Читать книгу Жизнь Горькая… Жестокая… - Владлен Анжело - Страница 16

Первые лекции ошеломили меня! Во-первых, я ничего не мог разобрать на доске, на которой писал лектор. Во-вторых, я не в состоянии был осмыслить уравнения, формулы, геометрические построения, которые излагались в процессе лекции…

Когда я обратился к окулисту в студенческой поликлинике, выяснилось: я страдаю близорукостью… Мне выписали очки. Так что первая проблема была разрешена.

Гораздо хуже обстояло дело с усвоением материала. Осмыслить сказанное лектором, понять ход его рассуждений я был… не в состоянии! (Спустя полтора с лишним десятилетия врач-психиатр в поликлинике Института ядерной физики, где я в то время работал, поставит страшный диагноз: я страдаю… заторможенностью мышления!) Вот они, «плоды» врождённой психопатии и отравленного детства, бесчисленных болезней и ужасов минувшей войны с фашизмом…

Хочу подчеркнуть: темп лекционных занятий был неимоверный! Записать материал лекций было невозможно!

Вот память у меня была превосходной! Прошло свыше семи десятилетий после начала учёбы в институте, но я до сих пор помню, что в первом семестре нам читали лекции по следующим предметам: математический анализ, аналитическая геометрия, начертательная геометрия и теоретическая механика. По этим предметам предстояло сдавать экзамены в зимнюю сессию. Кроме того, нам преподавали основы марксизма-ленинизма, техническое черчение, технологию металлов: теория и практические занятия в мастерских на металлообрабатывающих станках, сварочных аппаратах и т. д.

Чем больше проходило времени, тем настроение моё становилось всё хуже и хуже… Я сник, пал духом… Я часто вспоминал тётю Цилю, её материнскую заботу обо мне. Мне так хорошо было дома! У меня был свой небольшой письменный стол, полка с книгами, портрет мамы над моей кроватью… Спустя много лет я писал:

* * *

Не радовали меня и студенческие песни, одну из которых я помню до сих пор:

С первой же минуты Бог создал институты, и Адам студентом первым был.

Адам был парень смелый, ухаживал за Евой, и Бог его стипендии лишил…

От Евы и Адама пошёл народ упрямый, такой неунывающий народ.

Студент бывает весел в период между сессий, а сессии всего два раза в год.

День мы прогуляем, два мы проболтаем, а потом не знаем ни бум-бум!

Выпьем за гулявших, выпьем за несдавших, сессию сдававших наобум.

Без вина и водки сохнут наши глотки, но тому мы скажем наперёд:

«С наше поучите, с наше позубрите, с наше посдавайте хоть бы год…»

А вот ещё одна шуточка-прибауточка:

* * *

Заканчивалась вторая неделя моей жизни в Москве. Наступила осень, зарядили дожди… Я простудился, поднялась температура… Болело горло… Мне страстно захотелось бросить всё и как можно скорее бежать из Москвы! Я тут же написал письмо тёте Циле о том, что мне здесь очень плохо, что я хочу поскорее вернуться домой!..

Ответ на моё письмо пришёл очень быстро. Оно было коротким, резким и обидным… «Какими глазами ты будешь смотреть на учителей, которые дали тебе такие прекрасные знания? – писала тётя Циля. – Ты, конечно, можешь приехать, но тебе придётся наниматься в пастухи, так как ни на что другое ты не способен!» Это письмо, как удар хлыста, отрезвило меня… Я хорошо осознал: обратного пути у меня… нет! Но что же мне делать?

После долгих и мучительных раздумий я пришёл к выводу: лекционный материал, излагаемый студентам, не является личным изобретением того или иного лектора. Наверняка об этом написано в специальных учебниках.

Когда я поправился, я сразу же пошёл в институтскую библиотеку. Моё предположение оправдалось: в толстых фолиантах учебников я нашёл абсолютно всё, о чём нам говорилось на лекциях. Подобно тому как альпинист, взбираясь на крутую гору, карабкаясь по скалам, цепляется за каждый выступ, так и я, читая одно предложение за другим, пытался уяснить его смысл, и лишь после этого, шаг за шагом, двигался дальше. Медленно, постепенно я стал хорошо ориентироваться в материалах лекций. Моя тренированная память сослужила мне верную службу.

Вот так, постепенно, с большим трудом, я начал своё восхождение к вершинам знаний. Одновременно я взялся за черчение. Купил себе готовальню – набор принадлежностей для черчения. Наконец к концу сентября 1948 года я полностью «акклиматизировался»!

