она, то откуда ей знать, что правильно, а что нет?

Слегка приоткрыв левый глаз, и крепко зажмурив правый, чтобы не потерять из виду уголок закрытого зрения, я осмотрелась в поисках укромного места. Такового не оказалось. Голая бутылочность была покатой и открытой, за исключением редких выемок ступенек.

Ничего не остаётся, подумала я. Придётся рискнуть. Ощупав ногой ступеньку, я уперлась понадёжней, легла на спину и закрыла глаза. Сквозь веки виднелись розоватые отсветы кораблей. Они плыли в пропасть этажами, будто я ехала на лифте вниз.

Я решительно потянула за уголок и страница век перелистнулась. Был даже характерный бумажный звук, только более глубокий, с поддоном. В момент перемены меня кольнуло странное чувство, будто мои собственные веки – такая же страница, что перед этими веками у меня были другие, что они сменились уже много раз, но я не помнила тех смен. Словно перед этим телом я была в других, но не смогла или не захотела вернуться, и они лежат теперь где-то брошенные и забытые – а может и занятые, но уже не мной. И все эти страницы, одна за другой, составляют книгу. И всё каждый раз начинается сначала. Это ли имел в виду Путник когда сказал, что книга начал не имеет конца?

Темнота закрытого зрения пришла в движение и постепенно стали проступать смутные очертания…