Читать книгу Жаба душит. Сатирический роман в трех частях. Часть первая - Василий Варга - Страница 10

Сказав это, Марунька тут же спохватилась, нашла еще одни резиновые сапоги с надорванной подошвой на левом, завернула в газету и, взяв свекровь под руку, двинулась к выходу.

– Любезный Генрих Иосифович, – обратилась она к водителю, приоткрыв дверцу машины. – Неожиданно возникла революсионная ситуация. До ужина мы должны разыскать нашего дорогого благодетеля. Как только мы это сделаем все втроем, мы тут же возернемся сюда и устроим королевский – коммунистический ужин не на десять рублей, как вы предлагаете, а на сто. Каждому. А пока заводите мотор и на Дилок. А вы, Авдотья Семеновна, садитесь рядом с водителем и показывайте дорогу. Я этот Дилок очень смутно помню. Помню что на горке, а как там могут быть норы, лужи, всякие ямы, где прячется, вынужденно прячется Митрий Алексеевич, никак не соображу. Давайте! Вперед, только вперед! Хорошо бы розыскную собаку прихватить. Тут пограничники, кажись, были, может, заглянем к ним?

– Я катехгорически озражаю против такого приема разыскать моего сына. Он не преступник, не нарушитель осударственной границы, шоб яво собаками травить. Вы шо, Мария Петровна, не любите своего мужа? Как можно собаками угрожать? Али я неправду говорю? Да мой Митрий Лексеевич и сам может отыскаться, если понадобиться. Я категорически против такого метода. И вот, в знак протеста, я выхожу из машины, я отказываюсь ехать. Ищите сами. Все, бывайте, как говорится. Гусь свинье не товарищ. Покедова и ишшо адью, как говорят французские евреи.

– Мамочка, мамусенька, дорогая! Вы не так меня поняли! Я всей душой и сердцем прилипла к вашему сыну, я уже его отняла у вас и он ко мне присосался, к моей груди прилип, – как я могу замышлять что—то против него, ну как, скажите, мамочка? Если бы вы были на моем месте и держали бы под пятой, то есть, я не так сказала, если бы вы имели некоторое влияние на такого известного не костлявого мужа, – чтобы вы сделали? Вы бы его денно и нощно в своих мечтах, аки на парусах лелеяли, на морских волнах качали, на горных ветрах убаюкивали. Нет больше в целом свете такой Маруньки, которая бы все—все отдавала, ничего не требуя взамен. Уймите свой гнев, и поедем, нас ждут великие дела. Сам Устичко ко мне много раз приходил, на колени становился, упрашивал разыскать Митрия Лексеевича, потому как без него новая власть не знает с чего начинать. Видимо, и сам Кравчук Левонид Макарович им интересуется. Зачем нам тут недоразумения разбирать в такой час? Родина требует, чтобы мы были едины. Заводи мотор!

Евдокия Семеновна, тронутая речью невестки, в особенности тем, что ее впервые назвали мамочкой, сникла, сильно опустив голову и согнув спину и так застыла в виде вопросительного знака.

– Прошшаваю тебя, поехали, – произнесла она слабым голосом.

Дилок это приземистый горный хребет, разделяющий два села – Бычково и Апшу. Здесь красивая дубовая роща, что украшает макушку горы, через которую петляет в виде многократно изогнутой змеи автомобильная дорога кое—где посыпанная крупно молотым гравием и просто камнем. На машине ехать одна мука: здесь трясет точно так же, как на камне дробилке. На самой макушке Дилка массивное, грубо сработанное здание из кругляка, нечто в виде длинной русской избы. Эта достопримечательность – наследие социализма. Но жители Бычкова и Апши, не испорченные видами дворцов загнивающего капитализма, и этому были рады. Здесь можно напиться до свинского состояния и поесть шашлыка, приготовленного неделю тому назад, а потом вновь разогретого на плите.

Это на первом этаже, где стояли столы, сбитые из грубых не строганых досок хвойных пород, а выше— что—то, в виде яруса, как в театре. Этот ярус, перегороженный тоже досками, куда были внедрены железные кровати, поставлены маленькие столики с ночниками—лампочками, – эдакое своеобразное место интимного уголка эпохи перестройки и ускорения темпов экономического развития. Здесь, руководствуясь социалистическим принципом распределения: за довольно значительную сумму путем опустошения кошелька, можно было уединиться с подругой и встретить зарю вдвоем на соломенном матрасе.

Как только черная «Волга» подкатила к зданию и из нее вышли Марунька и Авдотья; метрдотель Тафий выскочил им навстречу и расплываясь в улыбке, произнес:

– Приветствуем дорогих гостей! Добро пожаловать, как говорится.

– Иде наш дорогой Митрий Лексеевич? – вместо ответного приветствия спросила Марунька. – Показывайте! Все показывайте. Я должна его разыскать, он нужен не только мне, но и Родине. Иде эта яма и эта дырка, я должна во всем разобраться.

