Читать книгу Самка человека, или Конец жары - Вероника Айская - Страница 6

Откуда же началась та серьезная девочка, которая незаметно для себя превратилась в «монахиню»?

…12 лет – рубежный для Жени год. Очень явно произошла перемена. С одной стороны, случилась естественное изменение девичьего организма. С другой…

Женя смотрела в окно.

Их улица с громким названием «Московская» имела весьма сельский вид: до полного впечатления не хватало только кур и поросят в лужах. Когда они на ней поселились, первые два года здесь еще ходил товарняк, грохоча вагонами, штук по 20—30, и Женя с Алькой неслись к окнам их считать. Голова состава уходила за поворот одной стороны – в загородные просторы, а хвост еще скрывался за поворотом с другой – в самую крайнюю улицу. Такая громадная гремящая гусеница поперек города.

Потом, к спокойствию и счастью граждан, в особенности всех родителей, товарняк убрали. Рельсы, кажется, остались. Но со временем их частично засыпало и затоптало землей. По сторонам самой дороги были большие насыпи, зимой с них удобно было кататься на санках, картонках или попе – у кого что было под рукой. Автодороги не было. То есть асфальта. Была грязь. То есть просто земля, местами заросшая травой и кустами, а местами – изрытая колесами грузовиков, заезжавших сюда, например, в «Гастроном», расположенном напротив наших окон.

Вот туда, в подвал магазина, должно быть, за мышами, а – кто знает? – может, и за колбасой – пробиралась черная кошка, когда Женя ее увидела.

Она двигалась важно, томно, грациозно неся себя, исполненную достоинства, снисходительно свысока оглядывая все лужицы и лужи, борозды из грязи, ища среди них островки сухой земли, куда можно было бы поставить лапу и торжественно перенести свое полное изящества тело. Ее черная гладкая шерсть переливалась на солнце дорогим шелком.

Наконец, она выбралась на сухой кусок асфальта около магазина. И столь же торжественно спустилась в подвал. Это завораживающее церемониальное шествие – и даром, что без свиты – по пяти метрам грязи и двум метрам асфальта длилось минут 7—8, и так зачаровывало, что не успела Женя оторвать глаз от того места, куда скрылась кошка, как секунд через 10 та выпрыгнула или, точнее, ее вынесло оттуда же. И – в две секунды и три прыжка (не менее грациозно блистательных, надо сказать) – она преодолела то же пространство в обратном направлении. При этом наверняка она – Женя была в этом абсолютно уверенна – вовсе не замарала лап, хотя ей было явно не до выбора дороги.

Что произошло в подвале – остается интригой.

…Смотрите в окно. Если вам взгрустнулось, нечем развлечься, хочется чего-то непонятного или с вами нет кого-то… Посмотрите в окно – там ходят люди, живые, там до сих пор есть кошки, собаки – с поводками, а на другом конце поводка – опять люди, и даже птицы летают и даже разные. Там деревья, дома, а в них – окна. А за окнами – тоже люди. Живая жизнь.

Если просто сесть, подпереть щеку ладонью, можно налить себе чаю и не допить его…

…Помимо обычной и воображаемой жизни у Жени были мгновения вечности, которые во времени длились довольно не мало. Возвращаясь из школы в третьем часу дня, Женя, куда уж деваться, садилась есть. Поскольку занятие не было любимым, нужно было себя развлекать: как правило, бралась за книги. В тот год, папа, приходящий домой раньше всех, в пятом часу вечера, входя, произносил: «Привет блаженным!». На звук открывающейся двери, поворачиваясь к ней, отрывая глаза от окна, Женя будто пробуждалась. На ее лице сияла какая-то странная полуулыбка, она и вызывала у папы это приветствие. За те мгновения, в которые Женя погружалась в вечность, молоко в чае успевало прокиснуть, а смоченный кусочек сахара растаять в лужицу и снова застыть…

Сидя так над чаем и глядя в окно, Женя любовалась свечением своей души… Она смотрела свою душу внутри себя, глядя на ходящих за окном людей, на меняющуюся погоду… Женя точно знала, что это была она, и видела ее не глазами тела, ни третьим глазом, и ни в теле, и ни в области сердца – а чем-то и где-то внутри себя. Свечение, похожее на сияние вокруг пламени свечи, внутри какой-то теплой живой дышащей душистой, как летняя ночь, темноты. Завороженная этим свечением, Женя трепетно радовалась тому, что внутри нее.

Так продолжалось с полгода. Но никакого конфликта внутри не было. Это был предпоследний год все-таки еще детства. Было хорошо.

