Читать книгу Два голоса, или поминовение - Владислав Броневский - Страница 62

Золотая луна над улицей Павьей —

словно хала. Но всё это – прибаутки.

И был мальчонка-портной в Варшаве.

И было имя ему – Исаак Гуткинд.

Луна над Варшавой – прочих лун не краше.

Утро каждое – раным-рано —

открывал мастерскую Исааков папаша,

звон трамвайный будил Муранов.

Мастерская выходит во дворик.

Обстановка, конечно, бедная:

грязь, вонища, торгуются, спорят...

Ицек рос, никому не ведомый.

Хвост селедочный да ломтик хлеба —

разносолов иных не прибавишь.

И глядел на трапезу с неба,

проплывая над улицей Павьей,

лунный диск... Так сурово устроен свет,

так не щедро отмерены детства пределы:

уж как про́било малому десять лет —

началось портновское дело.

Шил ребенок, да размышлял втихомолку:

«Ведь луна – золотая пуговица, —

мне б найти такую иголку...» —

А отец визжал: «Работай, курица!»

Как заплаты на лапсердаке —

год за годом и день за днем...

Отец – как портной-бедолага всякий —

взял да и помер за шитьем...

В жизни случаются злые шутки,

да и как понять сюрпризы бытия?

А ты, забитый подросток Гуткинд,

о чем ты ведал, кроме шитья?

Детских недоумений россыпь,

нищета, унижений тайна... —

И отгадки на все вопросы

он искал в брошюрках случайных.

С голытьбой не напрасно общенье:

на Налевках, на Павьей, на Гусьей

он усвоил такие реченья:

«Быть людьми. Устоять. Не струсить».

А в брошюрках – словечки разные,

мельком слышанные когда-то,

про порядки про буржуазные,

про единство пролетариата,

и шептали портные старшие

о былых революциях грозных,

о премудром учителе Марксе,

о Ленине, Карле и Розе, —

этой долгой повести главы,

эпизоды жаркие, скорбные...

В те поры профсоюзам Варшавы

навязали высокие нормы...

С транспарантом тяжелым Гуткинд

шел с другими рабочими рядом.

Кулаком рассекли ему ухо,

и – живым манером – в тюрягу.

Сидит Ицек четвертый год:

у судей коротка расправа, —

на решетки свет золотистый льет

луна, что с улицы Павьей.

Луна, лунища, посвети сильней

над Дикой, над Павьей, над Кармелитской!

Да жив ли он в лапах этих людей?

И что они делают с Ицеком?..

Льется жизнь печально и странно...

Только, граждане, что за шутки?

Всколыхнулся опять Муранов,

В самом центре событий – Гуткинд...

Post scriptum

...Как-то мне на днях передали листки:

почерк вроде знаком – я развел руками, —

«Вы, товарищ Броневский, напишите стихи

про нашу двадцать первую камеру...»