Читать книгу Оплот - Теодор Драйзер, Теодор Драйзер, Theodore Dreiser - Страница 19

Той ночью Солон почти не спал: подхватился сначала в три часа, затем в четыре, в пять… наконец, в половине восьмого встал с постели и вышел из дому. Яркое июньское утро дышало прохладой. Был День первый – значит, прикинул Солон, завтрак подадут в девять, не раньше. Ханна услышала тихий стук парадной двери и, приникнув к окну, увидела, как Солон нервно ходит взад-вперед по лужайке. Что мучает ее мальчика? Возможно, дурной сон запал ему в душу. Что делать ей, матери, как помочь? Этого Ханна не ведала.

Солон же почти бессознательно направился к мостику и скоро очутился на месте давешнего объяснения. Как очаровательна была вчера Бенишия, когда совсем по-детски склонилась над речкой со своим сачком! Вот здесь, на этом берегу, среди июньских цветов, она призналась, что любит его. Но как им вести себя теперь, когда главное сказано? В Пенсильвании тех времен ни один отец-квакер не отдал бы семнадцатилетнюю дочь за такого юнца, как Солон, тем более если этот отец – Джастес Уоллин. Дочь – единственная наследница огромного состояния, а у соискателя молоко на губах не обсохло и карьера только-только начинается. Солон побрел обратно к дому – воспоминания были слишком тяжелы.

После завтрака он вместе с родителями и сестрой поехал на молитвенное собрание. Возможно, Господь явит ему верный путь; возможно, Господь явит и Бенишию – во плоти. Увы, Уоллинов на собрании не было – Солон это сразу заметил. Значит, вернулись в Филадельфию. Сказала им Бенишия или нет? Если сказала, они могли специально ее увезти. Солон предавался невеселым мыслям в полной тишине, ибо очень долго никто из Друзей не ощущал позыва встать и заговорить.

Наконец молчание было нарушено.

– У меня возникли соображения, и Господь побуждает меня ими поделиться, – начал некий Друг. – Вот они: ежели кто верует, что помыслы его чисты и праведны – какого бы предмета сии помыслы ни касались, – тот должен уверовать и в Творца и Управителя жизни, ибо он не допустит, чтобы верующий в него сбился с пути. В Евангелии от Иоанна – в главе четырнадцатой, в тринадцатом стихе – Иисус сказал: «И если чего попросите у Отца во имя Мое, то сделаю». Только он еще добавил: «Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди».

Говоривший, по имени Оливер Стоун, с точки зрения Солона совсем не годился для того, чтобы нести Слово Божие. Стоун держал скобяную лавку, а собой был низкоросл, морщинист и сед; вдобавок его мучил нервный тик – правое плечо дергалось. Тем не менее бессознательно ждавший некоего знака Солон проникся стихом, который процитировал Оливер Стоун. Он даже чуть успокоился и ободрился, и у Ханны (она, сидевшая довольно далеко, на другой половине помещения, не сводила с сына глаз) отлегло от сердца.

Впрочем, к следующему утру Солон вновь сник и по пути на службу мрачно взвешивал последствия объяснения с Бенишией. Он всегда сам заходил на почтамт за корреспонденцией, зашел и в то утро. Ему казалось, что его ждет письмо от Бенишии или от Джастеса Уоллина, уж конечно, в последнем случае Солон получит выговор за неподобающий интерес к Бенишии, но письма оказались сплошь деловые – все до одного были адресованы компании «Уоллин Риал Эстейт-энд-Лоун». Солон вскрыл их и быстро прочел, обнаружив, в частности, просьбу некоего фермера о займе в пятьсот долларов. Уоллин будет доволен, подумалось Солону, да и отец тоже.

Возле конторы его остановил Мартин Мейсон, директор единственного в Дакле банка. Банк этот уже двадцать лет выдавал кредиты фермерам и коммерсантам по всей округе. После формальных приветствий и вопросов о здоровье отца и матушки Мейсон внезапно сделал Солону неожиданное предложение – перейти на службу в его банк. Там, говорил Мейсон, Солон получит должность клерка общего профиля и помощника кассира с жалованьем двадцать пять долларов в неделю. Мейсон не упомянул, что крайне обеспокоен деятельностью тандема Барнс – Уоллин, каковой вторгся в его, Мейсона, исконную сферу – кредитование и заклад земель, зато сказал, что готов принять в свой банк и Руфуса – причем на более выгодных условиях, чем тот имеет у Джастеса Уоллина.

Солон, немало удивленный, поблагодарил, но заметил, что ответить сразу не может, и тем более не вправе говорить за отца; впрочем, он передаст отцу, чтобы заглянул к мистеру Мейсону. Объясняясь, Солон упирал на то, что мистер Уоллин много сделал для них, и они ему очень признательны.

Тем временем сам Уоллин, понимая, что богатеет благодаря даклинскому филиалу и, в частности, усердию Солона, уже подумывал, не повысить ли ему жалованье до двадцати долларов в неделю; знай об этом Солон, сильно смутился бы, а еще испытал бы потрясение – выходило, что его страхи напрасны, обстоятельства же сулят укрепление материальных позиций. Буквально на другой день прилетело самое желанное письмо. Бенишия сообщала, что долго думала и вот решила ничего не говорить родителям об их любви, и Солон пусть тоже таится, пока она вновь ему не напишет.