Читать книгу Рассказы - Вадим Квашук - Страница 6

Местной утки в наших краях мало. Наверное, поэтому каждый охотник с нетерпением ждет, когда с далеких северных просторов ринется на зимовку в южные края основная масса водоплавающей дичи. Осенний перелет – явление волнующее и неповторимое. Напуганные близкой зимой птичьи стаи идут одна за другой по всей ширине Чуйской долины, но больше всего, конечно, проходит над местами, где еще недавно, лет сто назад, были сплошные болота и камыши – над поймой реки Чу.

Наблюдать такой массовый перелет случается довольно редко, так как происходит он только после резких похолоданий в районе озера Балхаш и низовьях Или. Если же осень теплая и сухая, то он растягивается на полторы – две недели и протекает незаметно. Но каким бы ни был перелет, массовым и растянувшимся, для охотника по перу это самые волнующие деньки…

В ту осень ждали его и мы с Павлантием Макарычем. Вот уже миновали октябрьские праздники, а ребятня все еще бегала по улицам в трусах и майках. На проселочных дорогах по самые щиколотки лежала горячая пыль. Северная птица спокойно жировала на широких балхашских плесах. Погода сменилась внезапно. С запада сорвался ветер, загудело, понесло над всей долиной тучи пыли и песка. Дед Пичка примчался ко мне взволнованный, как весенний селезень при виде знакомого болота.

– Что делается, что делается! – закричал он. – Сама зима прет к нам! Теперь потешим душеньку, постреляем! – и даже глаза закрыл от предвкушаемого удовольствия. Дождь лил три дня. Это был настоящий потоп – очевидно, небо вознаграждало себя за долгую бездеятельность. На третий, поздно вечером, мой неугомонный спутник явился снова. Он был вполне экипирован: сапоги выше колен, патронташ, за спиной ружье в чехле… Старик торжественно стряхнул на пол лужу воды и прямо с порога заявил: –

Ну, ты как, готов? Я пожал плечами. – Да ты что, носа на улицу не казал?! – возмутился старик. – Снег повалил – улавливаешь ситуацию?! Попрет птица с Балхаша – помяни мое слово! Ее сама зима сюда подпирает… А погода будет в самый раз: снежок до утра всю хмурь с неба на землю осадит…

Домой старик не пошел. Он сослался на то, что я могу проспать, а ему заходить за мной не сподручно, и остался ночевать у меня…

Из дома вышли рано. На деревьях, траве лежал снег. А земля была черной. Она не успела за эти дни отдать накопленное за лето тепло, и снег на ней растаял. Первый морозец выжал из влажного воздуха такой туман, что не видно было протянутой руки.

Мы торопились.

Уже на месте старик деловито посоветовал мне стрелять только тройкой – осенняя птица крепка на перо! – и поспешил в свой скрадок. Я прошел в дальний конец болотца и тоже остановился. Было тихо. Я отчетливо слышал, как звенит туман, оседая на листья, как ворочается в своем скрадке дед Пичка… Неподалеку крякнула утка, всплеснула вода. Я схватился за ружье, но так ничего и не увидел. Прошлепала курочка по берегу, пискнула мышь под кочкой – и снова звон тумана на жестких листьях камыша…

Заря. Туман вдруг розовеет, и вот я уже не стою, а плыву в розовых волнах, весь пронизанный их лучистым светом. Потом розовый океан становится золотистым, голубым и, наконец, искристо-белым, как свежевымытая фарфоровая чашка – должно быть там, над туманом, где было чистое, глубокое небо, взошло солнце и бросило светлые лучи на покрывало, которым была окутана земля.

И вдруг там, наверху, рождается новый звук. Это шорох. Волнующий шорох многочисленных крыльев утиной стаи. Шорох приближается, становится свистящим, падает прямо на голову и я, не видя источника, вскидываю ему навстречу вороненые стволы…

На смену приходит новый – уверенный, тяжелый, слышно, как поет каждое перо в широких крыльях и, как завороженный, я провожаю на слух этот равномерный, мощный полет – гуси… И, точно в ответ мне, издалека равнодушный говорок:

– Га-га-га? – Га-га-га…

И снова откуда-то сбоку быстро приближающийся и так же быстро исчезающий свист утиных крыльев. Я верчусь во все стороны, вскидываю ружье туда и сюда, но…

– Вот пошла птица, вот пошла! – восторженным шепотком говорит дед.

Я и не заметил, когда он подошел. Дед принес с собой охапку камыша и теперь возлежит на ней, торжественно задрав к небу просветленное личико…Должно быть, нелепо выглядел я, раз за разом тыкающий ружье в белое молоко тумана.