Читать книгу Что сказал Бенедикто. Роман-метафора. Часть 2 - Татьяна Витальевна Соловьева - Страница 7

Прошло две недели, как Аланд исчез.

Сколько бы Абель ни пытался увидеть Аланда, ничего не выходило. Видел Агнес, почерневшую, тоже ничего не знающую об Аланде. Аланд уехал из госпиталя и пропал. Как растворился в воздухе.

Какое-то подобие жизни в Корпусе существовало. Вебер поправлялся удивительно быстро. Абель смотрел на хорошо зажившие швы – внутренние и наружные – и не верил своим глазам. Тело работало правильно, но Вебер не приходил в сознание еще несколько дней, непонятно почему, словно спал.

Гейнцу Абель объяснил, почему Вебер не должен пока знать, что случилось. Гейнц понемногу начал примиряться с собой, хоть и выглядел потерянным и несчастным. Но когда Вебер очнулся, радость Абеля померкла. Вебер был весел и счастлив, но он был в разуме ребенка.

Вебер прилежно читал книжки по складам, звал Гейнца и страшно радовался каждому его приходу. Он вообще всему радовался – и ничего не помнил.

Без Аланда Корпус впал в кому. Во всем чувствовалась глубокая остановка, – словно из тела вынули душу, но тело продолжало медленно, принудительно функционировать, справляя только физиологические потребности, как тело, лишенное сознания.

Абель иногда заходил в кабинет Аланда, садился у телефона, подолгу смотрел на него, не решаясь позвонить Агнес. Он понимал, что должен это сделать. Только неделю спустя Абель решился. В трубку он услышал какой-то потусторонний голос.

– Я ничего не знаю о нём, Фердинанд.

И раздались гудки.

Как-то поздно вечером, когда блаженный разумом Вебер с улыбкой на лице делал вид, что спал, к Абелю пришел Гейнц, напряженный и страшный, и строго сказал Абелю, что тот как хочет, но мозги следует Веберу вернуть. Пусть ненавидит Гейнца, пусть творит, что угодно, пусть волочится за всеми юбками Берлина, и черт бы с ним, но видеть его идиотом – ничуть не лучше. Абель сам не понимал, что случилось, его вмешательство не могло дать такого эффекта, за это он отвечал, но Гейнц считал иначе.

– Я ему всё скажу, просто оставь нас вдвоем. О том, что ты навел порядок в его мозгах, я говорить не буду. Но не делай этого, Абель. Аланд никогда с нами так не поступал. И Аланда пора все-таки найти.

О том, что произошло в подвале госпиталя, на этот раз никто, кроме Абеля, Агнес и Аланда, не знал. Знал ли об этом Кох – непонятно, с Абелем он общался мало, как и со всеми в Корпусе. Кох пропадал у себя и в КБ. Карл на аэродроме – интуиция ли ему подсказывала, что в Корпусе пока лучше не находиться, или Кох так загрузил его на своем испытательном аэродроме.

Атмосфера в Корпусе была невыносимо-разреженной. Отсутствие Аланда, его полное исчезновение, безумие Вебера всех лишали покоя.

Абель приказывал Веберу спать, а тот все открывал глаза и с улыбкой смотрел куда-то сквозь потолок.

– Рудольф, закрывай глаза и спи, – повторял Абель.

Вебер послушно закрывал глаза и открывал их снова.

Пока Вебер не заснет, Абель не мог заняться своими делами, и это было невыносимо. Абель заставлял себя не раздражаться, успокоиться самому, но, видя снова устремленный в потолок взгляд Вебера, все больше раздражался.

– Фердинанд, – сказал вдруг Вебер. – А почему он все время лежит?

– Кто?

– Ваш Аланд. Я как ни посмотрю на него – он все время лежит. И сегодня лежит, и вчера лежал, и позавчера – всё одно и то же. Он что – заболел? Или он такой лентяй?

Абель пересел к постели Вебера.

– Где он лежит, Рудольф?

– Какая-то комната. Очень маленькая. Меньше твоей во много раз. Как твоя душевая, – Вебер рассмеялся. – И окно завешено полностью. Там, что днем, что ночью – одинаковый мрак. Некрасивая комната.

– Рудольф, дом, в котором находится эта комната, ты видишь?

– Дом?.. Да, это какое-то одноэтажное вытянутое здание… Лестницы интересные – с двух торцов – в землю спускаются, как два полукруга.

– А рядом что?

– Ничего. Деревья какие-то. Липы что ли огромные? Темно, кругом только снег, и деревья все одинаково голые… Парк какой-то?

