Читать книгу Оплот - Теодор Драйзер, Теодор Драйзер, Theodore Dreiser - Страница 16

Для Ханны Барнс приглашение явилось не слишком большой неожиданностью – скорее уж предвестьем перемен в общественном положении семьи: перемен, по ее мнению, противных душевному складу Руфуса и детей, не говоря о ней самой.

Ханна считала, что в Сегуките они с Руфусом отлично устроили свою жизнь; ежедневный труд не угнетал ее и не отпугивал. А вот Феба, которая, казалось бы, сделала блестящую партию, отчасти утратила изначальные простоту и смирение, столь высоко ценимые Друзьями. Ближе ли дорогая Феба к Внутреннему Свету теперь, чем была, пока не связала судьбу с Энтони Кимбером? При всей любви к сестре ответить утвердительно Ханна не могла. С Уоллинами нечто похожее: как ни мила Корнелия, как ни учтив Джастес (он, кстати, нуждается в божественном руководстве, уж Ханна-то догадалась!) – оба, кажется, не сознают, сколь серьезной помехой на духовном пути может стать их богатство; да, хорошо бы донести до обоих эту истину.

Вот и сейчас: Уоллин обуреваем желанием выколотить побольше денег из округа Бартрем – для того он и нанял мужа и сына Ханны. Конечно, и Солону, и Руфусу нужна работа с достойной оплатой; иными словами, следует отпустить Солона в Окволд, да еще и с напутствием: приглашен ведь он от чистого сердца, но назавтра после того, как приглашение было получено, Ханна увидела сына во сне – дурном сне.

Сон этот приснился ей под утро, часа в четыре; она резко села в постели, потрясенная, и вспомнила все подробности. Солон прогуливался у изгороди из тонких жердей, за которой лежало пастбище, а на пастбище паслась красивая вороная кобыла. На плече Солон держал седло и уздечку – нарядные, темно-коричневого цвета. Вот он повесил то и другое на изгородь, перемахнул через нее и свистнул. Кобыла вскинула голову и рысью припустила к Солону. Приблизилась, остановилась, стала бить землю левым передним копытом, покуда Солон седлал ее. Но, когда все было готово, а сам Солон легко вскочил в седло и схватил поводья, кобылу как подменили. Она принялась кидаться из стороны в сторону, поворачивать морду, стараясь укусить Солона; она вставала на дыбы, приседала на передние ноги, неистово лягалась, чтобы Солон перелетел через ее голову. Однако Солон проявлял достаточно ловкости – кобыле никак не удавалось избавиться от всадника. Тогда она ринулась к изгороди. Силой толчка Солон был подброшен, перелетел через изгородь и упал ничком. Положение его рук, неестественно закинутых за голову, говорило о серьезной травме и потере сознания. Тут-то Ханна и проснулась. Ее била дрожь, на лбу выступил холодный пот.

Ханна вскочила, зажгла лампу, бросилась в комнату сына, приоткрыла дверь – и что же? Солон спал: дышал мерно и спокойно, пребывая, судя по всему, в полнейшем порядке. Ханна тихонько затворила дверь, вернулась в супружескую спальню, легла рядом с Руфусом и до утра не сомкнула глаз, гадая, к чему этот сон – красивая смирная кобыла, которая ни с того ни с сего взбесилась и нанесла Солону столь чудовищный вред. А сам Солон? Пока кобыла не начала свои выкрутасы, он ведь был совершенно уверен в ее кротости и дружелюбии!

Что все это значит? Ханна решила не пересказывать сон домашним, но ее не отпускало ощущение, что так или иначе он может быть связан с визитом Уоллинов в Окволд ну или с внезапным изменением материального и социального статуса самих Барнсов.

Однако Солон просто бредил выходными в Окволде – разумеется, из-за Бенишии. В Окволдской академии, или школе-пансионе, учились двести с лишним сыновей и дочерей филадельфийских квакеров. Разделение по половому признаку было здесь очень строгим. Юноши и девушки не только жили, питались и занимались науками в разных зданиях, но не могли пересечься даже в часы досуга. Вот почему каждая девушка с большим нетерпением ждала в гости родителей – отец и мать считались хозяевами гостиничного номера, и девушке дозволялось пригласить на чай любого юношу из числа учащихся. Бенишия, чуждая девичьей ветрености, относилась к визитам спокойнее – из юношей ее интересовал только Солон.

