Читать книгу Казачья Молодость - Владимир Молодых - Страница 19

К школе я был готов. Читал без труда, Гриша подтянул арифметику. Хуже было с русским, не сразу далось чистописание, но мое по матери староверское упрямство пошло мне на пользу.

Одним из учителей был мой дядя Андрей, атаман станицы Сбега. Он преподавал временно до прихода нового учителя. Помню, первый же урок по географии, рассказывая о той истории, что была положена Н. Гоголем в повесть «Тарас Бульба». Показывал где на карте находиться Украина, где и как возникла Запорожская Сечь, тогдашня столица казачества. Где Польша расположена на карте и почему католические поляки вели постоянную войну с православными казаками. Рассказывая так, он вдруг поднимет кого-нибудь из нас и спросит:

– Ну-ка напомни мне, что там Гоголь о казаках говорил?

Тут в классе поднимется шум и гам. Ведь каждому хочется сказать и быть первым, кого похвалил бы сам атаман. С виду он строгий. Всегда подтянут ремнями, как положено есаулу. Он поднял руку – и мы разом притихли. Ослушаться атамана нам, молодым казачатам, не допустимо. Это тебе не урок русского языка. Здесь, если говорит атаман, то тишина такая, что слышно, как муха пролетит. Был, конечно, у нас страх перед атаманом. А я вижу его, как он поднимает сотню казаков, чтоб повести их в бой. Я вижу, как он, одним махом влетел уже в седло – ведь он известный в округе наездник – и зычно скомандует: «По коням!… Рысью марш!». А уж рука его на эфесе шашки – он готов к бою. Вот таким мне виделся мой дядя, когда он читал нам про бой с поляками у Гоголя. Он сам читал нам «Тараса Бульбу» или даст кому-то продолжить чтение.

– В этой книге вы должны усвоить главное, что нет уз святее нашего казачьего товарищества, – скажет так и бросит поверх наших голов свой хищный взгляд горящих глаз. И стоит долгая тишина после этих его слов.

– И нет ничего крепче этого казачьего братства. Ведь у писателя были в роду казачьи корни. Да и кто лучше опишет душу казачью, как ни сам казак. Да были товарищества и в других сословиях – тех же дворян. Но не было, и нет крепче казачьего братства, ибо мы стоим на земле, и она отдает нам на братство свою силу. Исчезают сословия и они исчезнут с лица земли, но казачество, погибая, будет все же возрождаться…

Мы слушали, раскрыв рты, боясь пропустить хоть одно слово, ведь оно исходит от самого атамана. И какой гордостью наполняется наша, как губка, детская душа, что мы принадлежим казачеству. Такие слова мы, мальчишки, слышали впервые в жизни. Он вложил в каждого из нас чувство священной преданности казачеству, земле нашей, где только и могло родиться само казачество. Помните, говорил атаман, торжество добра и справедливости – наш священный долг. Это соль земли нашего товарищества, завещанного нам предками. Зло среди нас будет караться беспощадно и кара эта буде праведной.

Это и многое другое оседало в наших чистых сердцах потому, что оно шло от атамана. Такой заповеди казачьей я не услышу больше никогда и нигде, но это будет тот фундамент, на котором я буду строить свое здание жизни… Какое счастье проучиться в такой школе, которая оставила след в твоей жизни.

Урок географии может потому и стал моим любимым, что его вел мой дядя. Он проводил скорее историко-географические беседы. Я сидел на первой парте. На первой парте я буду сидеть и в гимназии. Может мне хотелось быть во всем первым? Наверное. Помню, в нашем классе всегда висела большая карта земного шара. На уроках закона божьего я всматривался в очертания морей и континентов. Урок вел Отец Георгий, седенький тщедушный старичок. Сказывали, он по молодости был дьячком. Мы звали его «божий одуванчик». На маленькой голове его, поди, ссохшейся от времени, оставались кое-где клочки редких седых волос, Даже легкое дуновение приводило их в движение, они топорщились и этим придавали ему вид ершистого и неугомонного человека. Он любил подолгу читать молитвы, а то вызовет кого-либо из нас и поведет с ним долгую тихую беседу, а мы тем временем были представлены сами себе. Можно было с соседом пообщаться, но я любил «поползать» глазами по географической карте, что висела у меня передо мною. Вглядываясь в пожелтевшую от времени карту, я вспоминал рассказы о скитаниях Миклухо-Маклая среди островов Полинезии у племен туземцев. Эти рассказы пленили меня на всю жизнь. Узкие пироги, нагие туземцы с луками и дротиками, кокосовые леса в непроходимых джунглях, первобытные хижины – обо все этом я прочитал в журнале «Всемирный путешественник». Все это становилось мне знакомым и близким, словно я только что вернулся, как и Миклухо-Маклай, живым с островов людоедов. А ведь где-то среди тех же островов погиб от туземцев путешественник Кук. А сколько мне рассказывал дядя про Магеллана. Потом он принесет, когда я буду уже в старших классах, книгу «Дети капитана Гранта» Жюль Верна.

Какие яркие видения я испытывал, слушая рассказы дяди и всматриваясь в картинки в красках о жизни Робинзона Крузо на диком острове. Вглядываясь в карту, я видел на бескрайних просторах океана эти таинственные острова в виде точек, порою едва различимых на карте. И как же на этих крошечных островах уместились и тропические леса, и мир людей, в самом детстве его развития? Я долго этого понять не мог…

Касался дядя на уроках и истории наших станиц Монастырской и Сбега. Атаманы казачьих отрядов, освоив всю Сибирь до Океана, возвращаясь, строили монастыри-приюты для немощных, убогих, старых и калек. Таков, мол, и некогда бывший монастырь, развалины которого только и оставило нам время.

– Может кто-то из вас когда-то возьмет на себя труд патриота и разузнает доподлинно – кто построил этот монастырь и был ли он казацкий? Я почему-то уверен, что он был казацкий. Ведь обитатели монастыря, похоже, были казаками, так как заложенную станицу, назвали Монастырской. Строил казацкие монастыри один из предводителей казаков Ерофей Хабаров по пути из странствий в Москву. А шел он, скорее всего по тропе, пробитой дружиной еще Ермака, уходившей на восток без своего атамана. А монастыри тогда строили люди старой веры, так что новая вера разрушала все, что напоминало бы о старой вере. В раскол веры, что учинили первые Романовы – им нужны были богатства старых монастырей – был, видно, разрушен и наш монастырь. А людишки из него, принявшие новую веру, заложили станицу Монастырскую, а кто не был согласен, тот ушел в дебри непроходимые. Так на диком берегу возникла староверская станица Сбега.

Слушая дядю о делах предков-землепроходцев – а были они все старой веры – зародилась во мне мечта пройти следом за ними. Так во мне стала утверждаться страсть к странствиям…