Читать книгу Казачья Молодость - Владимир Молодых - Страница 22

Я заметно подрос и окреп после болезни. Однажды отец взял меня с собой в поселение для ссыльных. Оно было невдалеке от станицы Сбега. Это было некогда закрытое поселение, но со временем, по словам отца, отбыв положенный срок ссылки, обитатели поселка покидали это место. Так что вскоре из поселка некогда осталось два барака. Мы поехали верхами. Дорогой отец предупредил меня, чтобы я не задавал ссыльным никаких вопросов, да и вообще об этой поездке лучше помалкивать. Даже дяди, мол, не стоит об этом говорить. Хотя он и сам скорее узнает, так как ему, как атаману, поручено все же присматривать за тем, кто ссыльных посещает. Он будет знать, что и мы здесь были, но ты об этом ему не говори. Ясно? Спросил отец. Я кивнул головой – мол, ясно – я не маленький. Отец еще раз глянул на меня. Здесь два барака. Один для польских ссыльных, другой… Отец не закончил мысль. Мы ехали. Он остановил моего коня. Мы сошлись.

– А в другом, Яков, – отец посмотрел на меня, – в другом… в другом – бывшие каторжане из казаков. Но ты с ними ни слова, ни пол-слова. Мы едем по делу, а не на экскурсию.

Похоже, отцу давались эти слова нелегко. Будто он открывал для меня большую тайну.

– Отец, а кто такая девочка по имени Софья? – вдруг спросил я.

– У нее отчим – боцман на пароходе. Я не запрещаю тебе с ней встречаться.

– Она говорит, что живет у Бутина.

– Да, вначале она жила с матерью, потом вышла замуж за нашего боцмана. Бутин купил им домик в польской слободе.

– А что за дама в черном?

– Она Софье никто. Девочку после смерти матери взял на попечение Бутин. И она, действительно, живет в доме Бутина, а эта, как ты называешь ее дамой в черном, так она стала гувернанткой в доме. Мы едем с тобою узнать – готовы ли наши баркасы. Должны были их проконопатить, просмолить. Ведь мы с тобою поплывем к казакам в южные станицы и эти баркасы возьмем с собою. Ты готов поплыть со мною?

От слов этих у меня закружилась голова, перехватило так дыхание, что я не мог что-то толково сказать, а только что-то промычал… Это был верх моей мечты – любое странствие.

Мы свернули с тракта влево в сторону реки Шумной. Впереди вдали была видна станица Сбега. По заросшей некогда дороге мы спустились к реке. Справа и слева от нас стояли два изрядно поношенные временем барака. Мы свернули вправо. На берегу лежали на боку два наших баркаса. Горел костер, над огнем весело ведро под смолу, Повсюду стоял пряный запах смолы. К нам подошел высокий слегка сгорбленный человек в заношенных казачьих шароварах местами прожженных и в смоле. Отец за руку поздоровался с этим угрюмым человеком.

– Ну, казак, будем знакомы. Зови меня Хохол. Так привычнее, – сказал он и протянул мне руку, широкую, как лопата, и жесткую от мозолей.

Отец не придал нашему знакомству значение. Он пошел глянуть на баркасы. Там работали люди.

– А ты, что казак? – тихо спросил я, ни сколь не смущаясь.

– Я то… я, браток, бывший казак. Правда говорят, что бывших казаков не бывает, так что считай меня тоже казаком, – скрипучим голосом проговорил Хохол. – Ты, я вижу, бойкий казак. Приезжай как-нибудь один без батьки и уж тогда мы с тобою погутарим о казацкой вольнице. Она, браток, капризная дама – чуть что не так – она брыкнет и загремишь, как мы, на каторгу. А после каторги – ты летучий голландец. Или перекати-поле. Но казацкая станица тебя уже не примет…

Он не договорил. Отец пошел садиться на коня. Простился и я с новым, неожиданным приятелем. Я уже был в седле, когда ко мне подошел Хохол и, взяв за стремя, сказал:

– От сумы и от тюрьмы, паря, не отрекайся никогда…

Теперь я протянул ему руку. Он пожал и весело подмигнул мне на прощание. Дорогой я думал, что все неверно говорил мне когда-то Пашка, что на этапе идут бандиты, последние негодяи. Оказалось совсем не так. И уж совсем удивило меня то, что на каторге могли быть и казаки. Они, защитники веры и отечества, – и на каторге. Это не укладывалось в моей голове. Мне хотелось все это продумать одному. Я сослался, что мне надо предупредить дядю в Сбегах, что эти дни меня не будет на его уроках по верховой езде. Была у меня и таинственная мысль: а вдруг удастся встретить Софью. Я слышал разговор отца с матерью, что меня отправят этой осенью в гимназию и что, мол, Бутин предложил поселить меня в дом к его сестре в Губернске. И что вопрос этот, якобы, уже решенный. Мол, сплаваю с отцом на пароходе, а в конце августа Бутин сам отвезет меня в гимназию.

