Читать книгу Игра в полнолуние - Светлана Гимт - Страница 4

Костя Радонев ждал у кабинета Торопова, прислонившись к дверному косяку. И всё пытался вспомнить, где мог видеть девушку, которую вывели из кабинета главврача. Но воспоминание ускользало, лишь какая-то мелодия тихо звучала на задворках памяти: что-то светлое, удивительное, как солнечный дождь – и в то же время щемящее, тревожащее душу… Пропавшее, когда Торопов, вернувшись, отвлек его своим вопросом:

– А, это вы? Прошу в кабинет.

Костя шагнул за главврачом. Одёрнул чёрную рубашку навыпуск, быстро глянул на острые носы ботинок, выглядывающих из-под вытертых джинсов. Ботинки были чистые. А остальное Радонева не слишком волновало. Да, его предупреждали, что главврач «Велнесс-Т-клиник» – человек старых порядков, и лучше всего явиться к нему в деловом костюме. Советовали подстричься покороче, вынуть серьгу из уха. И вести себя так, будто готов ловить каждое слово будущего начальника, как нищий – монету. Но Костя за год в Австрии привык к вольной жизни. И даже не подумал превратить отросшие до плеч светло-русые волосы во что-нибудь наподобие совдеповского «полубокса». Всё равно будут виться и выглядеть фривольно, как ты их ни укладывай. А щетина… ну не любил он бриться, с самой юности – кожа слишком чувствительная.

Буквально вчера институтские друзья попытались переубедить его в последний раз: знали, что он врач с потенциалом, да и вообще – хотели, чтобы остался в России, а удержать его могла только работа, о которой мечтал. «Ты, Костян, хиппово смотришься, по-европейски. Но тут тебе не там, – говорили они. – Тут доктор – человек серьезный, и в идеале должен выглядеть как Айболит с книжной обложки: в брюках, при галстуке, халат застегнут наглухо, а из кармашка обязательно градусник торчит. И, желательно, пачка благодарственных писем под мышкой. Вот Торопов примерно такой, только морда злая и бритая». Но Костя только посмеивался, напоминая, что Айболит был ветеринаром.

Сейчас, в кабинете Торопова, он убедился: вживую тот ещё противнее, чем на фотографиях, которые то и дело мелькали в медицинской прессе. Он был горбонос, резок каждой чертой, тощ, как насекомое-богомол, и скрывал выражение глаз под круглыми очками-хамелеонами. Длинное лицо с широким ртом и впалыми щеками источало высокомерие. Конечно, Радонев предпочел бы другого начальника, но желание учиться у лучшего офтальмолога Москвы было выше предпочтений. Да и клиника располагала самым современным оборудованием – это чувствовалось даже в кабинете главврача. Здесь за стеклянной перегородкой располагалась смотровая, виднелся белый горб ретинальной камеры, торчали окуляры щелевой лампы, а на стене висел проектор знаков, похожий на плазменный телевизор. Было и другое, пока незнакомое – то, что раньше Костя видел только на картинках в медицинских журналах. «А в операционных, наверное, еще круче», – подумал он.

Главврач сел за свой стол – большой, как у генсека, с лакированной столешницей из натурального дерева. Бронзовый писчий прибор и телефонный аппарат «под старину» подчеркивали статус хозяина. На краю стола располагался выключенный ноутбук и пухлая медицинская карта. Ее углы были затерты, листы внутри лежали неровно.

Радонев снял с плеча черную сумку. Представился, доставая прозрачную папку с документами:

– Меня зовут Константин Радонев. Я пластический хирург, но хотел бы переквалифицироваться в офтальмолога. Доктор Баумгартнер, у которого я стажировался, посоветовал мне пройти интернатуру под вашим руководством.

Торопов удивленно поднял брови.

– Интересно… – хмыкнул он и протянул руку за документами. Не церемонясь, вытряхнул бумаги на стол, придирчиво просмотрел, вчитываясь. – Хм-м, значит, вы стажировались у Йоханна… А как вы к нему попали? Он же не берет абы кого. Или у вас и в австрийских клиниках какой-то блат?

– Ну почему же сразу блат? – в тон ему ответил Костя. – Всё честно, всё сам. Сперва закончил медакадемию с красным дипломом. И пошел в хирургию, потому что на тот момент финансовый вопрос был для меня решающим – а пластическим хирургам очень неплохо платят. После Интернатуры представилась возможность поехать на стажировку в Зальцбург, по программе американо-австрийского общества. Отличный шанс для молодого специалиста, вот я и подумал, что упускать – грешно.

– И, тем не менее, вернулись, – констатировал Торопов. – Да ещё и профиль решили сменить. Как-то странно всё это. Что же такого произошло в Австрии? Какой-то скандал? Убили парочку больных?

Он подался вперед, подпер подбородок большим пальцем, с любопытством глядя на Радонева.

– Ну, зачем же убивать? – Костя закинул ногу на ногу. – Разве что укоротил несколько носов, но и то по прихоти самих пациентов. Я мог остаться – Баумгартнер предлагал мне контракт. Только к тому моменту я понял, что заниматься липосакцией и разглаживать морщины несколько не моё. Думаю, что возвращать людям зрение гораздо важнее, чем красоту. Хотя и без красоты жить непросто.

– Х-м… И чтобы подчеркнуть эту точку зрения, вы отрастили волосы и обзавелись серьгой? – язвительно улыбнулся главврач. – А я-то уж испугался, что вы так самовыражаетесь.

Костя вспыхнул:

– Какое отношение к делу имеет моя внешность?

– Никакого, – пожал плечами Торопов. – Но всё-таки я не понимаю, почему вы явились ко мне.

