Читать книгу Жаба душит. Сатирический роман в трех частях. Часть первая - Василий Варга - Страница 4

Дискалюк тяжело вздохнул, достал партийный билет из внутреннего кармана пиджака, развернул его, посмотрел на последний месяц уплаты членских взносов, захлопнул и поцеловал в голый лоб Ильича на обложке.

– Прощай, отец родной, – произнес он трагическим голосом, а затем обратился к жене: – Выброси этого коротышку в пылающий огонь, он теперь может принести нашей семье одни несчастья. Чего-то не хватало в фундаменте, который он заложил, и возведенное им гигантское здание рухнуло, кажись, на вечные времена.

– Что ж! вечная ему память, как говорится, – сказала Марунька, намереваясь бросить партийный билет с изображением Ильича в пылающий огонь.

– Давай, повременим с этим, а вдруг еще пригодится. А пока, какие будут указания, ибо время дорого? – спросил Митрий, доставая сигарету «БТ» болгарского производства. – Машина вот—вот должна подойти.

– Кажись до Мукачева всего сорок километров, попытай счастье, а вечерком позвони мне и скажи: говорит Митрополит ужгородский и мукачевский, я буду знать, что это ты. Давай я тебе соберу на дорожку сальца с чесноком, поешь вволю, потому как в монастыре сплошные посты: ни сала, ни мяса не дают, и я боюсь, что ты станешь худенький, как я. Ты чичас чижелый такой, как навалишься, я задыхаюсь под тобой…

– Не болтай глупости, не до этого теперь. Тут надо жисть спасать, а она в глупые ситуации углубляется, – сказал он ерзая в кресле и все же выдавливая скупую улыбку на массивном лице.– Я пока думаю укрыться в Бычкове у своих родителей. А если не у них, то на Дилку есть деревянный особнячок с рестораном на первом этаже, а наверху я комнатенку себе оттяпаю и там пересижу, а дальше видно будет. Будет день – будет пища, как говорится.

– Нет, нет, я не согласна. Знаем, чем все это кончится. Какая—нибудь сучка к тебе привяжется и будете вы там вдвоем поганиться ночи напролет. Я уже через два дня примчусь. Знаю я этот Дилок. Не один раз ты там пропадал. Ишь, куда потянуло! Лучше монастыря быть не может. Я очень ревнивая, учти. А ревность моя от любви. Не знаю, за что я тебя такого брюхатого люблю? Похудел бы в монастыре, был бы намного лучше и моложе бы выглядел. Послухайся меня – лучше будет, ей-богу лучше. Хошь, я тобе еще десяток яиц сварю и последнюю банку икры отдам, только иди в монастырь, – уговаривала Марунька своего знаменитого мужа и на последних словах веки у нее покраснели и увлажнились.

Она сидела на стуле напротив мужа и глядела ему в мигающие глаза, зная, что они не к добру у него мигают. Еще кажись Сталин не любил тех, у кого глаза бегали. И она, Марунька, это страх, как не любила.

– Да, я вижу: у тебя глаза бегают, значит, ты говоришь совсем не то, что думаешь. Ты говоришь одно, а думаешь другое, и мысли твои в Бычкове, на Дилку и ты уже видишь себя в обчестве какой—нибудь крали, ну скажи, что я не права? – прибавила она, положив свою худую руку ему на колено.

– Брысь, козявка! – не выдержал Дискалюк. – Тут дела мировой значимости, а она своим скудным умишком в болото мещанского быта погружается, да религиозный дурман мне пытается внушить. Да плевал я на твой монастырь. Там одни старухи болтаются и потом от них несет на три километра. А я… я еще за себя постою, я еще докажу, на что я способен, ты не думай. «Мы смело в бой пойдем, за власть советов», – запел он и тут же вскочил на ноги.

– Звиняй, Митрику, звиняй, я малость переборщила, больше такого не повторится. Оно, конечно, если разобраться… то тебя понять можно. И песню хорошую ты всегда поешь. Да, действительно бой лучше монастыря, это несомненно так, – лепетала Марунька, делая рот до ушей.

– К тому же в Мукачеве только женский монастырь, – сказал Митрий, – тебе бы туда не мешало, да дети еще не подросли. Поцелуй их за меня, скажи, папа вскоре объявится.

– Када ж ты появишься, дорогой?

– Это будет зависеть от обстановки. Не будет погони за коммунистами, значит, ждите меня. Я возвернусь и заявлю новым властям, что из членов партии вышел на добровольной основе, по велению сердца так сказать. А теперь давай чмокнемся напоследок. Извини, если тебя обижал. Пора мне, машина чай во дворе уже стоит меня дожидается.

– Уууу! родненький, прощевай, не забывай свою клушу Маруньку, потому как она никогда тебя не позабудет и всегда тебя, слепого, хромого, глухого, беззубого, в свои объятия примет и приголубит, да еще накормит, напоит и всем преданным телом прижмется.