Читать книгу Жизнь Горькая… Жестокая… - Владлен Анжело - Страница 17

В один из летних дней 1934 года в нашем детском саду появилась новая девочка. Её звали Белла. Она отличалась необыкновенной красотой и редкостным обаянием. На ней было нарядное платье и лаковые туфельки. Волосы были заплетены в две косички с голубыми бантами. Впервые в своей жизни я увидел такую красивую девочку!

Спустя несколько дней, преодолев робость, я подошёл к ней и спросил: «Хочешь, я покажу тебе пароход?» – «Хочу», – ответила малышка. Я взял Беллу за руку и повёл её к деревянному пароходу, стоявшему во дворе детского сада. Я быстро взобрался на палубу парохода, а Белла оробела. «Не бойся, залезай!» – позвал я подружку и протянул ей руку. Она преодолела страх и с моей помощью тоже оказалась на палубе. Я подвёл Беллу к капитанской рубке, ухватился за штурвал и, энергично вращая его, громко воскликнул: «Мы плывём за океаны, в жаркие страны!» Белла была в восторге! Задумавшись на мгновение, она тут же достала из маленького кармана на фартуке небольшой квадратик из станиолевой бумаги и протянула его мне. Я спрятал этот квадратик в карман своих штанишек.

Придя домой, я развернул подарок Беллы и увидел внутри сложенный рубль. Вот так (в буквальном смысле слова!) Белла меня «рублём одарила».

Выше я писал о том, что с 1 сентября 1936 года я начал посещать школу. Однако после удаления миндалин в Киеве я был снова возвращён в детский сад и, таким образом, оказался в одной группе с Беллой.

В сентябре 1937 года я вторично поступил в первый класс. В этот же класс была зачислена и Белла, оказавшаяся впоследствии в числе любимчиков нашей первой учительницы Анастасии Ивановны Кузьменко. С первого класса Белла стала получать похвальные грамоты.

Когда вспыхнула война с фашистами, Белла эвакуировалась в Омск. В отличие от меня, потерявшего из-за эвакуации учебный год, Белла училась без перерыва. Осенью 1944 года она с родителями возвратилась в Новгород-Северский и стала учиться в восьмом классе, опережая меня на класс.

В конце 1944 года мы оба были избраны в комитет комсомола школы. Я стал комсоргом, а Белла – моим заместителем. Она занималась сбором членских взносов. Однако наша совместная общественная работа никоим образом не способствовала нашему сближению… Мы по-прежнему были далеки друг от друга…

Белла совершенно не знала о том, что я питаю к ней самые нежные чувства, вспыхнувшие в моей душе ещё в детском возрасте…

В начале 1947 года на школьных вечерах стал появляться демобилизованный из армии молодой человек по фамилии Ошеровский. Он был единственным сыном женщины-прокурора нашего города. Невысокого роста, смазливый, он буквально очаровал всех старшеклассниц нашей школы. Белла, к сожалению, не стала исключением…

Ошеровский сразу положил глаз на Беллу и стал наведываться к ней в небольшой домик, в котором Белла жила со своими родителями и домработницей.

Белла не скрывала от меня свою дружбу с Ошеровским. Более того, она мне сказала, что будет поступать в Саратовский мединститут, поскольку Ошеровский намерен учиться в Саратовском юридическом институте.

Однажды, когда я был у Беллы и играл на фортепиано, знакомя свою возлюбленную с новыми советскими песнями военных лет, неожиданно пришёл… Ошеровский! Мне ничего не оставалось, как уйти…

Спустя некоторое время я случайно встретил Ошеровского на улице. Он сообщил мне «благую весть»: с Беллой он больше не встречается. Она свободна. Но отношение Беллы ко мне не изменилось…

Выше я писал о том, что Белле была присуждена серебряная медаль. Юная медалистка без вступительных экзаменов была зачислена на первый курс Киевского мединститута. В августе 1947 года, в преддверии отъезда Беллы, я стал приходить к ней чуть ли не каждый день. Я предложил ей обменяться фотокарточками. Белла согласилась и подарила мне крошечное фото размером три на четыре сантиметра.

Спустя два дня я решил подарить Белле своё фото большего размера. Когда я пришёл к ней и сказал ей об этом, она, слегка смутившись, сказала мне: «А я не могу тебе вернуть твоё фото». – «Да ладно, не надо», – ответил я и вручил Белле свой второй фотоснимок.

* * *

Ещё раньше я впервые в своей жизни признался Белле в своей безграничной любви к ней. Я клятвенно заверил её в том, что буду любить её всю жизнь. Белла не ожидала от меня такого пылкого и страстного монолога. Она с нескрываемым интересом смотрела на меня: откуда у меня, худосочного недоучки, гадкого утёнка, такие пылкие признания, идущие из глубины сердца?

Перед самой разлукой я предложил Белле переписываться со мной, и мы обменялись адресами. После начала учебного года, в первой половине сентября 1947 года, я написал Белле письмо. Спустя некоторое время я написал ей второе письмо, но от Беллы ни ответа, ни привета… Я стал теряться в догадках: почему Белла не отвечает на мои письма? Ведь мы же договорились переписываться друг с другом…

Но, как говорится, тайное стало явным… Вот как это произошло. В конце октября 1947 года учительница по русской литературе задала нам написать сочинение. Я уже не помню, на какую тему, но учительница настоятельно рекомендовала мне взять у неё книгу, содержащую критический разбор литературных произведений, изучавшихся в старших классах. Эта книга, по её мнению, должна была помочь мне лучше написать заданное нам сочинение.

