Читать книгу Жаба душит. Сатирический роман в трех частях. Часть первая - Василий Варга - Страница 17

На этом друзья расстались. Опытный аппаратчик Дискалюк на первом же закрытом совещании, где были исключительно работники бывшего райкома партии, добился единства путем сплочения рядов вокруг самого себя. Другим отщепенцам – руховцам, социал-демократам, либеральным демократам разрешено было идейно разоружиться и тогда у них могла появиться надежда войти в состав правительства Руховского района. Это монолитное сплочение вокруг Дискалюка существовало долгие годы и стало незыблемым, как гранитный монолит под скульптурой Ильича. Даже когда в столице государства количество партий зашкалило за сто, а в Верховной раде систематически устраивались кулачные бои, в районной раде и администрации Дискалюка царил порядок.

Если в Киеве выдающиеся сыны и дочери украинского народа – Павел Лазаренко, Виктор Жардицкий, благодаря своей находчивости, изворотливости, заботе об интересах народа, малость обокрали свой народ путем вывоза миллиардов долларов за границу и об этом стало известно, благодаря прессе, то в ведомстве Дискалюка ничего этого не было и не могло быть. Здесь воровство, взяточничество и грабеж национальных богатств в рамках района были не столь масштабными, как в Киеве, и пресса об этом не трубила, и телевидение ничего такого не показывало. Главное, надо уметь работать. Зачем столько партий? Это сплошные крикуны. Все на словах заботятся о благе народа, а на деле рвутся к власти, потому что власть дает зеленую улицу коррупции и воровству.

– Никаких партий, никакого инакомыслия в своем районе я не потерплю. Смотрите, что творится в Киеве? Это же бордель. Кравчук – не президент. Это настоящая ленинская кухарка. Бывший секретарь ЦК. Он слабовольный, недалекого ума человек, националист до мозга костей, – разве ему быть президентом? Да ему достаточно должности заведующего птицефермой, – наставлял Дискалюк Мавзолея, с которым он накоротко сошелся.

Мавзолей только сопел при этом: он был совершенно другого мнения, хоть и злился на Кравчука, предавшего интересы партии. Но теперь он молчал, мучительно соображая, как бы подкрепить дружбу с Дискалюком, войти к нему в полное доверие и, наконец, когда вариант был найден, он принес шефу пузатый пакет, положил на стол и сказал:

– Дмитрий Алексеевич! здесь мои соображения относительно административного деления нашего района и выборов председателей сельских советов, которые могли бы быть полезны для нашей районной казны. Ознакомьтесь, а я пойду, не буду вам мешать. Я только относительно Кравчука не согласен… благодаря ему, Кравчуку, Украина прикарманила Крым, а там синатории, курорты. Еще отдыхать туда поедем. А с письмом познакомьтесь. Там, правда, целый трахтат…

Дискалюк равнодушно разорвал заклеенный конверт и ахнул от удивления: там лежали, плотно прижавшись друг к другу, зеленые бумажки. Он даже вскочил и закрыл дверь кабинета. Надо было пересчитать. Они так приятно шелестели! Они привели его в неописуемый восторг. Этих бумажек было сто, каждая по сто долларов. Десять тысяч. У него аж голова закружилась. Что делать с этими деньгами: спрятать, или бросить на выборную компанию? Это же дар Божий! Раньше если он и брал, то тысячу не больше. Никто не давал больше. Но чтобы десять? Откуда такие деньги? Где он их берет?

Дмитрий Алексеевич закрыл конверт в сейф и нажал на кнопку вызова секретаря. Секретарь дергала дверь, но не могла войти: дверь оказалась закрытой изнутри. Он просто забыл ее открыть. Дрожащими руками он схватился за ключ, торчащий в замочной скважине и открыл дверь.

– Леся, дочка! Извлеки мне этого Мавзолея, достань его хоть из—под земли. Он мне нужен, ты понимаешь? он мне нужен, срочно!

– Так он здесь, – сказал секретарша, – сидит, в зубах ковыряется, кроссворд в журнале «Крокодил» разгадывает. Мавзолей Ревдитович, а Мавзолей Ревдитович, вы слышите? Вас просят Дмитрий Алексеевич к себе, вы нужны! Пройдите, пожалуйста.

– Что, что, что? Я нужен? Я всегда нужен, я всем нужен… кроме вас, Лесичка.

– Да ну вас, – сказала она и покраснела.

