Читать книгу Казачья Молодость - Владимир Молодых - Страница 36

Петр почему-то настоятельно упрашивал оставить кружок. Да, меня немногое связывало с кружком. Но каково это немногое? Во-первых, это мои первые и, я думаю, настоящие друзья. А во-вторых, я дал клятвенное слово молчать обо всех и всем, что я услышал в кружке. Словом, покинуть тех, кто прикрыл меня после той «заварушки» с Денисом, я не мог. А потом – почему я должен уходить? Как я это объясню Евгению? Струсил, смалодушничал, испугался… Но ведь все это неправда.

Однако, события развивались… Как-то в класс внезапно вошел надзиратель. А у него было в привычке подсматривать в класс через дверное стекло запасного выхода. Был урок математики, вел его муж АБ. А надо сказать, что после того случая с Денисом, я был под наблюдением Блинова. Он еще тогда именно меня признал виновником в случившемся, а мне он пригрозил, что субботней порки мне не избежать. Но когда все сорвалось, то он решил достать меня не мытьем, так катанием, чтоб отвести себе душу, выпоров меня публично. А уж после того случая с Денисом прошел год.

Блинов подскочил ко мне и вырвал из рук рукописную газету кружка «Настоящий день» и при этом разразился бешеным криком:

– Вон к директору!

Математик, что-то рассказывая, писал мелом на доске. Я встал и, чувствуя, что я бледнею, сказал:

– Не кричите на меня. Я вам не мальчик.

– А кто ты? – презренно глянув на меня, спросил он.

– Я казак!

Я рос и мужал быстро. А уроки кружка мне придали уверенность и твердость. Кружок научил меня смотреть на все нас окружающее с чувством достоинства.

– Оставьте Даурова в покое, – вдруг твердо, не вставая даже из-за парты, сказал Петр. – Нам подбросили.

– А кто? – нервно тряся листком, промямлил Блин.

– Это уже твои заботы. На то ты и здесь.

– Я так это не оставлю… – и выскочил вон.

Да, шум был, Был и разговор с директором, но я чувствовал незримо за спиной поддержку кружка. А Петр! Я этого не ожидал от него. Но от своего величия он был так не досягаем, что я даже не решился поблагодарить его. Я просто не знал, как подступится к нему. А еще хуже того, он стал отдаляться от меня, видимо, боялся последствий от дружбы со мною. Мы перестали общаться. Я ломал голову – почему он так поступает? Ведь он всего лишь сказал правду: когда мы с ним вошли в класс, листок лежал у нас на парте. Ведь его мог подбросить через кого-то сам Блин.

Но как никогда – именно теперь-то мне и нужна была дружба с Петром. И казак он оказался честный. Ведь я только-только почувствовал под собою настоящего скакового коня во дворе отца Петра. Потеряв Петра, я потеряю надежду еще раз испытать счастье настоящей верховой езды. Но оставаясь в кружке, я не найду дорогу к Петру. Что делать? Нет, даже в угоду дружбы с Петром, я не могу порвать с друзьями, которые протянули руку помощи в трудную минуту. Я даже допустить не мог, чтобы кто-то из кружка мог крикнуть мне в спину: «Что, казак, испугался правды жизни в нашем кружке?» Я не имел даже право подумать, что я могу изменить братству кружка. Но ведь во мне, в казаке, больше было любви к коню и к скачкам, чем к политике.

Как-то в кружке я узнал, что наш Евгений встречался с кем-то из ссыльных Петращевцев, сосланных в наши каторжные края. Мне все чаще приходила на память из детства встреча с этапом каторжан, которых гнали, как скот, и мальчика, бегущего за этапом. Стало ли это моим прозрением, но на кружок, на политические игры в партии в классе, я, видимо, стал смотреть более трезвыми глазами. И все же было трудно сказать – на чьей я стороне? Может спустя долгие годы, в Гражданскую ко мне придет то полное прозрение, когда я не метался от диктатора Колчака к диктатору Врангелю, я остался защищать Россию – и неважно какой власти, видя, как мои друзья, теряли среди неразберихи и честь свою, и Родину. И кружок, думаю, сыграл тогда не последнюю роль в моем решении остаться в России.

И все же во мне зрело сознание как-то отойти от кружка. Но как? В этом мне, я думаю, помогла даже Анна Борисовна, мой духовный наставник. Она, как учитель, видимо, поняла, что надо мною сгущаются тучи – из разговоров вокруг моей фамилии. Она стала чаще уже сама приглашать меня в гости. И, мол, надо еще твой русский подтянуть, хромота которого так и не прошла. По вечерам я много ей читал из ее любимого Вольтера, Тургенева и стихи популярного тогда поэта Гейне. Словом, в кружке я стал бывать много реже. Раньше всех это понял наш лидер Евгений. Он был старшеклассником. На переменах ходил своим легким, пружинистым шагом, небрежно подавшись вперед, поглядывая вокруг с насмешливым любопытством. При встрече с надзирателем кивал ему, как старому знакомому.

– Я уважаю, вашу родову – казачество, – как-то при встрече проговорил он мне.– У вас, что ни казак – то Пугачев. Ты, видать, то же из атаманской семьи. Оно видать птицу по полету. Таких орлов в гимназии еще не бывало. Не зря ты дважды Блину нос утёр. Что ж, Пугачев ноне России так же нужен, как при Катьке-царице. Наступает время борьбы – вот оно то и родит нового Пугачева. Мы готовимся к этой борьбе. А тебе, я думаю, надо отойти от нас. У тебя, я слышал, есть мечта своя, так что дороги у нас с тобой разные. Иное дело я. Я поступлю в университет, чтобы стать профессиональным революционером. Ты же с нами получишь в лучшем случае «неблагонадежность»… А это все равно, что у каторжанина клеймо. Запомни это, брат!