Читать книгу Сочинения. Том 3. Великие революции. От Кромвеля до Путина - В. А. Мау - Страница 17

При очевидной неспособности советской системы приспособиться к новым условиям развития, потенциал ее устойчивости был еще далеко не исчерпан. Несмотря на резкое замедление темпов экономического роста после восьмой пятилетки (1966–1970), режим продолжал сохранять социальную стабильность. Качество жизни основной массы населения поддерживалось на низком, но гарантированном уровне, силовой аппарат сохранял свою эффективность, в народе еще жила память о сталинских репрессиях. При чрезвычайной закрытости советского общества и активной идеологической обработке населения мало кто имел реальные представления об уровне жизни в более развитых странах. В обществе не было базы для широкого социального движения против существующего режима, протест оставался делом одиночек.

Ту роль, которую в подготовке революций этапа модернизации играл период первоначального экономического роста и динамичных структурных сдвигов, расшатывавших традиционную институциональную структуру, в условиях советской системы сыграл нефтяной бум 70-х годов. Начало эксплуатации высокоэффективных месторождений нефти и газа и почти совпавшее с ним резкое повышение цен на топливо на мировых рынках после 1973 г. создали, на первый взгляд, чрезвычайно благоприятную ситуацию для советского режима, позволяя за счет «дешевых денег» от продажи нефти покрывать издержки неэффективности централизованной плановой экономики. Появился источник средств, которые можно было использовать для решения внутренних и внешних проблем, с которыми столкнулась советская система. Во внешней политике – это укрепление статуса сверхдержавы, продолжение соревнования с Западом. Именно в этот период ценой еще большего увеличения военной нагрузки на экономику был достигнут военно-стратегический паритет с США[80]. Во внутренней политике – это стремление искусственно, за счет новых источников средств, решить те проблемы, истоки которых коренились в самой природе советского общества. Предпринимались попытки повысить уровень жизни населения и обновить производственный потенциал промышленности. Росли капиталовложения в сельское хозяйство, разворачивалось масштабное мелиоративное строительство. Осуществлялся массовый импорт продуктов питания и других товаров, необходимых для насыщения потребительского рынка[81].

Однако подобная политика, при всей своей внешней привлекательности, на самом деле подрывала устойчивость советской системы.

Во-первых, ставка была сделана на то, что Е.Т. Гайдар характеризовал «внутренне ненадежный, базирующийся на нефтяных доходах экономический рост» как разновидность «траекторий развития, носивших внутренне неустойчивый, обратимый характер, опиравшихся на ресурсы, доступность которых подвержена резким изменениям». В результате заметно увеличилась зависимость страны от внешнеэкономической деятельности, а именно от экспорта топливно-энергетических ресурсов, обеспечивающего возможности масштабного импорта инвестиционных и потребительских товаров[82]. Доля топлива и энергии в структуре экспорта увеличилась с 15,6 % в 1970 г. до 53,7 % в 1985 г. (Гайдар, 1997а. С. 442, 440, 451–452). От устойчивости экспортных доходов в решающей степени зависели финансовая стабильность, уровень жизни населения, развитие поддерживаемого импортом кормов животноводства, работа укомплектованных импортным оборудованием предприятий – словом, все существенные параметры, определявшие экономическую и социальную стабильность.

Появление нового источника денег, позволявшего финансировать экономику без оглядки на ограниченные возможности существующей институциональной системы, привело к прекращению любых серьезных попыток реформ в экономической и, тем более, политической сфере. Между тем ситуация продолжала ухудшаться. Увеличение объема финансовых ресурсов не привело к оживлению экономики, темпы ее роста оставались низкими. Несмотря на масштабный импорт товаров народного потребления, дефицит на потребительском рынке не только сохранялся, но и продолжал усиливаться. Дезинтеграционные тенденции в рамках формально централизованной экономики быстро набирали силу. В таких условиях существенное снижение внешних поступлений неизбежно должно было вскрыть всю глубину кризиса существующей системы.