– Потому что с детства мечтал об офтальмологии. А вы в этой сфере – лучший. Я читал ваши статьи, слышал много хорошего от Баумгартнера. Не только о вас, но и о вашей клинике. Он говорил, что оперирует здесь.

– Да, приезжает пару раз в год… Послушайте, но зарплата интерна – почти что повод для революции! – воскликнул Торопов и забарабанил по столу кончиками пальцев. – И штат офтальмологии укомплектован… Знаете, что? Идите всё-таки в хирургию, там есть ставка. А ко мне можете приходить в свободные часы и ассистировать на операциях, пока мой зам в отпуске. Я посмотрю на вас, вы попытаетесь соответствовать моему уровню. Потом решим, что дальше. Как вам?

– Подходит.

Торопов недовольно повёл бровью.

– Уважаю немногословие, хотя могли бы и поблагодарить. Я редко беру людей с улицы.

– Не думаю, что к вам каждый день приходят краснодипломники с рекомендациями от ведущих зарубежных клиницистов, – холодно улыбнулся Радонев. – Но спасибо.

Главврач сдвинул очки на кончик носа, смерил гостя взглядом – так матёрый волк смотрит на неразумного щенка. Но Костя не отвел глаз, отлично понимая, что сумел заинтересовать. И Торопов снова надвинул очки на глаза. Склонился над столом, листая настольный календарь, забормотал:

– Так, у нас сегодня четверг, завтра меня не будет… Ммм… Ну, вот что. Идите в отдел кадров, только прямо сейчас. Я их предупрежу. Пишите заявление с понедельника. Оперативка в восемь утра. И учтите: у нас не принято опаздывать.

Благодарно кивнув, Радонев поднялся. Сунул в сумку папку с документами. И, дожидаясь, пока главврач поговорит по телефону с кадровиками, ещё раз обвел взглядом кабинет. Стена за спиной главврача была увешана полками, на которых стояли наградные статуэтки. Свободное пространство заполняли сертификаты и благодарственные письма, видимо, должные подчеркивать величие сидевшей под ними персоны. На соседней стене была коллекция фотографий: персона и мэр, персона и министр, персона с персонами… Одна из фотографий привлекла особое внимание, и он шагнул ближе.

– Это ведь Майя Серебрянская? Слепая скрипачка, – полувопросительно сказал он, когда главврач повесил трубку. – Вы её смотрели?

Торопов крякнул, будто хотел отчитать гостя за излишнее любопытство. Но всё же ответил:

– Не только смотрел – оперировал.

– И что, операция не помогла?

Главврач еле заметно вздохнул, и сказал с искренним сожалением:

– К сожалению, нет. Ей требуется кератопластика³, но у Майи нестандартная реакция на наркоз. Когда взяли на стол, у нее сердце встало, еле вернули девчонку…

Костя бросил на него быстрый взгляд: надо же, будто о близком человеке говорит!

– А что за девушка была у вас сегодня? – спросил он. – Кажется, мы встречались где-то… Как ее зовут? Она давно больна?

– Вы слишком любопытны! – осадил главврач.

Радонев скользнул взглядом по пухлой медкарте, лежавшей на пачке историй. Но Торопов, шлёпнув по ней рукой, быстро подтянул карту к себе. Костя успел прочитать лишь «…ерия Яновна Краузе, 1990 г.р.»

– А говорите, отличник, – Торопов неприязненно сдвинул брови. – Должны бы знать, что врачебная тайна включает в себя информацию о личности пациента.

– Извините, – пробормотал Костя. И направился к выходу.

…Дверь за посетителем закрылась, замок клацнул единственным зубом. Торопов задрал ноги на стол, погрузился спиной в мягкую податливость дорогого кресла. Его взгляд остановился на фотографии Майи и замер, словно примагниченный. Чувство вины прокатилось по телу жаром.

– Ты молодец, Майя, – сказал он, будто оправдываясь. – Другая бы сломалась, м-да… А ты – взлетела, добилась мировой известности. И живется тебе неплохо, ведь так?..

Скрипачка, конечно, не отвечала. Так и стояла, сжимая в руках золотую статуэтку в виде скрипичного ключа. Черные очки, губы, приоткрытые в радостной улыбке. Длинные светлые волосы разметались по плечам, бирюзовое платье ниспадало складками, обтекая изящную фигуру. А по бокам от Майи, тоже улыбаясь, стояли Шерман и Торопов. Друзья. И женщина стоит между ними. Так символично…

Эта мысль принесла боль, и лицо главврача стало жестче. Тонкие ноздри зло дрогнули, губы сжались в бледную полоску. Резко отвернувшись, он рывком выкатил ящик стола. И достал фотографию в деревянной рамке.

Молодая брюнетка – улыбчивая, с озорными ямочками на щеках – смотрела на него, придерживая растрёпанные ветром волосы. В тёмных глазах сияли лукавые искры. А за спиной был Благовещенский собор, и совсем неподалеку – по гулливеровым московским меркам – ждала Софийская набережная, где они так любили гулять…

Торопов мотнул головой, отгоняя воспоминания. Всё равно уже ничего не изменишь. А Майя счастлива несмотря ни на что.

– Я приду сегодня, – пообещал он брюнетке на фото, и убрал его в стол, заботливо прикрыв кипой бумаг. Снимая белый халат, усмехнулся, вспомнив о госте. Угол его рта лег презрительной скобкой.

Он любил таких вот, молодых да уверенных, потому что ставить их на место доставляло почти сладострастное удовольствие. Мальчик, безусловно, умён, и знает себе цену. Но показывать это здесь, словно поддразнивая… Торопов хмыкнул: нет, его определенно стоило принять на работу.