Читать книгу Комедии. Перевод Юрия Лифшица - Вильям Шекспир, William Szekspir, the Simon Studio - Страница 17

СИЛЬВИЙ. О Феба, не гони меня, о Феба!

      Не убивай с небрежностью такой.

      Палач, и тот свою жалеет жертву,

      Хоть от привычки головы рубить

      Окаменело сердце у него.

      Иль ты, неумолимее, чем он,

      Чья жизнь – кровопролитие сплошное?

ФЕБА. Хорош палач я, нечего сказать,

      Раз не могу от жертвы убежать.

      Мои глаза, сказал ты, убивают?

      Ты очень мил, а главное – правдив.

      По-твоему, нежнейшие глаза,

      Что прячутся пугливо от пылинки,

      Тираны, душегубы, палачи?

      Раз так, то я сейчас тебя убью.

      Как? Ты не умер? Даже не упал?

      Хоть притворился б! И тебе не стыдно?

      Не ложь ли, что мои глаза – ножи?

      Куда ты ими ранен, покажи.

      Вот если б ты иголкой укололся

      Или ладонь порезал о тростник,

      Заметны были б или след укола,

      Или царапина, или порез.

      Ну, а мои глаза не мечут стрел:

      Ты цел и невредим и можешь снова

      Напрасно их винить Бог знает в чем.

СИЛЬВИЙ. Когда-нибудь, о Феба дорогая,

      Твоя неискушенная душа

      Узнает, что такое сила страсти.

      Тогда поймешь ты – поздно, к сожаленью! —

      Что от любовных стрел не видно ран.

ФЕБА. Там видно будет, а до той поры

      Исчезни с глаз. Как та пора настанет,

      Нещадно надо мною издевайся,

      А я тебя сейчас не пощажу.

РОЗАЛИНДА (выходя). Но почему, простите? Кто вы родом,

      Что вы не только мучите его,

      Но радуетесь, пытки изощряя?

      Вы вовсе не красотка, – воля ваша,

      Но если с вами спать, то в темноте.

      Зачем играть бездушную гордячку?

      Что смотрите? Неужто я не прав?

      Вы созданы природою для рынка,

      По трафарету. Черт меня возьми!

      Глядит, как будто хочет обольстить!

      Не обольщайтесь, милая моя.

      Во мне не пробуждает обожанья

      Стеклярус ваших глаз, ни смоль волос,

      Ни творог щечек, ни чернила бровок.

      А ты, пастух, в уме ль? Ходить за нею,

      Как вслед за тучей ветры и дожди?

      Найдутся дураки и без тебя

      Уродов делать. Ты ведь как мужчина

      Красивей, чем как женщина она.

      Ты для нее что зеркало, пастух.

      Глядясь в тебя, она воображает

      Себя неотразимой. Полно, девка!

      Ты небеса должна благодарить

      За то, что хоть один в тебя влюбился.

      И вот тебе мой дружеский совет:

      Пока есть покупатель, не торгуйся.

      Считай за счастье стать его женой:

      Злой страхолюд страшнее, чем незлой!

      Пастушка, полюби его. Прощай.

ФЕБА. Ах, юноша, ругательство твое

      Милее мне, чем вся его любовь!

      Хоть целый год ругайся напролет.

ФЕБА. Отнюдь не злобу к вам.

РОЗАЛИНДА. Не вздумай только

      В меня влюбиться, горько пожалеешь.

      В любви я лживее застольных клятв.

      А коль захочешь ты меня найти,

      Мой дом среди оливковых деревьев.

      Сестра, идем? – Пастух, возьмись покруче. —

      Идешь, сестра? – Помягче будь, пастушка.

      Не зли его. Будь рада, что хоть он

      В тебя, и то по глупости, влюблен.

      Пора нам в поле, милая сестра.

ФЕБА. Пастух умерший прав: «Тот не влюблен,

      Кто не был первым взглядом покорен!».

СИЛЬВИЙ. О Феба, ты…

ФЕБА. Да, Сильвий, что тебе?

СИЛЬВИЙ. О Феба, я страдаю!

ФЕБА. Милый Сильвий,

      Тебе я сострадаю.

СИЛЬВИЙ. Так утешь!

      Ведь если сострадаешь ты тому,

      Кто, Феба, от любви к тебе страдает,

      Ты и сама влюбись в него, – и вмиг

      Страданье растворится в состраданье.

ФЕБА. Но я тебя – как ближнего – люблю.

СИЛЬВИЙ. А как мужчину?

ФЕБА. Это – себялюбье!

      Нет, я тебя уже не ненавижу,

      Как раньше, но еще и не люблю.

      Ты мило рассуждаешь о любви,

      Не скучно мне, как некогда, с тобой

      И не докучны мне твои услуги.

      Но большего не требуй от меня

      И радуйся, что я тебя терплю.

СИЛЬВИЙ. Настолько чист огонь любви моей,

      Настолько ты не жалуешь меня,

      Что будут для меня обильной жатвой

      Жнецом несрезанные колоски.

      Лишь согласись хотя бы мимолетной

      Улыбкой жизнь поддерживать во мне.

ФЕБА. А кто был тот невежливый юнец?

СИЛЬВИЙ. Он здесь недавно, я его не знаю,

      Но он и приобрел у старика

      И пастбище, и стадо, и овчарню.

ФЕБА. Не вздумай ревновать, я просто так.

      Мальчишка грубиян, но златоуст.

      А что такое грубость, если тот,

      Кто нам грубит, приятен нам? А мальчик

      Смазлив, не так, чтоб очень, но смазлив.

      И, верно, горд. Но гордость не порок.

      Вот будет сердцеед! А как глядит!

      Словами ранит – взглядом исцеляет:

      Не успеваешь рану ощутить.

      Будь он повыше… Впрочем, подрастет.

      Нога могла быть лучше, но стройна.

      А губы – так бы и поцеловала! —

      Пунцовы, как и щеки у него:

      Отличны те от этих лишь оттенком,

      Как алый цвет от розового цвета.

      Внимательно мальчишку рассмотрев,

      Пред ним бы ни одна не устояла.

      Да, Сильвий, но… его я не люблю…

      Однако не могу и ненавидеть,

      Хоть есть за что… его мне не любить.

      Как он посмел глумиться надо мной?

      Глаза, сказал, и волосы черны.

      Ну да, он оскорблял меня, конечно!

      Как я ему смолчала, не пойму?

      Жаль, но упущенного не вернуть.

      Ему пошлю я колкое письмо,

      А ты его снесешь. Согласен, Сильвий?

СИЛЬВИЙ. А как же, Феба!

ФЕБА. В сердце и уме

      Мое посланье сложено давно.

      Язвительно и коротко оно.

      Осталось написать. Идем же, Сильвий.