Читать книгу Дети божьи. Сборник произведений - Юлия Негина - Страница 2

– Здравствуйте, Семен Борисович. А вы можете мне дать справку, что я посещаю церковь, чтобы мне в школе разрешили не учиться в субботу. По религиозным соображениям.

Пастор изучающе смотрит поверх прямоугольных очков без оправы.

– Вы являетесь членом церкви?

– Ну… наверно… Я прихожу уже третий раз…

– Вы принимали крещение в церкви Адвентистов седьмого дня?

– Кажется, нет…

– Гм… Тогда я не могу дать вам такую справку…

– Семен Борисыч, надо дать сестре справку, – вступается высокий стройный юноша в темном костюме, – необходимо поддерживать молодежь, стремящуюся ко Христу.

– Гм, – пастор поправляет очки, – впрочем, Дима, ты прав, мы ведь можем написать «прихожанке церкви», а не обязательно «члену церкви».

Дмитрий – помощник пастора, он общается с ним свободно, на равных. Дмитрию семнадцать лет, но для меня это очень солидный возраст. Мне пятнадцать. С прошлого вторника. Хотя семнадцать лет и Вовке, ведущему молодежного собрания, и мечтательному Валерке, который дружит с Галей (Гальке аж целых восемнадцать!), они совсем другие. Те еще дети! С ними можно беситься, жарить картошку, танцевать под «Машину времени», играть на гитаре «Под небом голубым», а иногда даже «а ты опять сегодня не пришла…». Дима другой. Из иного мира.

Он никогда не улыбается. Только очень редко смеется каким-то очень взрослым высокомерным смехом. С ним за руку здороваются серьезные люди. Многие подходят к нему после служения, задают вопросы и обращаются на «вы». И он красавец: строгие классические черты лица, маленькие усики, проницательный взгляд. От всего этого у меня подкашиваются коленки. В этом холодном зале с тусклым светом настенных бра – сияние Истины.

Дрожащими руками я несу директору школы документ из церкви, а для подкрепления, на случай идеологического спора и необходимости отстаивать свои права, я подчеркнула фломастером статью в конституции.

Конституция РФ Глава 2 Статья 28

Каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними.

– Непосещение может сказаться на учебе, – директор озадаченно поправляет массивные очки, – ты ведь собираешься в вуз?

– Я буду стараться не отставать.

Я бегу во дворец спорта Торпедо. Приехал Джон Картер, знаменитый проповедник из Америки, целую неделю перед этим мы расклеивали афиши по всему городу. Картер собирает стадионы. Здесь все друзья. Здесь дух захватывает от музыки Энио Морриконе и слайдов с египетскими раскопками и древними цивилизациями. Перед началом можно пообщаться по-английски с харизматичной восьмидесятилетней Хейзел:

– А вы в курсе, что ваше имя означает «орех»?

– Да, дорогая, – смеется старушка.

Все улыбаются, обнимаются, все говорят «Jesus loves you!». Здесь чувствуешь себя важной частью великого целого.

Мы с Галей живем рядом и возвращаемся вместе. Галя всегда напевает что-нибудь наивное: «Жил да был брадобрей…» – и кокетливо так поводит плечами. У нее чистый, ласковый голос. Она студентка музыкального училища, класс саксофона. Я жутко завидую. Мне тоже хочется красиво петь и не стесняться вдруг начать так же непринужденно пританцовывать по дороге домой. Галя живет в старом двухэтажном доме, укромно спрятавшемся в зарослях диких яблонь с кислющими плодами, стыдится решеток на облупленных окнах и бутылок под раковиной, которыми загромоздили крохотную кухню мама и отчим. Она включает Beatles на виниловой пластинке, и мы идем на кухню жарить картошку. Галя виртуозно обращается с ржавой газовой колонкой и рассказывает романтичные истории про музучилище:

«…стою в коридоре и слышу из аудитории фортепиано: „All you need is love“. Это Виталик играет, чтобы я подошла. Это наш с ним пароль…»

Студенты-музыканты признаются друг другу в любви, напевая по телефону «I just call to say I love you».

Мне нечего рассказать. Самое интересное, что я слышала по телефону, – это домашнее задание по геометрии. По сравнению с Галиной, моя жизнь пуста.

Чуть позже приезжает на велосипеде Валерка, приносит сдобный рулет к чаю. На улице дождь, он промок, Галя велит ему снять рубашку и вытирает полотенцем торчащие лопатки. Он рассказывает, как они с Вовкой на спор ночевали в парке.

Воскресное утро.

– Что это у тебя? – Люда тычет в белесое пятно на моем платье.

– Да вообще ужас: первый раз надела, и на химии тут же капнула реактивом. Жалко!