– Если вы хотите немедленно его увидеть, то я сейчас распоряжусь. Вам резиновые сапоги нужны, какой у вас размер?

– У нас есть сапоги. Вы что не видите, что мы в сапогах? Давайте нам провожатого, – сказали обе женщины одновременно.

– Ждите здесь! Водитель пусть остается на месте, покемарит маненько в машине, а я тем временем приготовлю поужинать, помня, что соловья баснями не кормят. Эй, Соломко! проводи дам к могиле, извиняюсь, к шалашу, как у Ленина, где обитает наш дорогой Дмитрий Алексеевич.

При этих словах Марунька схватилась за голову и завопила:

– Так он что, пал смертью храбрых? Ой лышенько мое! Митрик мой, Митрик, на кого ты нас покинул, сирот несчастных? Ой ты Боже мой Боже! Лучше бы мне помереть по дороге сюда, чем услышать эти слова.

– Да жив он и здоров, я оговорился. А разве других слов вы не слыхали?

– Ты сказал: к могиле. Это меня и тряхануло, мозга туманом заволоклась. Так жив говоришь, курилка?

– Так точно, жив!

– Ура! Слава Ленину, вернее, слава Богу. Соломко, поди сюда, я тебя обыму и расцелую. Показывай потайную тропинку.

Соломко улыбнулся и направился в кусты. Женщины последовали за ним. Он водил их два часа вокруг да около и в конце концов, сжалившись над измученными женщинами, привел их на то же место уже в вечерних сумерках, откуда они двинулись на поиски Дмитрия Алексеевича. Марунька схватилась, было за голову, но тут произошло чудо: ее дорогой муж Дмитрий Алексеевич, стоял на ступеньках собственной персоной и призывал свою любовницу спуститься с этажа в столовую поужинать.

– Эй, дорогуша! кушать подано, – сказал он, как всегда коротко и сердечно.

Марунька думая, что эти слова относятся к ее персоне, бросилась обнимать колени мужа.

– Митинька—а—а! Ты? Христос воскресе! Я уже уверена была, что ты пал смертью храбрых! – и она встала, повисла у него на шее.

Дмитрий Алексеевич моргнул Григорию Ивановичу, и тот сам взялся проводить подругу великого человека на ужин. Всякий раз, в трудную минуту, Дмитрий Алексеевич уединялся здесь с какой—нибудь молодой особой. И в этот раз он не мог отказаться от подобной услуги. Неожиданное появление Маруньки вместе с матерью не привело его в замешательство. Он знал: друзья всегда выручат.

Марунька, его законная жена и мать троих детей, сделала все что было в ее силах, чтобы отыскать мужа, она готова была рисковать жизнью ради его спасения, руководствуясь единственной целью: уберечь его от неприятности. И только от неприятности. Если бы кто подумал, что она преследует корыстные цели, бережет его для своего тела, гонимая ревностью, тот впал бы в глубокое заблуждение, ибо жена прожившая бок о бок с мужем в течение двадцати с лишним лет, как бы срастается с ним подобно привитой ветке, что дает еще лучше плоды, чем старое дерево.

Дискалюк понял это и ему стало стыдно за свой поступок, за то, что он уже вторые сутки не мог выпутаться из объятий современной рыжей одно ночки, которая пропила с ним так много денег, что их хватило бы на ремонт моста через речку Шопурку. Она не только нанесла ему экономический, но и моральный ущерб, назвав его слюнявым, жирным вепрем, не способным к настоящей, современной телесной любви.

«Если бы Марунька потребовала пасть перед ней на колени, я бы это сделал, не задумываясь, – размышлял он в туалете, куда он направился умывать руки, очищая свою совесть, разъедаемую мирскими соблазнами. – Нет, надо успокоиться. Это не дело. Что толку от той рыжей дурнушки? Минутное наслаждение сменяется многочасовым угрызением совести. Для Маруньки я всяк хорош. Годный, не годный к утехе, все равно свой, родной, а эти коротко юбочные, их и услаждай, и деньги выкладывай, да еще и недовольство проявляют. В этом плане лучше быть каким—нибудь начальником, иметь свой кабинет, прихожую, а в прихожей молоденькую секретаршу. Та никогда перечить, или высказывать недовольство не станет: она зависима от тебя. Вон Валерка четверых детей нашлепал, а какая у него секретарша, пальчики оближешь. Угу! Надо перестраиваться. В ускоренном темпе. Молодец Устич, вспомнил про меня, а то бы я так и остался на бобах. Что будет дальше, посмотрим».

– Мы уже забеспокоились, – сказал Тафий, входя в туалетную комнату. – Идемте, все ждут. Вашу кралю я накормил и отправил домой отсыпаться, у нее глаза слипаются.