Читать книгу Карнавал теней - Яна Половинкина - Страница 7

– Я бы мог рассказать о господине Скьяри не меньше, чем вы о своём брате. Ведь, в конце концов, мы прожили вместе целую жизнь, но с тех пор как отдалился от него, я стал замечать, что многое просто не помню. Да оно и к лучшему.

Поначалу всё было неплохо: господин Скьяри был резвым мальчонкой, капризным, конечно, но зато ни в чём не знал недостатка. О тех временах я ничего не помню, но, когда он немного подрос, житья от него не стало всей округе. Это был такой пустосвят, грубиян и картёжник, что, если бы его видели той порой настоящие черти, они покраснели бы, как барышни, от самой невинной из его шуток. Даже в полку, где хватало других забияк и охальников, его не стали долго держать.

День за днём: карты, кости, драки и кутежи.

А я во всём ему вторил. Тени это… умеют. Всё, что он делал, сказывалось и на мне, но я ещё не сознавал, что со мной делает господин Скьяри, а главное… Самое главное, я не боялся того, что он может сотворить всё что угодно.

Кавалер Домино замолчал, собираясь с духом.

– Теперь я думаю, мой, м-мой хозяин, – последнее слово Дзани произнёс с придыханием, – сам ничего не сознавал. Даже того, что касалось его напрямую. Он облысел, и брюхо его обвисло, но всё же господин Скьяри оставался верен себе; хорошенькие девушки не знали, куда деваться от его скучных разговоров и похвальбы, а он думал, что все вокруг смотрят на него восхищёнными глазами.

Наверное, так и суждено ему было прожить восемнадцать лет, а потом Скьяри махнул рукой на всю остальную человеческую жизнь. И с тем остался и душой, и разумом, только вот…

Дзани запнулся и беспомощно развёл руками:

– Вы и сами понимаете, Клариче! Господин Скьяри менялся, и я менялся следом. Странное дело: я жил его жизнью, но она приелась мне хуже сухой лепёшки, радовался его радостям, но… понимал, что они мерзкие, не догадывался только почему. Его лысая плешь, обвисшее брюхо и сухие ноги были и моими, но всё же я до сих пор как-то благодарен этому человеку. Да! С ним вместе я мог пригубить кипрского вина или ощутить тончайший запах утренней свежести. Я до сих пор удивляюсь тому, сколько вы, люди, чувствуете и знаете. Да, Клариче! И по-своему я гордился, что у меня есть такой Скьяри! Это великий человек, он может слышать ропот моря и знает, каково это, когда слёзы бегут по щекам! Знает радость, знает горе, гнев и тоску… Я так им восхищался! Тьфу!

Кавалер Домино сокрушённо покачал головой:

– Наверное, и я остаюсь восемнадцатилетним мальчишкой, Клариче, который счастлив, если важная особа поглядит на него. Меня даже не занимали дела господина Скьяри, хотя собственных у меня не было. Главное – я с ним. Повсюду. Я приближён. И мне было этого довольно! Можете меня теперь презирать.

Клариче молчала. Кавалер Домино посмотрел на неё с тревогой, но, не дождавшись ни слова, продолжил:

– Наверное, нам перевалил за шестой десяток, но я не уверен. Во времени я не силён. Господин Скьяри завёл целую аптеку настоек и мазей и обильно поливал свою плешь какой-то зловонной дрянью. Однако ничего, кроме затрат и расшатанного здоровья, не приобрёл. Даже волос не проклюнулся.

За этими потугами я наблюдал равнодушно, поскольку меня не трогали перемены, после того как господин Скьяри высох, точно финик на солнце.

Как вдруг… Он подался к чародею. Да-да, а я думал, из этой глупости ничего не выйдет, но господин Скьяри сделался значительно бодрей. Снова в ход пошли вино и карты, не так, как раньше, но всё равно. Но праздник жизни был недолог.

У цирюльника одни припарки, у чародея другие, но хочешь радости – плати. Конечно, нет цены у юности, но всё же господин Скьяри был неприятно удивлён тем, как в скором времени опустела его мошна, да и голова раскалывалась после каждого кутежа.

Я тоже был этому не рад. Мой умница господин только-только нашёл выход, обманул жестокое время! Ах, какой ловкач! А время всё равно потребовало своё.

Нет, это нечестно! Столько нового появилось на свете! Новые чувства и костюмы, новые духи и музыка. Дивные красавицы народились на земле. И всё это – не ему! Несправедливо! Ну разве можно среди стольких красот и радостей стоять трухлявым пнём!

Дзани согнулся и сделал вид, что у него прихватило спину. Затем резко выпрямился и махнул рукой.

– В общем, в один из тех противных вечеров, когда вдоволь вина, но желудок расстроен, а прекрасные дамы никаких шуток слышать не хотят, моему господину принесли письмо.

Я до сих пор не знаю, что там было, но стоило синьору Скьяри его прочесть, как он возликовал. Будто какая красотка ответила ему взаимностью! Давно такого не было!

С незапамятных времён юности он таким восторженным не бывал. Господин Скьяри немедленно умчался домой, не простившись с хозяином.

О, вы бы видели, с каким наслаждением он переворошил весь свой немалый гардероб, чтобы облачить свои телеса в лучшие одежды. Даже слуг не позвал. Хотя почему? Ведь я был с ним и подпевал ему, но господин Скьяри меня не слышал:

– Душка-хозяин! Какой красавчик, всем на загляденье! Умница! Знатный кавалер.