– Рудольф, Аланд – живой?

– Иногда шевелится. Он так в сапогах и шинели все и лежит. Холодно у него, наверное? Батарея есть, окно закрыто. Чем он только дышит?

– Вебер, где это?

– Откуда я знаю?

– Вебер – это в городе? Что рядом?

– Ничего, там дорога мимо, поля… Это придорожный трактир. Там написано, с дороги указатель – трактир.

– Как он называется? Где-нибудь написано название?

– Слушай, Фердинанд, это какой-то не немецкий… Я не понимаю… Латиница, но не немецкий.

– Что написано, скажи по буквам. Или напиши.

Вебер с удовольствием слез с кровати, не спеша подошел к столу и написал стройными готическими буквами: Valge hobune.

– Белая лошадь, – проговорил Фердинанд. – Куда же его унесло? Машина у трактира стоит?

– Вся под снегом. Справа, дальний от дороги вход.

– Любовь свою хоронить поехал?.. И не доехал.

– Кого он поехал хоронить, Фердинанд? Тот, кого он поехал хоронить, протух давно. Ваш Аланд столько времени лежит.

Вебер отлетел на кровать. Абель сам не понял, как он мог его ударить, – но он ударил Вебера в лицо. Вебер упрямо слез с кровати, зажимая разбитый нос, и не давая Абелю себе помочь.

– Что ты дерешься-то? Сам начал спрашивать… Ничего тебе не буду говорить, дурак.

Вебер размазывал по лицу кровь. Стряхивал ее с руки на пол, зло прищурился. Он все пятился от Абеля, зашел в душ. И тут же закрылся. Пришел Гейнц. Увидел пустую кровать Вебера. Увидел на полу капли крови и, медленно бледнея, спросил:

– Что у тебя тут, Абель?

– Сейчас подотру, Гейнц, не уходи. Черт с ним, – это он уже сказал про Вебера. – Сейчас я ему какого-нибудь дерьма сладкого дам, он успокоится. Не знаю, насколько это так, но то, что он сказал, вполне может быть.

Абель наклонился к полу, собирая салфеткой капли крови, но Гейнц, не дожидаясь окончания этой процедуры, налетел вдруг на Абеля, подцепил его за рубаху, врезал Абелю кулаком – и тоже в нос. Только кровь полилась ручьем.

– … Черт, Гейнц…

– Почему ты о нем так говоришь, Абель?! Это ты его в такое убожество превратил!

– …А я думал, что это ты ему кишки с легкими перемешал…

Абель зажал переносицу. Вид крови почему-то перестал вызывать у Гейнца дурноту. Он смотрел на разбитый нос Фердинанда просто с удовольствием.

– Слушай, Абель, пойдем договорим.

– Гейнц, он видит Аланда. Он мне даже кое-что рассказал. Переубивать друг друга мы еще успеем. С Аландом появилась хоть какая-то зацепка. Главное, что он жив. И круг поиска несколько сузился. Не скажу, что он указал точный адрес, но это уже реально найти.

Вебер вышел из душа и расхохотался на Абеля.

– Так тебе и надо! Спасибо, Гейнц, а то он меня бьёт.

– Так ты – его?! – Гейнц снова двинулся на Абеля.

– Извини, Рудольф, – сказал Абель. – Я не хотел его ударить, Гейнц, не знаю, как это вышло. Он меня доконал.

– Тебя? А ему таким всю жизнь ходить, Абель. Ему – ничего?

– С ним не должно этого быть. Я много лет занимаюсь гипнозом, этого не может быть. Аланд тоже постирал ему многое из времен его золотого детства – иначе бы он не был нормальным. Ты просто не знаешь, что над ним вытворял его папаша. Что с ним сейчас, я не могу понять.

– Абель, я хочу пирожного с кремом. Принеси, – сказал Вебер капризно и требовательно. Гейнц отвернулся от Вебера, чувствуя, как опять ему становится плохо.

– Гейнц, посмотри, в холодильнике. Может, осталось?

– Сам посмотри. Хватит распоряжаться, Абель.

– Да, пусть сам принесёт, – подтвердил свою волю Вебер.

В комнату вошел Кох и разложил на столе карту.

– Фердинанд, смотри, – сказал он. – Это от Нарвы – километров пятьдесят – по ревельской дороге. Здесь – поворот, вернешься километра три назад – указатель заметишь. Здание он описал верно. Бери документы, Гейнца, машину – и дуйте оба. Машину Аланда все равно кто-то отогнать должен, его за руль не посадишь.