Во-вторых, гораздо более высокая, чем прежде, вовлеченность страны во внешнеэкономическую деятельность не позволяла поддерживать прежний уровень закрытости общества, его изолированности от внешнего мира. Развивались более интенсивные контакты с зарубежными странами, все больше людей выезжали за границу, все больше информации из-за рубежа проникало в страну. А это подрывало важнейший источник социальной стабильности советского режима. Сравнение уровня жизни, технологических достижений, отношений между людьми в СССР и на Западе вызывало неудовлетворенность, ощущение неадекватности господствующих в стране отношений и жизненных стандартов тому уровню, который достигнут другим общественным строем. Эти чувства охватывали сначала наиболее продвинутую часть правящей элиты, значительные слои интеллигенции, а затем и более широкие круги населения. Постепенно подрывалась вера в правильность избранного страной пути, в господствующую идеологию.

В-третьих, приток в страну нефтедолларов и расширение контактов с Западом ускорили структуризацию правящей элиты, усилили противоречия интересов в ее рамках. Собственно, эти процессы зародились раньше, где-то на рубеже 50-60-х годов[83]. Хрущевские реформы подстегнули выделение и повышение роли региональной бюрократии как самостоятельной силы в рамках элиты. А экономические преобразования середины 60-х усилили позиции руководителей предприятий.

Дифференциация элиты сопровождалась нарастанием процессов частного присвоения формально государственных ресурсов. Исследователи отмечают, что в 60-е годы чиновники все более получают возможность относиться к должности как к своей частной собственности. При этом, «относясь к должности как к частной собственности, советская элита опосредованно относится как к частной собственности и к той доли государственного имущества и благ, доступ к которым она получает благодаря служебному положению» (Пастухов, 1994. С. 27). Это не могло не повлиять на реальный характер складывающихся в обществе отношений собственности. «При внешнем господстве все той же тотально-государственной собственности внутри нее развиваются своеобразные «теневые» процессы, возникает особый «бюрократический рынок». Внутри защитной оболочки государственной собственности зарождается, развивается в скрытой, но действенной форме «квазичастная», «прачастная» собственность. Идет по нарастающей перерождение номенклатуры, незаметный процесс «предприватизации» собственности» (Гайдар, 19976. С. 93).

Существующие источники информации не позволяют более конкретно проанализировать, какое именно влияние на эти процессы оказал нефтяной бум. Однако очевидно, что в подобных условиях процессы дифференциации элиты должны были ускориться, обостряя противоречия внутри правящего слоя и создавая предпосылки фрагментации его интересов. Здесь сыграли роль несколько факторов. Усилилось накопление богатства в руках отдельных представителей номенклатуры, причем не обязательно в соответствии с существовавшей в то время формальной иерархией. У обогатившихся слоев элиты, а также у дельцов теневого рынка возрос интерес к легальному присвоению и использованию этих ресурсов. Масштабное перераспределение средств, заработанных в экспортно-ориентированных секторах экономики, в менее эффективные (импортозамещающие) отрасли резко обострило противоречие между разными отраслями и регионами страны, укрепило у влиятельной части правящей элиты недовольство перераспределительной деятельностью государства. Именно в этот период начинаются активные пререкания между ними по вопросу о том, кто за чей счет живет. Нарастающее отставание от западных стран, особенно очевидное в условиях активизации внешних контактов, формировало протест у достаточно широких слоев элиты, включая интеллигенцию, часть государственных чиновников, представителей военно-промышленного комплекса.

Обостряющиеся противоречия накладывались на характерное для 1970-х годов резкое замедление вертикальной мобильности, обновления кадров в рамках номенклатуры. До 1953 г. темпы вертикальной мобильности достигали 8 лет, в 1954–1961 гг. – 9, в 1962-1968-м – 11, в 1969-1973-м – 14, в 1974-1984-м – 18 лет (Головачев, Косова, 1996. С. 50). К середине 70-х годов приток кадров со стороны также был резко ограничен. В брежневский период лица, не входившие ранее в номенклатуру, составляли лишь 6 % партийной элиты, а в высшем руководстве, правительстве, региональной элите притока извне не было вообще. Существенно обновлялась только парламентская элита – более 50 % (Крыштановская, 1995. С. 64), однако ее роль в советский период была весьма незначительной. В целом «вертикальная мобильность окончательно приобрела характер медленного продвижения по строго выверенным ступенькам карьерной лестницы, каждое перемещение по которой сопровождалось жестким социальным контролем» (Головачев, Косова, 1996. С. 51).

