Читать книгу Община Св. Георгия. Роман сериал. Третий сезон - Татьяна Соломатина - Страница 5

Настя и Стеша вышли из театрика в сопровождении молодых людей. Глаза Стеши горели, она была довольна, никто раньше не приглашал её на представления.

– Жуткая безвкусица! – припечатала Настя. – Между тем автор литературной основы весьма тонок и остроумен.

– Автор чего?

– Забудь! Громко и блестяще, чего ещё надо! Сейчас наши кавалеры пригласят нас в дешёвенький, но всё-таки ресторан. Пойдём?

– Отчего бы не пойти? Только я с мужчинами – ни-ни!

– Они нас не для того приглашают. Отличные парни, стивидоры. По сравнению с нами богатеи.

– Кто? – непонимающе уставилась Стеша.

– Сказать по-русски: докеры. Тоже не по-русски?

Стеша кивнула.

– Прибрежные ручные рабочие, вот! – обрадованно воскликнула Настя, наконец подобрав понятные, как ей показалось, слова.

– Грузчики что ли? – рассмеялась Стеша.

– Чёрт! – расстроилась Настя. – Так и русский забудешь, вот я охламонка!

– С чего бы грузчику богату быть? – с сомнением высказалась Стеша.

– Я же сказала: в сравнении с нами. А ещё они часто здесь мафиози, члены преступных кланов. Каждый профессиональный союз у них заодно и преступный клан.

– Почему? – удивилась Стеша.

– Вот уж странный вопрос. Ты разве не знаешь, что так везде? Это моя улица, а это твоя улица, моих клиентов не уводить.

– Я поняла. Как у проституток и нищих.

– Не только. Эти ладно бы. У олигархии тоже так.

– У кого?! – Стеша вытаращила на подругу глаза.

– Аристотель же, ну! Вид автократии при котором…

– Вы, барышня, забываете, что мы с вами в разных гимназиях обучались! – с горьким сарказмом перебила Настю Стеша.

– Прости меня, пожалуйста! – Настя бросилась горячо обнимать подругу. – Я такая порой дурища бываю, самой стыдно!

Разумеется, она была тут же прощена.

Появились парни, со скромными, но чудесными букетиками. Стейси и Стефани приняли знаки внимания благосклонно. Они отужинали с парнями. Те чинно проводили их, и более ничего. Девушки согласились на второе свидание.

– Более двух раз ни с кем не встречаемся! – строго объявила Стеша, когда они с подругой оказались дома. Если можно назвать «домом» крохотную комнатку с убогой разнофасонной мебелью.

– Отчего же? – изумилась Настя.

Стеша красноречиво посмотрела на соседку.

– Ах, ты об этом! – расхохоталась Настя.

– Чего смешного?!

– Представила себе наших милых грузчиков на балу, куда папенька вывозил меня в качестве завидной невесты. Несладко бы им, бедолагам, пришлось. Дома за мной долго бы ухаживал какой-нибудь перспективный молодой военный, или чиновник, непременно из высокородных дворян. А здесь я совершенно спокойно соглашаюсь идти с работягами в дешёвенькую оперу-буфф на задворках, и после обедаю в «ресторане», который в России именовался бы не иначе как трактиром.

– Мне, к слову, больше нравятся никелодеоны[9].

Стеша покраснела. Настя пристально поглядела на подругу.

– Цур им и пек, этим артистам! – всплеснула она руками, словно о чём-то догадавшись.

– Чего это?! – огрызнулась Стеша.

– Это-то? Это из фельетона Антоши Чехонте, у нас дома валялась старая подшивка «Будильника».

Стеша смотрела с непониманием, только ещё больше заливалась краской. Настя махнула рукой.

– Не важно. Шутка не выстрелила. Ты никак хочешь стать актриской синема? Отчего же не начать с Бродвея? Наберёшься опыта в лицедействе. Ломаться тоже, знаешь ли, профессия. Система Станиславского, слыхала? Ремесло, искусство представления, правда переживаний.

– Не слыхала! – буркнула Стеша.

– Да не дуйся ты! Станиславский Константин Сергеевич. Организатор Московского общества искусства и литературы. Мой папенька там в пожертвователях, очень театры любил. И любит. Наверное, – чуть соскучившись на мгновение, Настя продолжила бодро: – Станиславский Московский художественный театр основал. Папенька шутил, мол, сын промышленника, старшины московского купечества, а такой ерундой мается. Даже родовую фамилию Алексеев на псевдоним сменил, чтобы батюшку не позорить. А псевдоним Станиславский, в свою очередь, он взял в честь прекрасного актёра-любителя доктора Маркова, выступавшего под этим псевдонимом. Так что единственный и неповторимый Станиславский был вовсе не первым. Он восхищался актёрской игрой врача. Забавно… Кажется, мой отец Станиславскому даже немного завидовал. За смелость быть тем кто ты есть. Представления у Станиславского конечно великолепные, куда там этому паршивому Бродвею! Я тебе всё подробно про театр и систему Станиславского расскажу. Мы даже домашние спектакли ставили.