Мы подтаскиваем тяжелую сумку с книгами к входу в метро и аккуратно раскладываем на парапете: «История спасения», «Желание веков», «Голос истины», «Астрология в свете Библии».

– Я раньше никогда не продавала книги, – признаюсь я, – я даже не знаю, как предлагать…

– Ничего, положись на меня. Я продавала фрукты на рынке. Хозяин заставлял меня обманывать, подкручивать весы…

– Ужас! И ты подкручивала?

– Иначе бы сразу уволили.

Люда опытная. Она так свободно говорит по-английски! Я так еще не могу. Люда знает уже всех американцев из команды Картера. Эта толстовка, что на ней, – из их гуманитарной помощи. Стильная вещь!

Рядом встает пожилая женщина и выкладывает сигареты в ассортименте: «Прима», Camel, Marlboro…

– Обязательно вставать прямо около нас? – возмущаюсь я, – видите, у нас тут духовные книги. А у вас – сигареты. Яд!

Бабушка бурчит себе под нос, но не уходит. Ее товар пользуется спросом. Через полчаса торговли за ней абсолютная победа в конкурентной борьбе.

– Давай лучше ходить по квартирам.

– А это не опасно? Нарвемся на какого-нибудь маньяка…

– С нами Бог, – уверяет Люда. Мне нечем крыть.

Лифт не работает, волочить сумку вверх тяжко, отдыхаем на лестничном пролете.

– А я ребеночка нашла, – вдруг говорит Люда, вытирая пот со лба.

– Какого ребеночка?

– Настоящего, живого. Около мусорного контейнера.

– Да ладно!

Люда молчит, оскорбленная недоверием.

– Когда?

– Вчера.

– И где он?

– У меня дома, с бабушкой сейчас.

– Да ладно! У тебя же бабушка больная, не встает.

– Ну и что, ребенок тоже не встает, вот они и лежат вместе. Приду – покормлю.

– С ума сойти!

– Пошла мусор выносить, смотрю, тряпье шевелится. Думала – котенок или щенок. Развернула – ребенок. Я его взяла домой, подмыла, запеленала, напоила молоком.

– Каким молоком? Из магазина?

– Из детской молочной кухни.

– Тебе там продали?

– Да, там всем продают. Остатки. Молоко, кефир…

– И что теперь будешь делать?

– Ничего. Он все время писает и какает, я замучиваюсь ему пеленки менять. Хоть над ванной его держи постоянно.

– А почему ты не позвонила в милицию или скорую помощь?

– Не знаю… Что он там будет один, в больнице… никто его не любит…

– А ты любишь?

– А я буду его любить.

Люда звонит в дверь.

– Кто?

– Откройте, пожалуйста! Мы несем вам Слово Божье! Иисус любит вас!

Слава – художник, но работает маляром. Он кудрявый, улыбчивый и очень приятный, вот если бы не постоянные пузырьки слюны в уголках рта. Саша похож на мешок с картошкой, двигается медленно и лениво, говорит басом. Кажется, он инженер, но работает сторожем. Наташа очень добрая, учится на медсестру. У нее редкие светлые волосы, извиняющаяся улыбка и маленькие воспаленные глаза за толстыми стеклами. У них с Сашей любовь. «Если так приятно быть в объятьях мужчины, то насколько же приятно должно быть в объятьях Бога», – философствует она с девчонками по секрету.

Я здесь самая младшая. Мне тепло и весело уже оттого, что я приглашена на прогулку. Мы бродим по центру города, спорим о конфессиях, заходим в синагогу поздороваться с раввином.

– Евреи все еще ждут Мессию, – объясняет Саша.

– Шутишь!

– Ничуть.

– А Иисус Христос?

– Они не считают его сыном Божьим.

– Обалдеть!

– Но они тоже почитают субботу.

Саша и Слава обожают спорить о религиозных доктринах с баптистами или харизматами: крещение погружением или окроплением, суббота или воскресенье, поклонение изображениям, елка на Рождество, вегетарианство… Иногда прямо в метро оппоненты сходятся в концептуальной схватке: тычут в библейские строчки, подчеркнутые маркером, перекрикивают грохот электричек. Это как спорт – кто лучше подкован, кто зацитирует собеседника до ступора. Я так не умею. Предел моей харизмы – рассказать стихотворение о любви Христа так, чтобы все бабушки в зале достали носовые платки.

После выступления Картера во Дворце спорта как всегда оживленно. Я ставлю пометки о посещении на карточках гостей. За 10 печатей дают Библию. Мне хочется быть среди американцев и переводить, как Люда. Но ставить печати – тоже важная часть служения. Некоторые просят поставить две, три за раз, по знакомству. Но я непреклонна.