Под воздействием перечисленных факторов среди элиты в годы нефтяного бума усиливались центробежные тенденции, основанные на расхождении интересов ее слоев, что подталкивало к началу преобразований «сверху». При исследовании предпосылок перестройки обычно приводят весьма схожую классификацию этих противоречий. Так, В.А. Красильщиков (Красильщиков, 1996. С. 78) перечисляет следующие социальные слои, заинтересованные в переменах[84]:

1) отраслевая промышленная «техбюрократия», стремящаяся уйти из-под контроля партийных чиновников;

2) либеральные «интеллектуалы», журналисты, часть чиновников МИДа и Министерства внешней торговли, имеющие частые контакты с Западом;

3) деятели «серой» и «черной» экономики, нередко сросшиеся с региональными властями и оказывающие сильное влияние на положение дел на местах, но заинтересованные в более «самостоятельной жизни»;

4) государственные чиновники и военные, связанные с военно-промышленным комплексом технократы, которые прекрасно осознавали наметившееся отставание СССР в области военных технологий.

Судя по всему, противоречия накапливались и внутри партийной номенклатуры. По свидетельству А.Н. Яковлева, региональная партийная элита хотела, «с одной стороны, самостоятельности и власти, а с другой стороны – чтобы центр гарантировал эту власть» (интервью авторам). Существуют многочисленные свидетельства (в том числе и в интервью с М.С. Горбачевым и А.Н. Яковлевым), что в 80-е годы провинциальный партийный актив гораздо энергичнее поддерживал идеи реформ, чем центральный партийный аппарат, где в основном видели решение проблем в укреплении дисциплины и «завинчивании гаек».

Еще более сложным, чем выявление противоречий в рамках элиты, является анализ ситуации в обществе в целом. Чтобы понять, каким образом здесь могли складываться предпосылки фрагментации, надо отказаться от упрощенных представлений о населении СССР как однородной массе, которой противостоял господствующий класс в лице номенклатуры. На самом деле, все общество было достаточно жестко структурировано – если не по отношению к средствам производства, то по возможностям потребления. Причем место человека определялось здесь не только его должностью, но и территорией, где он жил, отраслью его деятельности, размерами и стратегической важностью предприятия, на котором он работал. Особые правила и механизмы снабжения, достаточно однозначно определявшие возможности человека удовлетворять свои потребности в зависимости от всех вышеперечисленных обстоятельств, предопределяли принципы социальной стратификации советского общества. Еще в конце 1980-х годов исследователи отмечали, что покупательная способность денег, например, существенно зависела от социального статуса их обладателя. «В силу ранжированности территорий, отраслей и должностей и соответствующего распределения благ покупательная способность денег возрастает с ростом служебного положения, с передвижением из поселений низкого ранга в поселения низших рангов и с переходом с предприятий и организаций низкопрестижных отраслей в высокопрестижные» (Кордонский, 1989. С. 45).

Нефтяной бум, обеспечивший приток в страну твердой валюты и импортных потребительских товаров, должен был расшатывать подобную систему – прежде всего из-за невозможности отрегулировать столь масштабные ресурсные потоки по сколько-нибудь формальным правилам, согласовать в их рамках рост номинальных доходов населения с доступностью материальных благ. Еще более существенное влияние оказало исчерпание потока дешевых ресурсов, связанное с резким падением нефтяных доходов.

Кроме того, стратификация в зависимости от установленной «сверху» значимости того или иного рабочего места практически несовместима с использованием какой-либо альтернативной базы распределения материальных благ: например, в соответствии с реальным трудовым вкладом либо результатами предпринимательской деятельности. Любые попытки подобного совмещения приводят к резким обострениям конфликтов в обществе, усилению фрагментации его интересов, что ярко проявилось уже в период перестройки.

