Читать книгу Жизнь Горькая… Жестокая… - Владлен Анжело - Страница 13

19 декабря 1941 года стало первым днём моей жизни в эвакуации. За два года до начала войны тётя Аня со своим сыном Гришей приезжала в наш город Новгород-Северский. Гриша был старше меня на два года.

И вот теперь я оказался в новой семье. Хотя все члены семьи, включая 6-летнюю Фаню, отнеслись ко мне в высшей степени благожелательно, тем не менее разлука с самыми близкими мне людьми, тётей Цилей и дядей Ароном, в сочетании с тяжелейшим кишечным заболеванием – колитом – повергло меня в тяжелейшую депрессию…

На листке бумаги я расчертил клетки, в которые я вписал числа конца декабря месяца 1941 года.

Боже мой, как я тосковал за своими близкими!.. И вот свершилось чудо: 31 декабря 1941 года из Гнаденфлюра в Саратов приехали со своими вещами тётя и дядя. Вместе с ними приехал мой отец. В Гнаденфлюре всем взрослым предложили работать в… колхозе! Для людей, никогда не ухаживавших за скотом, не имевших элементарных навыков в земледелии, которым, наконец, пошёл пятый десяток лет, такая «перспектива» была совершенно неприемлема! Даже в условиях жестокой и кровопролитной войны с фашистскими ордами!..

Поэтому тётя с дядей решили переехать в Саратов и обосноваться в нём. Вместе с ними в Саратов приехал мой отец. В обкоме партии отцу дали руководящую должность заместителя председателя Первомайского райпотребсоюза. Однако успех отца впоследствии затмили две трагедии: смерть отца Иды Бориса и кончина полуторагодовалого Юрика… Для Иды смерть любимого сына явилась страшным ударом! О, как бы она была счастлива, если бы не Юрик, а я ушёл в мир иной!.. Отец, несомненно, тоже не возражал против такого «варианта»… Но Судьба даровала мне жизнь, и в этом большая заслуга близких мне людей – тёти Цили и дяди Арона.

* * *

У дяди Арона кроме сестры Ани был ещё один родственник – Сева, блестяще окончивший Саратовское танковое училище и оставленный в нём на преподавательской работе. Сева женился на девушке из еврейской семьи, имевшей небольшой собственный дом в центре Саратова. Вот в этом доме, по просьбе Севы, родители его жены выделили нам крохотную комнатку, где умещались две кровати и небольшой столик у окна.

К концу января 1942 года я вылечился от колита, однако продолжал находиться в состоянии тяжелейшей депрессии… Потухший взор, апатия, равнодушие ко всему на свете… Четырёхмесячная эвакуация, хроническое недоедание, тяжелейшая болезнь не прошли бесследно… Надо было решать что-то со школой, но я безнадёжно отстал, чтобы учиться в пятом классе: третья четверть была в самом разгаре… Пришлось мне снова идти в четвёртый класс, который в минувшем году я закончил с похвальной грамотой. Вот так, во второй раз, я стал второгодником…

Однако повторная учёба в четвёртом классе пошла мне на пользу. Мои тренированная память и сообразительность сразу дали великолепные результаты: я стал отличником! Учительница поручила мне оказать помощь в учёбе одному отстающему ученику.

Поскольку часть школьных зданий в Саратове была отдана для устройства госпиталей, почти во всех школах города занятия проводились в две смены. Мне пришлось ходить во вторую смену. Утром, позавтракав, я уходил к своему «подшефному». Мы вместе готовили уроки. Я объяснял непонятный материал, проверял знания по устным предметам. За этот мой труд мама мальчика кормила меня обедом.

После этого мы шли в школу. За успехи в учёбе мне дали премию – тёплые валенки, которые оказались весьма кстати.

Дядя Арон устроился на работу в Торгречтранс, однако проработал недолго: в конце февраля 1942 года его призвали в армию… Для нас с тётей это явилось большим ударом… Дядю вместе с другими мужчинами отправили на станцию Ртищево. В конце марта он сообщил: вскоре их должны отправить на фронт…

В двадцатых числах марта 1942 года тётя в сопровождении сестры дяди Арона Ани Перельман поехала к дяде. Обе женщины, нагрузившись продуктами питания, отправились в Ртищево. Я в эти дни жил в семье дяди Соломона.

* * *

Мне с тётей оставаться в Саратове было невозможно, так как у тёти не было работы… 20 мая 1942 года к нам приехал мой отец и помог нам выехать из Саратова.

Началась новая жизнь – в селе Гнаденфлюр. Отец пристроил нас к двум женщинам из Белоруссии. У одной из них была 15-летняя дочь Лена. Одновременно с нами поселились дедушка с бабушкой, жившие до этого в семье своей дочери Анны.

Хозяйки глинобитной избы согласились «уплотниться» взамен на обещание отца помочь с топливом в осенне-зимний период.

Для меня лето 1942 года ознаменовалось двумя заболеваниями: малярией (в третий раз!) и злосчастным колитом… Из-за этой последней болезни меня вынуждены были отвезти в Саратов и поместить на стационарное лечение в детскую больницу. Это было в первых числах августа 1942 года.