* * *

В начале декабря 1948 года началась зачётная сессия, которую я успешно сдал. На 30 декабря был назначен первый экзамен по начертательной геометрии. Не теряя ни минуты, я стал интенсивно готовиться к экзамену. В библиотеке я взял специальный атлас, содержащий решения сложнейших задач. Я разбирал эти решения, переходя от более простых задач к более сложным.

И вот наконец-то настал день экзамена. В экзаменационном билете были три задачи. Требовалось на отдельных форматах выполнить все построения (эпюры), обвести цветной тушью все линии. С этим заданием у меня проблем не возникло. А затем ассистент, его фамилия была Хенкин, стал задавать мне задачи на сообразительность. Это были так называемые задачи-блошки. Одна задача, вторая, третья… С каждой задачей возрастала её сложность. И когда число этих блошек достигло семи, экзамен был закончен, а в моей зачётной книжке появилась желанная оценка – «отлично»! Радость моя была безгранична!

7 января 1949 года я сдал с таким же результатом аналитическую геометрию. Третий экзамен, математический анализ, состоялся 14 января. И вот здесь я потерпел сокрушительное фиаско! Теорию я знал превосходно. Однако навыков в применении этой теории к решению задач, к сожалению, не имел… В итоге – «удовлетворительно»…

Хочу заметить: в начале сентября 1948 года во всех вузах страны было введено положение, согласно которому студенты, получившие хотя бы одну оценку «удовлетворительно», лишались стипендии на весь следующий семестр.

Экзамен по матанализу я сдавал ассистенту кафедры математики. Лекции у нас на курсе читал доцент. Я подошёл к нему с просьбой о пересдаче экзамена. Лектор с пониманием отнёсся к моей просьбе. Он, по-видимому, заприметил меня, когда я, сидя в первом ряду, ловил каждое его слово, конспектируя лекции.

«16 января я буду принимать экзамены в другой группе вашего курса, так что приходите с утра пораньше», – сказал мне доцент. Оставшиеся полтора дня я занимался до умопомрачения, в совершенстве овладев приёмами решения самых сложных задач. Я готовился к отчаянной схватке за место под солнцем. В назначенный день я пришёл в институт раньше всех студентов, но мне разрешили взять билет лишь после того, как первая группа студентов, сдав свои зачётные книжки, взяла билеты. Наконец дошла моя очередь. Взяв билет, я демонстративно сел впереди, прямо перед столом экзаменатора. На большом листе я подробно изложил первые два вопроса по теории матанализа. Третьим было дифференциальное уравнение, с которым я легко справился. Хотя билет я взял последним, но работу закончил первым. Я подал доценту свой труд, сел рядом с ним, ожидая, что он будет гонять меня по всему курсу матанализа. Но этого… не произошло! Не обнаружив у меня ни одной ошибки, лектор поставил мне оценку «хорошо». У меня хватило выдержки не просить его задать мне дополнительные вопросы. Я понимал: ему, еврею, не очень удобно было награждать меня высшей оценкой, если я за два дня до этого получил оценку «удовлетворительно». После сдачи этого экзамена я сходил в деканат и взял направление на пересдачу.

Четвёртый экзамен по теоретической механике я сдал на отлично и с радостью победителя уехал домой в Новгород-Северский на зимние каникулы. В городе моей юности меня ожидал сюрприз: я был приглашён на традиционный вечер встречи выпускников школы со старшеклассниками. 31 января 1949 года на этом вечере мне и моим «коллегам» – Юрию Иванову и Соломону Левину – были вручены серебряные медали.

6 февраля 1949 года я возвратился в Москву. Второй семестр (в психологическом плане) для меня оказался намного легче, хотя в весеннюю сессию мне пришлось сдавать шесть предметов. По четырём из них я получил отличные оценки. Остальные два предмета были сданы на хорошо.

* * *

Когда в конце июня 1949 года я приехал домой на летние каникулы, меня до глубины души поразила новость: в апреле 1949 года на имя директора школы пришло из института письмо, подписанное нашим деканом, профессором И. И. Соловьёвым и комсоргом факультета Азарием Цейтлиным. В этом письме мне была дана блестящая характеристика. Одновременно с письмом был прислан проспект о факультетах МЭИ и высказано пожелание, чтобы среди выпускников школы были желающие поступить в наш институт.

Летние каникулы я использовал, чтобы укрепить своё здоровье. После завтрака уходил на реку Десна, купался, плавал, загорал. А по вечерам я ходил в Дом отдыха, танцевал с девушками, прибывшими из разных мест. К сожалению, отношения с девушкой, которую я любил многие годы, не сложились… О ней мой следующий рассказ.