Она широко распахнула дверь в кабинет начальника и озарив свое личико приятной улыбкой, не предназначавшейся однако Мавзолею Ревдитовичу, пропустила его в кабинет. Мавзолей Ревдитович с напускным видом гордости и некоего величия, будучи абсолютно уверен, что его «доклад» понравился хозяину кабинета, плюхнулся в кресло, не ожидая приглашения и уставился на Дискалюка мутными немигающими, как у ящура, глазами.

– Накурено у тебя тут. Дышать этим дымом вредно для здоровья. Это выстрел с абсолютно точным попаданием в сердце. Я, Дмитрий Алексеевич, могу быть абсолютно преданным человеком, я не Валера. Валера карьерист, а мне и должности первого зама хватит. Я люблю быть в тени, за спиной так сказать. Но за спиной можно быть и тем гранитом, вернее той гранитной глыбой, на которую эта спина всегда сможет опереться. Еще я человек прямой, всегда говорю то, что думаю. А думаю я сейчас вот о чем. Нам надо начать ротацию кадров. Будем считать, что она уже началась с меня. Надеюсь я прошел, так?

Дискалюк кивнул головой в знак согласия, но молчал как партизан, ожидая, что будет дальше.

– Если бросить беглый взгляд на Запад, то мы увидим, что там кандидаты от партии выбрасывают значительные суммы на избирательную кампанию. И в этом помогают кандидатам рядовые члены партии. А раз мы сменили красный на разноцветный флаг, то мы тоже должны стать какой—то партией, и помогать нашим кандидатам на выборах. Пусть ротация идет через меня. Я сам буду собирать и сдавать вам, так как вы главный кассир.

Дискалюк отрицательно покрутил головой. Он понял, что если Мавзолей будет проводить предварительное собеседование и брать взятки, то, постепенно он станет настолько авторитетным, что не сможет вмещаться в кресле заместителя.

– Ну хорошо. Тогда я буду просто вести психологическую обработку кандидатур. А ты открой ящик стола. Он у тебя всегда должен быть открытым. У нас народ еще стесняется и от этого никуда не денешься. Раньше мы за это наказывали. Были секретари, которые сами не брали, но и другим не давали. Был такой Ротозейко, ты помнишь его. В старом потертом пальто ходил, как Михаил Суслов. На день рождения ему можно было только цветочек преподнести, как девице, а больше ничего. Трудный был человек и к тому же зануда. А вот Габор… тот всегда выдвигал ящик стола. Положи мол, поделись, отстегни маненько, не жмись. Жаться будешь проблемы начнут возникать. Бывало и уголовников из беды выручал, а что было делать, если в это время уже все брали? Жизнь, брат, сложная штука. А теперь? Да теперь сам Бог велел, иначе всего нас могут лишить, в любой цвет перекрасить. А вот отнять у нас благодарность не сможет никто, никогда. Можно подумать, что в этой хваленой Америке нет взяток. Есть, а как же! И там не такие суммы как у нас бедных, но сплоченных. Там эти суммы исчисляются в миллионах долларов. Я думаю, после ротации, мы расширим поле получения благодарности. Начнут возникать новые украинцы. Доберемся и до их кошельков. Конечно и нам придется отстегивать Ужгороду, потому что Ужгород будет отстегивать Киеву. Киев это кладовая, сосредоточение национальных богатств. Тебе бы тоже хорошо наладить связи напрямую, тогда меньше зависел бы от капризов областных божков. Но это потом. Всему свое время.

– Ну и аферист же ты, Мавзолей, – одобрительно сказал Дискалюк.

– От афериста слышу, – парировал Мавзолей.

– Почему против меня демонстрацию устраивал?

– Я хотел напомнить о себе. Так, сидя, не шевелясь, я мог остаться незаметным и лишиться должности.

– Где твой партийный билет?

– В надежном месте.

– И я свой убрал. Так надежно, что никогда его теперь не смогу найти. Теперь можно сказать: мы родственные души. Ты только больше бунт не поднимай. Если такое время наступит, что коммунистов народ призовет – выйдем оба, а сейчас ты мне нужен. Я не забочусь о личном благополучии, меня беспокоит судьба нашего дела. Выборы на носу, а на выборы нужны деньги. И твои пожертвования пригодятся. И с людьми будешь беседовать, внушай им, что это пожертвование, не более того. Не ляпни там чего лишнего. Ты хороший болтун, как всякий партийный работник и в этом твоя ценность.