Я исполнил просьбу учительницы. Когда, придя домой, я раскрыл книгу, то обнаружил в ней письмо… Беллы (!), адресованное её подруге Берте Рошаль, когда последняя находилась в Киеве и сдавала вступительные экзамены в институт.

При подготовке к экзаменам Берта воспользовалась книгой, взятой у учительницы. Возвращая книгу учительнице, Берта случайно оставила в ней письмо Беллы.

Учительница, естественно, прочла это злополучное письмо, в котором Белла сообщала Берте о том, что я надоедаю ей своими частыми посещениями. В доказательство своих слов Белла послала Берте мою первую фотокарточку.

Когда я прочёл это злополучное письмо, мне стало не по себе… Я был в шоке… «Как же так? – с горечью размышлял я. – Если я был Белле неинтересен, если надоедал ей своими посещениями, то почему не сказать мне об этом прямо? Зачем надо было быть двуличной?»

Это злополучное письмо поразило меня до глубины души… «Божество», которому я поклонялся долгие годы, явило свой отвратительный лик…

Когда утром следующего дня, придя в школу, я возвращал книгу учительнице, она, взглянув на меня, всё поняла… Злополучное письмо я спрятал на дно своего письменного стола.

* * *

31 января 1948 года в школе состоялся традиционный вечер встречи старшеклассников с выпускниками школы. На вечер пришла также Белла, но я к ней не подошёл. Я решил отложить разговор с ней до лета. На вечере я приглашал танцевать своих одноклассниц, а Беллу в упор не замечал… Самолюбие Беллы было задето, но она не догадывалась, в чём причина откровенного неприятия её.

Прошло около полугода. После окончания выпускных экзаменов в школе, в первой декаде июля 1948 года, я решил пойти к Белле и вручить ей это злополучное письмо. Был тёплый летний вечер. Я подошёл к дому Беллы и постучал. Дверь открыла Белла. «Заходи», – радушно пригласила она меня. «Мне нечего делать в вашем доме. Вот, возьми», – и я протянул ей сложенный вчетверо листок её письма. После этого я повернулся и стал быстро удаляться от её дома. Моё сердце учащённо билось, кровь стучала в висках… Мне было безумно тяжело…

Я направился в Дом отдыха, однако танцевать не было настроения, и я вскоре ушёл домой…

* * *

Беллу поразило: каким образом её письмо оказалось у меня? Она заподозрила свою подругу Берту, но та клятвенно заверила Беллу: мне она письмо не отдавала.

Через пару дней, увидев меня на пляже, Белла подошла, легла рядом со мной и стала выведывать, каким образом её письмо оказалось у меня. За год Белла очень располнела, её ядовито-бордовый купальник подчёркивал её формы… Я впервые в жизни видел своё бывшее «божество» в таком полуобнажённом виде.

Вначале мне не хотелось рассказывать ей о том, как её письмо попало ко мне. Но потом я рассказал ей всё. К величайшему сожалению, Белла не испытывала ни малейшего угрызения совести. Удовлетворив своё любопытство, она тут же удалилась. Извиниться передо мной за свой отвратительный поступок она даже не подумала…

* * *

Прошло ещё полгода. Я уже писал о том, что 31 января 1949 года на вечере старшеклассников с выпускниками школы мне и моим бывшим одноклассникам, Юрию Иванову и Соломону Левину, были вручены серебряные медали. Одновременно серебряную медаль получила Белла.

Мы, все четверо медалистов, сидели за столом президиума и по очереди выступали с благодарственными речами по адресу наших учителей. После официальной части в актовом зале состоялся танцевальный вечер. Обида, нанесённая мне Беллой, к тому времени у меня прошла, и я пригласил её танцевать. Однако я чувствовал: Белла ко мне совершенно равнодушна…

5 февраля 1949 года, за день до моего отъезда в Москву, я решил напоследок сходить к Белле домой и попытаться как-то наладить наши отношения. Я пришёл к ней во второй половине дня. Мы беседовали с ней более двух часов. К величайшему сожалению, Белла была холодна и совершенно равнодушна ко мне. Короткий зимний день клонился к закату. Когда солнце скрылось за горизонтом, в моём сердце погасли последние искорки надежды на то, что мы когда-либо сможем соединить свои жизни, свои судьбы…

Этот свой печальный рассказ мне хочется завершить следующими стихотворными строчками:

* * *

Белла была красивой девушкой, способной к наукам, к музыке. Однако в морально-этическом отношении она была абсолютным нулём. Избалованная, изнеженная, единственная дочь состоятельных родителей-врачей, никогда не испытавшая трудностей жизни, Белла уверовала в свою исключительность.

Белла оказалась неспособной ощутить биение моего трепетного сердца. Она не захотела заглянуть в мою душу и хладнокровно отвергла мою самозабвенную любовь к ней. Я любил Беллу… почти полтора десятилетия (!), однако моя любовь к ней оказалась безответной…

Испытав горечь безответной любви, я дал клятву: я полюблю девушку лишь в том случае, если она полюбит меня.

Мне суждена была другая девушка. О ней мой следующий рассказ.