Саратов в ту пору переживал не самые лучшие времена. Немцы вели ожесточённые бои, пытаясь овладеть Сталинградом. Вражеская авиация систематически совершала налёты на Саратов. Бомбардировке подвергались промышленные объекты: завод крекинга нефти, завод комбайнов, где изготавливались танки, и другие предприятия. Второй раз в своей жизни я слышал грохот взрывов авиабомб, видел клубы дыма из-за горевшей нефти…

После трёхнедельного пребывания в больнице меня выписали, и я с тётей и отцом на грузовой автомашине вернулся в Гнаденфлюр (Первомайск).

* * *

Зима 1942—1943 годов ознаменовалась крайне неприятным случаем… Пойдя учиться в пятый класс, я держался независимо, не заискивал перед отпетыми троечниками и хулиганами. Моё прилежание, мои отличные оценки по всем предметам в сочетании с моим еврейским происхождением побудили «вожаков» класса сколотить группу из числа учеников нашего класса с целью… избить меня! Однажды, когда я зимой возвращался из школы, внезапно на меня напали мои одноклассники и начали меня избивать кулаками, портфелями… Повалив меня на снег, они пинали меня ногами… Избитый, весь в слезах, я приплёлся домой… Вот так, на собственной шкуре, я испытал проявление антисемитизма…

На следующий день тётя Циля обратилась с жалобой к директору школы в связи с избиением меня. Вскоре состоялось школьное собрание, на котором директор школы говорил о том, что в нашей стране граждане всех национальностей равны, все народы дружны и воюют против общего врага. Возможно, состоялось заседание педсовета, и в школу были вызваны родители хулиганов и дебоширов, но, к счастью, больше таких эксцессов со мной не случалось.

* * *

1943 год ознаменовался двумя событиями: 17 сентября 1943 года был освобождён от немецко-фашистских захватчиков город моего детства и отрочества – Новгород-Северский.

Другое событие было связано с комсомолом. До лета 1943 года в ряды ВЛКСМ принимали юношей и девушек с 15-летнего возраста. Однако из-за войны на фронтах погибли сотни тысяч комсомольцев. Именно поэтому ЦК ВЛКСМ принял решение в комсомол принимать юношей и девушек с 14 лет. В начале сентября 1943 года мне и четырём другим ученикам нашего класса предложили вступить в комсомол. Я с радостью согласился. На стандартном бланке я написал: «Прошу принять меня в ряды ВЛКСМ, так как я хочу быть в первых рядах строителей коммунизма».

29 октября 1943 года (в день четвертьвекового юбилея ВЛКСМ) в здании райкома комсомола мне вручили комсомольский билет – маленькую красную книжечку с силуэтом вождя мирового пролетариата – Ленина. Словно бесценную реликвию, я спрятал комсомольский билет в нагрудный карман своей куртки. В тот момент я был безгранично счастлив: отныне я принадлежу к славному племени советской молодёжи! Имена комсомольцев – Героев Советского Союза: Зои Космодемьянской, Лизы Чайкиной, Саши Чекалина, Олега Кошевого, Ульяны Громовой – до сих пор в моей памяти…

* * *

После того как наш город Новгород-Северский был освобождён от немецких фашистов, мой отец обратился в Черниговский обком партии с просьбой прислать ему вызов, с тем чтобы он смог возобновить прерванную войной работу в нашем городе. В начале 1944 года вызов из обкома был получен, и мы все стали готовиться к отъезду. Отец съездил в Саратов и уплатил приличную сумму денег за предоставление нам вагона-теплушки.

* * *

9 апреля 1944 года мне исполнилось 15 лет! Это был воскресный день. Утром я вышел из дома и увидел, что огромные углубления в почве покрыты слоем льда. Мне захотелось прокатиться по льду. Когда я, разбежавшись, оказался на льду, лёд треснул и… проломился! Я почти весь оказался в ледяной воде! С трудом выбравшись из воды, я быстро побежал домой. Моя тётя Циля помогла мне снять мокрую одежду и тут же велела лечь в постель, чтобы я согрелся. К счастью, этот случай не имел последствий…

В этот же день к нам домой пришёл мой отец. Он принёс мне в подарок яблочный пирог, испечённый Идой. По-видимому, моей мачехе хотелось сгладить тот неприятный факт, что она не позволяла моему отцу (ни разу за два года!) привести меня в их дом… И это несмотря на то, что шла жестокая, кровопролитная война, когда все нормальные люди были объединены общей бедой…

20 апреля 1944 года мы навсегда распрощались с райцентром Гнаденфлюр. Возвращались мы семеро: я, тётя Циля, дедушка, бабушка, отец, Ида и их 10-летняя дочь Виктория.

Дядя Давид, признанный непригодным к строевой службе, тем не менее был мобилизован и направлен на так называемый трудовой фронт в город Энгельс Саратовской области. Его жена Анна с 6-летним Мишей также переехала в Энгельс.

Дядя Арон уже два года воевал на Ленинградском фронте, был награждён медалями «За отвагу», «За оборону Ленинграда». Каждое его письмо воспринималось тётей Цилей и мной как большой праздник!

В Гнаденфлюре тёте Циле пришлось работать на двух работах: уборщицей в райпотребсоюзе, который возглавлял мой отец, а также курьером в районном суде. Как-то работники суда узнали о том, что тётя Циля одна растит меня, а отец (по приказу мачехи!) не выделяет ей деньги. Работники суда уговорили подать в суд исковое заявление, а сами оформили все необходимые документы. Вскоре состоялся… суд! Отцу присудили платить на меня тёте Циле алименты в размере 25% его зарплаты… Когда я узнал об этом, мне было не по себе…

Вот такими событиями ознаменовалась моя жизнь на чужбине…