Тем не менее в день приезда Солона гости собрались и у Бенишии: она тоже воспользовалась родительским присутствием, чтобы пригласить, в частности, наследников двух богатых уилмингтонских семейств (к этим весьма красивым юношам питали слабость сестрички Кимбер). Была еще хорошенькая кареглазая Сюзан Скаттергуд; был друг Синтии по имени Барнабас Литл; были Коггешелл и Паркер – поклонники Бенишии. Впрочем, заметив, что она увлечена Солоном, оба переключились на Роду Кимбер. Окволдская суровая религиозность угнетала, и каждый с нетерпением ждал этих нескольких часов относительной свободы. Разумеется, ни о музыке, ни о танцах, ни об азартных играх не шло и речи. Юноши и девушки не могли даже принарядиться – их выходная одежда почти копировала повседневную.

Главное в тот день случилось, когда затеяли игру «ниточка-иголочка». На ухоженной лужайке, посреди которой стояла гостиница, было достаточно места, и вся компания числом четырнадцать человек с энтузиазмом стала строиться в шеренгу. Солон бросился к Бенишии, но его опередили Коггешелл и Паркер – Бенишию, оказавшуюся между ними, держали за руки. Тут Солон увидел, что Лора Кимбер беспомощно озирается, стоя во главе шеренги; Солон поспешил к ней, взял за руку – теперь «иголочкой» был он. От Бенишии (и соперников) его отделяли две трети «ниточки». Кровь в нем вскипела.

– Вот что, Лора, – сказал он кузине, – как только я обниму тебя за талию – живо отцепляйся от остальных.

Все наконец-то выстроились; Солон крикнул: «Начали!» – и пустился бежать, резко поворачивая то вправо, то влево, как и полагалось по правилам игры. Остальные следовали за ним, стараясь не расцепиться, – выпустивший руку товарища обычно падал. Солон был силен и ловок. Очень скоро он заметил, что Бенишии в таком темпе не продержаться; этого он и добивался. Мощным рывком уйдя влево – то есть в сторону Бенишии, – он шепнул Лоре:

– Отцепляйся! Я тебя удержу!

Лора послушалась, и вся шеренга, лишившись «иголочки» – Солон-то отцепился заодно с Лорой, – попросту распалась, но он был уже возле Бенишии. Она еле-еле сохраняла равновесие, ведь Коггешелл и Паркер тоже отпустили ее руки. Момент был решительный. Солон обвил рукой талию Бенишии, и девушка удержалась на ногах.

– Ты меня просто спас! – воскликнула Бенишия, лучась благодарностью. – А то ходить бы мне с разбитым носом.

– Я бы такого не допустил.

– Вот интересно, каким образом? Ты ведь был далеко.

– Скажу, если обещаешь, что это останется между нами.

– Обещаю, – выпалила Бенишия, растроганная и польщенная дальновидностью Солона и вдобавок заинтригованная: раньше она за ним коварства не замечала.

– Я нарочно так повернул, когда понял, что всему «хвосту» – и тебе – грозит падение. – И Солон указал на игроков, которые поднимались с земли и отряхивались.

– Значит, ты все подстроил, чтобы меня выручить? – уточнила Бенишия. В голосе ее Солон уловил если не любовь, то чувство, очень к любви близкое. – Какой же ты сильный, если сумел разрушить целую шеренгу!

– Ты меня простишь? – В его взгляде была мольба. – Простишь за то, что я поддался искушению?

– Солон! – Бенишия буквально выдохнула его имя. – Какое прощение? Это ведь просто игра.

Около секунды он безмолвствовал, словно искал и не находил нужных слов.

– Если б я… если б я только мог… – начал Солон и запнулся.

– Что, Солон?

– Бенишия, – вымучил он, – я не в силах… потом скажу.

Они уже стояли в кругу приятелей – поневоле пришлось бросить объяснения и включиться в общую болтовню.