По мере исчерпания основанной на нефтяных доходах модели экономического роста обострялась вся совокупность рассмотренных здесь противоречий. На рубеже 70-80-х годов в ряде отраслей обозначился спад производства: в добыче угля (1979–1981 гг. – 7 %), выпуске готового проката (1979–1982 гг. – 2,9 %), железнодорожных перевозках (1979 г. – 2,3 %, 1982 г. – 1 %) (Белоусов, 1994. С. 28). Несмотря на продолжающийся быстрый рост капиталовложений в ТЭК (в 1985 г. они вдвое превысили уровень 1975 г.) и доли ТЭК в общем объеме капиталовложений, рост добычи нефти остановился, стабилизировались и объемы экспорта. Неблагоприятная динамика нефтяных цен на мировом рынке привела к постепенному снижению доходов от экспорта. Их максимум приходится на 1983–1984 гг., а затем, как видно из табл. 3.3, происходит устойчивое снижение, и это несмотря на наращивание объемов экспорта вплоть до 1988 г.

Таким образом, первые симптомы надвигающегося кризиса становятся очевидными уже в первой половине 1980-х годов. «В 1985 г., когда М. Горбачев пришел к руководству страной, экономическое положение СССР лишь на первый, поверхностный взгляд казалось «застойно» прочным. На деле возможности не только развития, но и сохранения сложившегося уровня производства и потребления полностью зависели от факторов, находящихся вне его контроля, – мировой конъюнктуры на нефтегазовых рынках, открытия новых месторождений с крайне высокими параметрами нефте- и газоотдачи, возможностей беспрепятственного привлечения долгосрочных кредитов на мировых финансовых рынках по низким процентным ставкам. Однако начавшееся падение цен на нефть на мировом рынке, сокращение абсолютного уровня экспортных поступлений (1983 г. – 91,4 млрд долл., 1985 г. – 86,7 млрд долл.) свидетельствовали о том, что чуда не произойдет» (Гайдар, 1997а. С. 450).

Таблица 3.3

Экспорт нефти и нефтепродуктов из СССР в 1980–1990 гг.

Источник: Синельников, 1995. С. 33.

Еще одним фактором, повлиявшим на усиление недовольства режимом как среди элиты, так и среди населения, стала затяжная война в Афганистане. С самого начала воспринимавшаяся народом как несправедливая, повлекшая за собой большие человеческие жертвы и явно продемонстрировавшая, что стране не по силам играть роль сверхдержавы, афганская война еще сильнее дискредитировала господствующий режим. Это подтверждается результатами социологических опросов конца 80-х годов. В 1988 г. 63 % населения отнесли вывод войск из Афганистана к важнейшим событиям года (Левада, 1997. С. 11). Почти три четверти опрошенных согласились с оценкой этой войны как преступной, т. е. с оценкой, данной А.Д. Сахаровым на Первом съезде народных депутатов СССР (Никитина, 1997а. С. 38).

Итак, можно утверждать, что по своему характеру предреволюционные процессы в СССР последней четверти XX в. схожи с вызреванием предпосылок других известных нам революций. Роль фактора, который дестабилизировал систему и привел к фрагментации интересов элиты и населения в целом, сыграл нефтяной бум, в результате которого сначала произошло резкое увеличение притока ресурсов извне, а затем их исчерпание. Жестко стратифицированное общество, каким была советская система, оказалось уязвимым для столь масштабных колебаний, в нем стали нарастать внутренние противоречия, усиливаться центробежные силы. Однако по сравнению с другими революциями этот процесс носил достаточно скрытый характер. Не случайно, когда нефтяные доходы иссякли, а власть предприняла первые попытки реформ, глубина и масштабность вышедших на поверхность противоречий практически для всех оказались полной неожиданностью. Но проведенный анализ подтверждает, что основы этой фрагментации были порождены не политикой Горбачева – как и в других революциях, причина кроется в экономических условиях и действиях «старого режима» в предреволюционные годы.