Дяди в доме не оказалось. Не было и тетки Матрёны, была лишь ее дочь, но она смутилась при моем появлении и скрылась в своей комнатке. Чтобы скоротать время в ожидании дяди, я решил обследовать чердак – а вдруг найду старую прадедовскую шашку или что-нибудь из старины? Из сеней я по лестнице поднялся и открыл дверь на чердак. Пригнув голову, я шагнул в полутьму. От металлической крыши несло жаром, пахло затхлостью. Впереди я увидел просвет от слухового окна. Поскольку мои поиски старины не увенчались успехом, я открыл окно, чтобы глотнуть свежего воздуха. Из окна я первым делом глянул на скалу – и к счастью увидел там Софью. Рядом коляска и, как обычно, в ней дама в черном. Я тут же кубарем скатился с чердака, поставив на лбу шишку, задев головой за балку. Я еще удивился, как не расшиб до крови лоб. Так я спешил ей сказать, что отец берет меня с дальнее плавание на юг.

– Вы очень переменились с последней нашей встречи. Да, тогда мы были дети, – проговорила Софи, протягивая мне руку. – Я так рада нашей неожиданной встречи.

– Нет, я не изменился. Как-то времени не было…

От моих слов девочка расхохоталась.

– У тебя не было времени измениться? – И снова заразительный смех.

– Да, а что тут смешного, – с обидой сказал я.– Я готовлюсь к гимназии. Этой осенью поеду в Губернск.

– И вы поедете – в самом деле? Вот отчего вы вдруг стали серьезными. Я оттого рассмеялась – я забыла, что ты ведь казак. А разве казаков в гимназию берут? – не опуская глаз, проговорила Софья.– Уж не потому ли вы избегаете нас?

– Нет, почему же, – уже твердо сказал я.

– Я не согласна. Человек должен когда-то меняться. Нельзя быть всегда одним и тем же, – упрямо проговорила Софи.

– Зачем меняться? Человек не хамелеон. Он может стать с годами умнее или глупее, но всегда оставаться таким, каким родился. То ли упрямым, то ли ленивым. Разве можно изменить свой характер? – упрямо проговорил я.

– Вот уж, действительно, казачество- это неведомая страна. Страна инкогнито, как говорит про вас вон та дама в черном. Это моя тетя…

– А вот это неправда. Разве она тебе родная тетя?

Софи несколько смутилась.

– Пусть будет так …хотя бы и не родная. Вообще вы правы. Человек меняется внешне, а душа все та же. У вас казачья, у меня – польская душа. Потому мы разные. Влада, это та дама, что в коляске, считает, что наши встречи когда-то прекратятся. У нас разные пути, – размышляя, проговорила Софи.

Эти слова очень удивили меня. Как это национальность может повлиять на дружбу.

– Это несправедливо делить людей на казаков и поляков. Мы – люди!

Я заметил, что женщина в коляске не спускает с нас глаз. Я же, не обращая на нее внимание больше, стал рассказывать, что был на поселении ссыльных поляков и казаков. Лично она там не была, но знает, что казаки били плетями поляков за их побег. Так, мол, говорила Влада. И что, мол, они же клеймили их, выжигая на лбу «СК», ссыльнокаторжный. И что после это экзекуции, ее муж вскоре умер. Здесь среди скал его могила и она ездит проведать ее.

В тот раз мы долго бродили по берегу реки. Прощаясь, я попросил ее, если можно, встретить меня со скалы, когда пароход – а на нем буду и я – даст гудок.

– Хорошо я буду вас встречать вот этим белым газовым шарфиком прямо с утёса. И это будет сигналом к нашей встрече, – уверенно сказала она.

– Уж я и не знаю, что сказать, как тебя отблагодарить, – смущаясь, сказал я.

Мы вернулись к коляске. Я стоял в стороне, когда пара серых скакунов плавно взяла с места. Когда кони вынесли коляску на тракт, в ее руке взвился белый шарфик.

И все же весь обратный путь мысль об этой красивой девочки с картинки цветного журнала как-то быстро улетучилась, а осталась мысль от встречи с ссыльными казаками. Думая о них, я не мог представить, как несправедливо устроен мир…