– Без нужды мне здесь театры.

– Отчего же?!

– Не учила меня гувернантка с младенчества английскому языку, барышня! Никто меня в театры не примет. Там не только изображать надо, но и говорить!

Настя прикусила язык.

– Стеша, мне ужасно стыдно! Я не подумала. Но ты не сердись. Я ещё не раз не подумаю, это уж наверняка. Так что я заранее прошу у тебя прощения за всё, что может случиться и непременно случится. И каждое Прощённое Воскресенье буду просить! – это было так умильно, что Стеша рассмеялась.

– Ладно тебе. Ну вот, а фильма – она немая! – некоторое время Стеша молчала, словно собираясь в чём-то признаться. Наконец решилась: – я даже на пробы ходила, – едва слышно пробормотала она. – В Нью-Йорке было много студий. Но теперь они все разорились или уехали в какую-то Падубную рощу у Тихого океана, невдалеке от Лос-Ангельска.

– Значит не до конца разорились, – подмигнула Настя.

– Там земля дешёвая и света больше. Свет для синема первое дело. А в Нью-Йорке пасмурно, дождливо.

– Свет – это великолепно! – воскликнула Настя. – Слушай! Поработаем годик в Мэйси, накопим денег и рванём в твою Падубную рощу. Как тебе?

– То ты в Россию хочешь, то…

– Мало ли чего я хочу! Сегодня одно, завтра – другое. Я и в течение часа разного хочу. То новый жакет, а то бифштекс.

– Сдаётся мне, врёте вы, барышня! – едко отозвалась Стеша.

– Ты хочешь синема или не хочешь? Мы сейчас не о моих желаниях!

– Хочу! – твёрдо кивнула подруга.

– Тогда ложись спать! У нас завтра двенадцатичасовая смена. Все, кто не успел купить подарки к Рождеству и Новому году, будут ломиться к прилавкам. Если хорошо себя проявим, сделаем первый взнос на твою рощу. Грузчики нас туда точно не повезут. Да и перестала я надеяться на мужчин.

– А я – так и не начинала!

Девушки рассмеялись, расцеловались в обе щёки и стали готовиться ко сну. Сперва следовало пройти в конец коридора, где выполнение элементарных гигиенических процедур приравнивалось к акробатическому этюду. Затем вернуться в холодную комнатку и постараться уснуть, не обращая внимания на уличные скандалы по соседству и сквозняки. В комнатке была только одна узенькая кроватка. Другое ложе составляли из стульев, приставленных к видавшему виды креслу.

– В Лос-Ангельске тепло! – бормотала Настя, закутываясь поплотнее в старое одеяльце. – Завтра в департаменте постельного белья выпрошу бракованные товары! – деловито бормотала русская потомственная дворянка. – Какой-то Петербург Достоевского, а не Нью-Йорк начала суперцивилизованного двадцатого века!

Настя ненадолго замолчала. Спать совсем не хотелось.

– Стеша, я тут подумала: как мало человеку, в сущности, необходимо и достаточно. Вот что мне сейчас надо? Тёплое одеяло, и более ничего. Даже горизонт мечтаний человека так низок, примитивен. О чём я сейчас мечтаю? Об индивидуальном ватерклозете. И при том: как много необходимо человеку, и как всегда человеку всего будет недостаточно! Человеку, у которого нет тёплого одеяла и индивидуального ватерклозета! – Настя хихикнула. – Мне нужны слава и деньги! Я сейчас представила себя на афише синема. Что-нибудь невыносимо лубочное: «Русская аристократка, любовница великого князя…», надо непременно, чтобы «любовница великого князя», без этого никак. Как на балетных афишах. Почему мне самой ни разу не приходила в голову эта идея?! Стеша!.. Стеша, ты спишь?!.

Стеша, из нищих мещан с Лиговки, сирота, бывшая проститутка, моментально уснула, и ей снились целлулоидные чёрно-белые холодные немые сны. В них не было ничего яркого, никаких бликов солнца на океанских волнах, ни пальм, ни роскошных дач, ничего из того, что грезилось сейчас Насте.

В калейдоскопе снов нам представляются только осколки того, с чьим целым мы уже знакомы.