Читать книгу Пространство свободы. Литературный дневник - Татьяна Юрьевна Ирмияева - Страница 4

Годы жизни на родине русского поэта Иосифа Бродского пришлись на периоды «оттепели» и «застоя». Но именно с ними Бродскому не повезло. Во время «оттепели» он был опальным поэтом, а в годы «застоя» – выдворен из страны, оказавшись вдалеке от внутренних проблем российской словесности. Бродский навлек на себя гнев властей, поскольку не был приспособлен к созидательному общественно-полезному труду – часто менял места работы, а со временем и вовсе оставил попытки трудоустроиться и отдался вольной поэтической стихии. Но не в ритме победившего социализма, а в крамольном – «тоски необъяснимой».

В те времена, надо это признать, правильный соцреалист находился в сложных отношениях с действительностью. Он ее «воспроизводил», напрочь позабыв об изначальной невозможности такого копирования из-за абсолютной условности художественных средств. Кроме того, ему предписывалось «воспроизводить» не то, что он видел вокруг, а то, чему там полагалось быть. Соцреализму не откажешь в колумбовой простоте решений сложнейших вопросов. Например, такого: что есть метафора? – Уподобление, отвечает соцреализм и ставит знак равенства между произведением искусства и тем материальным объектом, которое оно изображает. Конечно же, Аристотель в своем определении метафоры говорил именно об уподоблении и воспроизведении, но он-то имел в виду нечто другое: познавательную функцию искусства наряду с другими способами познания действительности. Уподобление нового, неизвестного – старому, известному. Как бы мы могли дать определение новому дню, если бы не сравнивали его с прожитым ранее, с прожитыми давно? Каждый новый миг существования бессознательно подвергается человеком такому анализу-сопоставлению, уподоблению, и этот процесс идет беспрерывно. Если новый день оказывается совершенно таким же, что и вчерашний, что и прожитый неделю, месяц, год назад, он просто забывается – он такой же, как тот, который уже хранится в памяти образцом подобных ему дней. Но если день прожит как-то иначе, по-новому, что-то в нем произошло такое, чему подобия не подобрать, то он надолго запоминается и фиксируется в памяти с вновь определенным именем. Новое имя дается после воспроизведения сравнительной цепочки образов, хранящихся в памяти в виде слов, внутренние формы которых, в свою очередь, и позволяют реконструировать прошлое, вобравшее в себя сходные черты явления, переживания (так развертывается слово – форма форм). Вот это воспроизведение исторической перспективы и имеет в виду Аристотель, когда говорит о метафоре как об уподоблении и воспроизведении действительности. Действительности, законсервированной во внутренней форме слов. Такая историческая открытость, разомкнутость в бесконечное духовное пространство пугает обывателя. Он хочет твердого знания, большей определенности, устойчивости и не желает падать в торричеллиевой пустоте интеллекта без всякой надежды на приземление. Обыватель хочет личного спасения в шелухе общих понятий, и с ним Бродскому, заметившему как-то с иронией: «Простую мысль, увы, пугает вид извилин», оказалось не по пути.

Эмоция и воля – вот с чем вошел Бродский в русскую поэзию:

Бродский сразу заявил о себе как поэт консервативный по отношению к поэтической форме. Его поиски новых выразительных средств шли больше в области освобождения фразы, а не формального эксперимента. Фраза, синтаксически правильная, интонационно выверенная, перетекает из строки в строку, вьется, нигде не теряя смысловой ясности, соразмерности и соподчиненности частей, демонстрируя долгое дыхание поэта, выказывая тайную и явную свободу, а лучше сказать – волю русского языка. У Бродского традиционность способна проникать в глубь явлений и восстанавливать иерархию, когда эмпирический опыт предшествует рождению общего понятия, а не наоборот:

В деревне Бог живет не по углам,

как думают насмешники, а всюду.

Он освящает кровлю и посуду

и честно делит двери пополам.

В деревне он в избытке. В чугуне

он варит по субботам чечевицу,

приплясывает сонно на огне,

подмигивает мне как очевидцу.

Он изгороди ставит. Выдает

девицу за лесничего. И в шутку

устраивает вечный недолет

объездчику, стреляющему в утку.

Возможность же все это наблюдать,

к осеннему прислушиваясь свисту,

единственная, в общем, благодать,

доступная в деревне атеисту.

1964 г.

Новизна художественного мира Бродского заключается в том, что он открыл эстетику интеллектуального пространства. Не случайно, что в такие моменты поэт живет во времена античности. У Бродского нет заемных слов, штампов, но есть переклички – с Мандельштамом, Блоком, Заболоцким. Строфика, длина строк также не являлись для Бродского стесняющим воображение фактором: он расширяет их пространство до пределов, адекватных содержанию, когда мысль, не законченная в одной строфе. а только еще взявшая в ней длинный разбег, переходит в следующую:

Бродскому было свойственно ощущать себя странником по всемирной памяти. Расширение интеллектуального пространства и одновременно его доступности, чтобы все, кто приходит в этот мир, могли приобщиться к нему как единственно возможной форме существования. Античный мир, звезда Рождества, вечность, моря и океаны, ландшафты, вещи, Азия и Европа – лишь частные случаи этой протяженности, вбирающей в себя жизнь во всем ее многообразии и смерть в ее единственной форме исчезновения пространства и воли.

11 мая 1998 г.