…Я созерцала жизнь. Я хотела посадить вишневый сад, такая помесь Чехова – и у Толстого ее тоже много – вишни – и Дао. И у бабушки в саду в мае на свежевскопанной земле красиво белели стволы и цветы весенних вишен. «И мы увидим небо в алмазах»…

***

А если еще пораньше вернуться в детство?

Жене было 11лет. В тот год она стала по-другому читать книги. В детстве перечитала всевозможные сказки, какие могла где-либо найти, народные и авторские, отечоственные, западные и восточные. Женя аккуратно читала и ту литературу, которая «рекомендуется детям и школьникам», как писали на этих книгах, потому что была послушной, серьезно-исполнительно образовывающейся девочкой, и стала думать, что книги читать совсем не любит. Зато любила статьи по истории искусства и репродукции, которые мама давно собирала из «Семьи и школы», «Работницы» и «Огонька». Теперь это занятие перешло к Жене. Попутно она изучала и педагогические статьи и сама узнавала, как ее нужно воспитывать и «какие характерные явления обычно происходят в этом возрасте» с ней.

Так вот, до одиннадцати, вернее, до десяти лет и девяти месяцев Жания полагала, что не любит читать книги. Пока, как-то летом в гостях у тети Дины, на дороге к кухне ее хрущевки, стоя в ожидании чаепития около шкафа с книгами, не вынула серенький том «Мертвых душ». И так и осталась там стоять, не слыша, ни как ее звали, ни как без нее пили чай. И как была счастлива после, что успела прочесть, будучи совсем не осведомленной, какую роль эта книга играет в русской литературе, и что там нужно видеть. Женя просто хохотала от души, и восхищалась богатству языка и образов. Потом перешла на Чехова, потом на Горького, и далее по списку.

До «Трех мушкетеров» Жене предстояло еще дорасти.

Их родную школу закрыли на капремонт, а их самих перевели второй сменой в другую школу – в гости – которая была на несколько кварталов дальше. Это были самые, вернее единственные, счастливые полгода Жениной школьной жизни. Она высыпалась! Это чудо, восторг, упоение! Успевала начитаться книжек, прибраться дома, и по солнечному дню, а не по хмурому непроспавшемуся утру, придти в школу. Занятия кончались в 6 вечера, и Женя с девчонками шла домой, – портфель везла по снегу как санки, и прохожая тетенька отругала ее, что не бережет труд родителей. А Женю в тот год чуть не положили в интернат для детей с больным позвоночником. Вообще-то потом, когда в 9м классе от одной девчонки, пожившей там, Женя узнала про тамошнюю жизнь, она пожалела – и весьма – об упущенных возможностях саморазвития: там очень занимались творчеством детей, и совсем нестрашная была дисциплина. Но… тогда ей это было не переступить – и что больше пугало? – ощущение недома или несвободы. А совсем уже недавно одна взрослая подруга, рассказала о подружке своей дочери, вышедшей из такого же интерната: и теперь уже взрослое сожаление посетило Женю – оздоровлением там занимаются, оказывается, тоже всерьез. Может, сейчас было бы меньше проблем, больше способностей. Но их мама – очень жалостливая женщина – на Женино: «Мама, не отдавай меня туда!» – согласилась сразу. Вот тетя Дина, мамина сестра, отдала бы, не глядя ни на какое нытье…

Когда кончился снег, она придумала носить по половине учебников, договариваясь со своей соседкой по парте, кто какой несет. Иногда забывали договориться, и на какой-то урок у них было по два учебника, а на другой – ни одного, и Жене приходилось – так как это ее затея – просить у других. Однако вскоре их соседи переняли этот опыт, и им нечем было делиться, и шурум-бурум на весь класс по добыванию учебников приводил к очередному «неуду» по поведению в дневнике Жании – по тогдашней градации то ли «качественной хорошистки», то ли «твердой качественницы». «Ты могла бы быть отличницей!», – пытались пробудить ее гордость учителя: ее неуды или уды за поведение, как и вызовы родителей, на уровне завзятых некачественников были, по мнению учителей, непоследовательностью Жениной жизни. Не пробуждалась… Жене было весело.

Зима была теплой и снежной, они застревали во дворе под красивыми розовато-рыжими фонарями и рисовали снежками на крашенных в терракоту стенах домов.

А потом пришла весна, Женя упивалась лазурным теплом апрельского неба сквозь набухшие янтарными почками ветки высоченных тополей.

Вечером еще успевала сделать уроки, наболтаться с мамой. Жизнь была долгой, насыщенных ярких цветов. Женя торопилась наполниться ею, смутно, но явно ощущая: что-то уходит… Два года спустя она поняла, что уходит детство…