Звучит «Одинокий пастух». Я сдаю печать.

– Привет, – кивает Дмитрий. Вокруг него группа ищущих истину. На нем брюки цвета хаки и широкий офицерский ремень.

– Привет, – я чувствую жар в щеках и отвожу глаза от пряжки его ремня.

– Ну как дела в школе? Разрешили тебе соблюдать субботу?

– Да, как видишь!

– Это очень хорошо. Я, когда увидел тебя, сразу понял, что ты искренне веришь. Поэтому и захотел тебе помочь. Ну ладно, мне надо идти. Семен Борисыч меня ждет.

– А мы с Галей, с Валеркой и остальными идем в парк…

– С Галей, с Валеркой?.. – так улыбаются, глядя на проказников в детском саду. – Ну, смотри сама.

Саша спорит со старичками на скамейке. Они уводят разговор в политику, он настойчиво возвращается к библейской теме. Наташа, зажав между зубами травинку, подпевает Гале и Валерке под гитару «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», я раздаю астры и улыбки прохожим.

Возвращаюсь домой за полночь.

– И где ты шляешься? Черт знает что! – встречает мама. Я проскальзываю в спальню, запираю дверь, встаю на колени, шепчу:

«Господи, боже мой. Услышь меня, рабу свою грешную. Спасибо тебе за всех моих замечательных друзей, за Джона Картера, за твою церковь, за все добро, которое ты на меня изливаешь. Наставь меня на путь истинный, помоги нести слово твое людям. И… даруй мне любовь Димы Федорова… Он…»

– Ужин на плите, сектантка!

– И также даруй мне долготерпение к родным, которые не знают Тебя, и смирение… Аминь!

Мама сморкается в смятый носовой платок и шепчет в трубку:

– Она совсем с ума сошла. Все время свободное проводит с этими своими сектантами. И чем они там занимаются по пять часов? Библию изучают на квартире. Домашняя церковь это у них называется. Как можно что-то изучать пять часов подряд! Недавно я открыла дверь к ней в комнату, а она стоит на коленях и молится. Я ей запретила из дома выходить, так она через окно выскочила, благо первый этаж, и побежала к своим… братья и сестры они там друг друга зовут. Я не знаю, что делать… Мясо не ест. В субботу не учится. По химии тройка. Я понимаю, эта их девица из домашней церкви-то – страх смотреть, зубы вперед, прикус неправильный, глаза навыкат. На нее ни один мужик не взглянет. Тут понятно, почему она в бога ударилась.

Письмо номер 32

Дорогой дневник,

Дорогой Дима, я всегда думаю о тебе и очень волнуюсь, зная, что увижу тебя в церкви. Ты всегда окружен людьми, ты очень интересно все рассказываешь. Я думаю, ты самый пламенный проповедник. Ты со всеми вежливый, всегда здороваешься, останавливаешься поболтать со мной тоже. Представить себе не можешь, как у меня при этом стучит сердце. И, скорее всего, ты никогда этого не узнаешь, потому что эти письма навсегда останутся в моей тетрадке, а моя любовь к тебе – в моем сердце… Да благословит тебя Бог. Аминь.

С кафедры звучит Евангелие от Иоанна:

«Затем, налив воды в таз для омовения, Он стал омывать ноги ученикам Своим и вытирать полотенцем, которым был препоясан.

Петр говорит Ему: да не будет того вовеки, чтобы Ты мыл ноги мои! Иисус же ответил ему: если я не омою тебя, ты не достоин быть рядом со мною».

День причастия. Прихожане берут тазы, наливают воду, разбиваются по парам и омывают ноги друг другу. Самым глубоким смирением негласно считается омыть ноги Юре, перекошенному инвалиду с параличом конечностей и нечленораздельной речью, от которого пахнет тошнотворной кислятиной. Юра добрый, у него ранимая лиричная душа, он пишет корявым почерком в тетрадке стихи о любви к медсестре и дает почитать тем, кто подходит к нему поговорить и поддержать.

Я содрогаюсь от мысли, что когда-нибудь и я должна буду достигнуть такого уровня духовного роста. Дмитрий же не моргнув глазом показывает высший пилотаж. Он закатывает рукава на парадном темном пиджаке, наполняет таз теплой водой и склоняется у дергающихся ног Юрия.

– Ты можешь прийти завтра в парк? – обращается он ко мне во дворе церкви не глядя в глаза, – мне надо тебе что-то сказать.

– Могу. А о чем сказать?

– Тогда завтра в 5 у входа. Договорились?

– Ты ему давно нравишься, – смеется Галя, – он на тебя всегда так смотрит!

– Как ТАК?

– Влюбленно.

– Не может этого быть!

– Это очевидно. Вот увидишь, он признается тебе в любви.