Читать книгу Два голоса, или поминовение - Владислав Броневский - Страница 55

Ночь. Мгла. Бессонный шум столицы.

Ты, тень, постой со мною малость.

Кто скажет нам – чего страшиться,

о чём теперь жалеть осталось?

Текут часы, как воды в Висле,

шумят – о чём же? О покое...

Текут часы, толпятся мысли:

мы с тенью – что же мы такое?

Я – плут эмоций, слов смиритель,

поэт – иль только клоун глупый?

Ночной бродяга? Исполнитель

на мнимой сцене роли трупа?

Быть может, бросить кладовую,

где хлам бесплодных снов хранится,

на площадь выбраться большую,

где ход истории творится?

Пусть не смолкает шум столичный

на этой площади безмерной —

тут если стон – то стон трагичный,

тут если шаг – то шаг предсмертный.

Звук долетит со дна преданья,

и – стон камней, и в сердце стоны:

блеск сабель, крики, приказанья,

«Ура!..» И скачут эскадроны!

Галоп казачий, топот, пули —

и станет вмиг подобьем ада

рука – пятёрка пальцев-улиц

с кирпичной лирою фасада.

Но нынче – «Лоэнгрин» в программе,

про Пятый год – не слышно пенья...

Сквозь мрак неслышными шагами

идёт шпиона привиденье.

И там, на площади широкой,

где вход в полицию сыскную,

упырь застыл – и ждёт до срока,

меня и песню нюхом чуя...

Со мною драка неизбежна,

но он страшится – и резонно...

(Шаги вбивает в мрак кромешный,

как гвозди в гроб, солдат бессонный.)

А если под личиной скрытый

шпион безличный, бестелесный —

на самом деле знаменитый

властитель дум, стране известный?..

Да кто же ты? филёр, губитель —

иль близкий друг, соратник бывший,

поэт, оратор, вождь, мыслитель,

всю Польшу гением затмивший?

Ты кто?.. Пропало привиденье,

ушло туда, во тьму дверную,

но мысль спешит вдогонку тени —

лишь трупы, трупы в Польше чуя...

Ночь. Мгла. Бессонница. Ни слова...

Театр, как лиру, взять бы в руки,

на площадь бросить из былого

гробов грохочущие звуки!

Все, кто погибли, все, кто живы,

пускай, горланя что есть силы,

придут сюда – из дефензивы,

из тюрем, моргов, из могилы!

Пусть ввалится кортеж шумящий

тех, кто расстрелян в цитадели!..

Упырь, у той же двери бдящий,

вновь револьвер в толпу нацелит...

Предаст, продаст и изувечит,

чтоб шанса не давать надежде,

запутает слова и речи

и победит толпу – как прежде.

Стоять он будет над телами,

как будто памятник злодеям,

пока мы этой бойни память

из сердца вырвать не сумеем!

Был год двадцать четвёртый, пятый,

шестой... Я шёл сюда с толпою,

и каждый раз упырь проклятый

свет затмевал передо мною.

Вопили улицы, пустея,

а я – я видел лишь вампира:

он тут стоял – и трупу в шею

впивался у кирпичной лиры.

Годами здесь творится, рядом,

повтор мистерии кровавой,

упырь мне песню травит ядом,

чтоб яд обрушить на Варшаву.

Я с ним не прекращаю боя

за площадь, лиру, город трупа,

и сердце достаю живое,

кровь упырю дарю нескупо.

Напьётся крови тень измены —

и песнь моя без опасенья

помчится в город вдохновенно,

сзывая толпы на сраженье,

на плаху площади безмерной,

где и у камня – голос зычный,

где если шаг – то шаг предсмертный,

а если стон – то стон трагичный.