– Вильгельм, а с этим как? – спросил Абель, кивая на Вебера.

Гейнц во все глаза смотрел на Вебера – что-то изменилось в прищуре Вебера, в выражении его глаз.

– Рудольф, пойдешь со мной, – сказал Кох. – Поспишь сегодня у меня.

– Я не хочу, – возразил Вебер.

– А чего ты хочешь?

– Я сказал, чего я хочу.

– Что он сказал, Гейнц?

Абель уже ушел переодеваться, вышел в дорожном костюме.

– Гейнц, что ты встал? Ты не поедешь?

– Поеду. С Вебером что-то не то.

Гейнц видел в глазах Вебера слезы, но это не детские слезы каприза, это был злой и цепкий взгляд Вебера.

– Я сам ему дам его проклятое пирожное. Иди, собирайся живо. Паспорта не забудь.

Абель принес пирожное, снизу обернутое вощеной бумагой.

– На, чудовище. Объешься и лопни когда-нибудь.

Вебер взял пирожное аккуратно за обертку, развернул получше и запустил Абелю в лицо.

Абель, отплевываясь, только отвел руки в стороны – вся эта жирная грязь валилась с его лица на только что надетый костюм. Гейнц неуверенно улыбнулся, всматриваясь в глаза Вебера.

– Дурак, – сказал Вебер Абелю.

Абель пытался отряхнуть грязь.

– Сейчас пойдешь отмывать мой костюм – и чтоб к моему приезду было отчищено – до новизны, ясно, Вебер?

– Как бы не так.

Абель по новой отправился отмываться.

Гейнц обнял Вебера крепко-крепко.

– Ну? Ты очнулся, Вебер? Что ты отворачиваешься?

– Потому что ты, Гейнц, тоже…

– Мозги его Аланд забирал, – сказал Кох, продолжая смотреть на карту. – Аланд в себя приходит. Этого уже отпустил. Фердинанд, да снимай ты это дерьмо, китель надень – и проваливай, пижон хренов… В твоих интересах встретить Аланда до того, как он сюда вернется.

– Кох, ты умеешь так выражаться? Никогда не слышал, – сказал Гейнц с одобрением.

Вебера он так и не отпускал. И Вебер замер у него в руках.

Абель переоделся в форму.

– Гейнц, первый не суйся, – говорил Кох. – Посидишь в трактире, пока Абель с Аландом первый пар выпустят. Твое дело только доехать туда и отогнать назад машину Аланда. Без тебя разберутся.

– Абель, у тебя деньги есть? Черт знает, сколько суток мне там в трактире сидеть придется. А я в Корпусе – единственный нищий, как известно.

– Есть, Гейнц. Иди, собирайся.

– Мне только документы у Аланда из сейфа взять. Я собран.

Гейнц пошел в кабинет Аланда, Вебер пошел за ним.

– Что, Рудольф?

– Ничего. Я тебя очень люблю, Гейнц. И Абеля тоже. Я вас всех люблю. Скажи Аланду, чтобы он меня не выгонял. Даже если я на ней женюсь.

Гейнц рассмеялся.

– Ты неподражаем, Вебер. Женись, конечно. Всё, что хочешь. Только не то, что было.

– А что было?

– Ничего, Рудольф. Мы с тобой двадцать третий Моцарта играть собирались. Ты пока болел – забыл, наверное.

– Нет, это я помню. Я вас провожу…

Вебера за плечо взял Кох.

– Нет, дорогой, ты пойдешь костюм Абеля чистить. Тоже мне – развоевался.

Вебер хотел вывернуться. Но пальцы Коха просто корни пустили ему в плечо. Бесполезно. Гейнц улыбался, видя настоящую досаду на лице Вебера.

– Гад ты, Кох. Что ты в меня вцепился? – прошептал Вебер.

Гейнц засмеялся и, уходя вслед за Абелем, еще приобнял Вебера на ходу.

– Иди, иди, чисти, фенрих. И пол помой хорошенько, а то уж там такого дерьма наваляли – только с полу есть не начни…

– И ты, Гейнц, тоже – гад.

– Главное, что ты, Вебер, принц заморский. Иди. Поработай. У Коха не забалуешь. Он только с виду добрый. Так что лучше слушайся. Он в рожу бить не будет. Он из тебя шелковую ниточку сделает и сядет гладью вышивать. Да, Кох? То гладью, то крестиком… Давай, гладью, Кох. От крестиков уже в глазах рябит.