Читать книгу Рассказы - Вадим Квашук - Страница 11

День перед открытием сезона проходит в радостной суете: мы вспоминаем прошлые охоты, мечтаем о новых, и за разговорами снаряжаем патроны. Дед Пичка пренебрежительно относится к всяким «Суперам», «Магнумам» и считает, что каждый охотник должен снаряжаться сам. А фабричными-де патронами пускай балуются городские бездельники, для которых охота «навроде нынешних песнев: шуму много, а смыслу нет – сплошная химия…» Я тоже проникся уважением к его теории, ибо понял: у каждого ружья, как и у женщины, свой характер, и потому если не хочешь попасть впросак – старайся угодить.

…Этот день полон светлых надежд, ожидания и насыщен эмоциями так же полно, как час перед первым свиданием. С той лишь разницей, что за первым свиданием начинаются будни, природа же дарит радость на каждом шагу в потому страсть к ней – вечна.

Мы уже договорились, в котором часу выедем, где будем встречать утреннюю зорьку, где вечернюю и уже приступили к заливке парафином последнего десятка патронов, как вдруг залаял Барсик, дверь распахнулась и в комнату, гремя кортиком о косяки, в ослепительной морской форме ввалилось улыбающееся дитятко двухметрового роста.

– Дедуня!!! Бабуля!!! – одной ручкой дитятко сграбастало и деда, и бабку и, несомненно, закружило бы от избытка чувств, но, подумав о последствиях, только слегка прижало к груди и поставило на место. А из-за спины выглядывало еще одно создание миниатюрное, и, несомненно, небесное, ибо такие голубые глаза бывают только у весеннего неба, когда в самой глуби его кружит журавлиная стая…

Ах, как бежит время, как проносится! Кажется, и сам еще недавно был таким же молодым и веселым, и все казалось еще впереди, все успеется, а оглянешься назад – кануло куда-то, растворилось в сутолоке в не разобрать – что же успелось?!

…Я не стал мешать встрече и, еще раз напомнив о договоре, удалился.

И вот пришло долгожданное утро! Заря разгоралась. Где-то, возможно, уже гремели первые выстрелы, и кто-то, возможно, уже вкусил охотничьей удачи. А дед Пичка все не появлялся. В нетерпении я сам отправился к нему, но окна его избушки были темны, а калитка, чтоб ночью не вышла корова – на запоре. Заслышав меня, Барсик потянулся, зевнул, точно хотел сказать: шел бы и ты, братец, отдыхать…

Старик проснулся часов в десять и, протерев глаза, страшно сконфузился:

– Понимаешь, внучек вот приехал… С женой…

Я понимал.

…А какой сон привиделся! Вроде сидим мы на каком-то болотце, вечереет, и утка вот-вот повалит. А я вроде спать хочу спасу нет! Глаза, ну прямо сами собой закрываются! А тут и утка как повалит! Аж свист стоит! Ты палишь, а я глаз открыть не могу! Пальцами веки раздвину, только за ружье, а они снова закрылись, подлые! А ты жах! жах! – дуплетами! А утки об землю – шмяк! шмяк!.. Смачно так шлепались, аж сейчас в ушах слышно…

– Да-а… А на каком хоть болотце?

– Шут его знает! Неприметное какое-то болотце, сразу и не поймешь!

– А утка какая шла, кряква, чирки?

– Откуда я знаю? Стрелял-то ты!

– Вот те на! Я ж их не видел!!

Мы заспорили. И только когда моряк от смеха свалился на кровать, а привыкшая ко всему бабуля закричала: «Окстись, ненормальные!» – спохватились. Старик тут же заявил, что сон, должно быть, в руку, и потому, не мешкая, нужно сей момент отправляться на охоту. И мы отправились. Вначале дед Пичка забыл дома патронташ, потом обнаружил на ногах домашние шлепанцы вместо сапог и снова пришлось возвращаться…

Наконец, все заботы остались позади. Поле, шорох стерни, терпкий запах сухого камыша – мы снова окунулись в мир близкий и дорогой, мир, дарящий покой и радость открытий. День выдался чистый, прозрачный, один из тех удивительных, которые случаются в межсезонье, между летом и осенью. Пауки плели тенета в сухом чернобыльнике, на скошенных полях паслись черно-белые чибисы. Едва видимые в высоком небе, кружили медленную карусель журавли, и тревожно-радостный крик их плыл над землей…

К вечеру мы соорудили два скрадка неподалеку от безымянной лужицы и стали ждать. Тонко звенели комары. Приятель задумчиво вздыхал и клевал носом.

– Ты смотри, Макарыч, не усни…

– И-и, милый, – обиделся старик, – и как у тебя язык поворачивается говорить такое!

Солнце закатилось. Я зарядил ружье и отправился в свой скрадок. Пронеслась на ночлег скворчиная стая, расселась неподалеку в камышах, долго возилась, перебранивалась и пищала. Ночь наползла на дали, черня лужи и высвечивая в них чистые, живые звезды. Сверчок затянул однообразную песню: тр-р-р-р, тр-р-р-р… Было тепло и покойно. Высоко прошуршали утиные крылья, потом еще раз и… И на этом все кончилось. Я подождал немного и отправился к старику. Свернувшись калачиком, подогнув худые коленки к подбородку, дед Пичка спал. Я тронул его за плечо.

– А? Что? – встрепенулся старик. Потом понял, по привычке стал искать оправдание, но сразу в голову ничего не пришло, и он сник. Пока шли к мотоциклу, он все вздыхал, спотыкался и отставал.

– Как же это я, а? Может, старость? Может, и ружьишко пора..?

– Не расстраивайся, Макарыч! Все еще впереди!

– Обидно.

У мотоцикла нас ждала еще одна неприятность: скис аккумулятор. Как ни бились, но мотор завести не могли. И тогда мы покатили мотоцикл по ухабистой проселочной дороге. Путь предстоял длинный – вдоль канала, через мосток, потом в обратную сторону… Качались звезды над головой, луна всходила над горизонтом медно-зеленая, как недозревший помидор. Воздух был мягок и густ и наполнял душу эликсиром жизни.

– …А старости нет, Макарыч! Мы будем молоды, пока звенят родники, пока жаворонки поют над головой и сторожат вершины горные козлы! Пока шумят травы! А исчезнет с полей последний зайчишка, улетит в небытие последний чирок – исчезнем и мы, ибо недостойно живому человеку жить на мертвой земле!

– Мы будем жить!

– Будем! Н-но, залетные!