Мне и самому было радостно облачаться в лучший камзол вместе с ним, хотя даже на палке он сидел бы лучше, чем на любом из нас.

– Подумать только! – напевал господин Скьяри, поправляя кружева. – Она обязательно согласится! На ран-де-ву! И если я только не побоюсь…

– Не побоишься! – подольстился я вослед господину, ухарски надевая треуголку, даже не понимая, о чём речь идёт.

– Как же просто! – хрипло смеялся мой господин. – Взять и стряхнуть этот кошмар, смыть обман, словно пудру! Ведь и правда, моей душе до сих пор только восемнадцать лет! Кхе-кхе!

Дзани закашлялся, а потом будто приложил к носу понюшку невидимого табака. Позже Клариче рассказала мне, что, когда кавалер Домино забывался, его привычка к подражанию, присущая всякой тени, брала верх над ним.

Опомнившись, Дзани смутился и опустил голову:

– А вот дальнейшее я помню хуже всего, словно ослепительный свет, пронзивший меня, заставил поблекнуть всё вокруг. Была глубокая ночь, когда господин Скьяри покинул дом. Один, в самом пышном и богатом костюме и при шпаге. Смутно я ощущал его восторг, но вместе с тем и тревогу. Растолкав сонного лодочника, он велел отвезти его… ах, забыл, как называется это место. Если бы я только мог его найти! Но, впрочем, неважно.

Всю дорогу господин Скьяри ругал ленивого гребца, как собаку. Радость моего хозяина легко становится гневом, и наоборот. Я же, уютно покачиваясь в лодке при свете луны, только посмеивался, радуясь, что меня никто не слышит:

– Так его, каналью!

Дзани глубоко вздохнул:

– А дальше всё было словно… как там у вас, людей? Во сне.

Лодка стукнула о причал. Мой господин вдрызг разругался с лодочником. А потом, словно боясь, что его могут застукать, господин Скьяри поспешил войти в дом, где нас уже поджидали. Вмиг исчезло всё: и набережная, и гладь канала, озарённого луной. Дом будто проглотил нас.

Я чувствовал всем существом страх своего господина, но притом и жадное нетерпение, пробиравшее его до мурашек.

И вдруг… Голос. Сырой, нечеловеческий, будто заговорила ржавая дверь или… или что похуже:

– Кто ты?

Ответили мы оба, обмирая от страха:

– Лодовико Скьяри!

Боже! Я бы сбежал, если б мог, но как же тень убежит! Странная и страшная блажь заставляла моего господина стоять на месте.

– Я знаю, кто и что ты такое! – рассмеялся голос. – Поскольку ты всё-таки явился. Или ты позабыл условие, старикашка? Не спеши, подумай и вспомни.

– Я помню про условие! – взвился господин Скьяри. – Ты зря пугаешь меня, адский дух! Я-то лучше знаю, каков я на самом деле. Сколько раз… я дрался на дуэли! Да что мне старуха с косой! Пусти! Я спешу, меня ждут!

Дзани затрясся, передразнивая своего господина, и грустно сказал Клариче:

– Враки это всё. Пустая бравада. В следующий миг хозяин не выдержал и закричал:

– Слуги! Кто-нибудь, сюда! Огня и света! Ни черта не видно! Ей-богу!

Господин Скьяри готов был расплакаться.

– Разве можно заставлять ждать человека в моём возрасте и положении?

– Света? Света! – пуще прежнего рассмеялся голос. – Ты сам готов его вынести? Учти, когда стряхнёшь всю немощь пролетевших лет, тень твоя, разлучившись с тобой, заберёт это бремя. А ты останешься жив! И тебе не страшно?

– Нет! – воскликнул господин Скьяри, и голос его прозвучал отчаянным писком. – Я… Да мне всё равно, лишь бы… Да что это за жизнь такая! На кой чёрт мне то, чего никто не замечает? Тень – дребедень, хоть все потроха заберите, но…

В темноте я услышал, как господин Скьяри заплакал, и восхитился тем, как он умеет желать.

«Какое сердце! – подумал я, затаив дыхание. – Ну дела! Какой у меня хозяин!»

– Только верните мне мою юность! – пролепетал господин Скьяри, и тут…

Дзани сделал глубокий вдох.

– Мне до сих пор страшно вспоминать, Клариче. Комната будто раскололась надвое, и грянул свет.

Он охватил всё вокруг. И мы закричали: я и господин Скьяри. Ему было страшно, а мне ещё и больно. В мгновение ока я вытянулся и… встал, дрожа, словно осина, и закрываясь от света. А когда кончился этот кошмар, начался другой.

Комната походила на жарко натопленную печь. Кругом позолота и вроде бы… зеркала. Эх, голова, гудевшая, словно колокол великопостный, плохо соображала. Никогда ещё мне не было так худо, Клариче. Но то были ещё цветочки. Господин Скьяри обернулся ко мне. Душка-хозяин, прекрасный, точно в пору светлой юности, стройный, как тюльпан.

– Получилось! – выдохнул я, от счастья сам не свой. Но чистое лицо моего господина исказила гримаса отвращения.

Я понял, что он смотрит не сквозь меня, как всегда, а на меня и видит… Ах!

Дзани сдёрнул с себя маску в каком-то ожесточении.

– Там вокруг были зеркала, – грустно произнёс кавалер Домино. – Но знаете, чего я испугался больше всего? У меня по-прежнему было лицо господина Скьяри, но я уже нисколько не походил на него. Я закричал.