Читать книгу Дети божьи. Сборник произведений - Юлия Негина - Страница 8
Дети божьи
– 7 —
Оглавление– Ты моя самая близкая подруга! У меня в Америке практически не было подруг, я всегда только с семьей.
– А ты – моя!
– Сестренка.
– Сестренка!
Мы с Сарой неразлучны, ездим с евангельской программой по детдомам и больницам, печем печенье к субботе, чертим выкройки платьев на полу в офисе телецентра, кормим кошку, поселившуюся на чердаке. Я чувствую, как завернувшись в теплый кокон беззаботности в лоне Сариной семьи, так внезапно возникшей и впитавшей меня без остатка, я скатываюсь назад, в детство, в наивность, в беспечность и хрупкость, отказываюсь от приобретенной взрослости, опыта, от себя прежней.
«Ты хоть дома-то иногда бывай, не забывай уж совсем родных-то!» – кричит бабушка вслед джипу, увозящему меня на ипподром.
– Что говорит твоя бабушка?
– Желает нам хорошо покататься!
Я впервые встречаюсь с настоящей тоской. Тоска плотным одеялом накрывает меня, оглушает, прибивает к земле.
Глубокая, леденящая, зияющая пустота разливается вокруг и высасывает соки.
Гаснет свет, мир теряет вкус и звук, когда я остаюсь дома и не вижусь с семьей Мэтьюс. Я брожу из угла в угол с учебником химии, формулы сливаются в дрожащую водянистую кляксу. Я не слышу ворчания мамы про не помытую посуду и бардак в комнате. Я не чувствую колкой весенней измороси на лице, когда иду за хлебом, забыв зонтик. Никогда раньше мир не наполнялся таким ярким светом с появлением кого-то и не погружался в кромешную тьму в его отсутствие.
«Побудь хоть дома-то немного! Хватит болтаться где ни попадя с этими американцами!» – ворчит мама.
«Зачем тебе жить, дышать, смеяться? Ложись в гроб. Здесь темно и тихо. То что надо», – слышу я.
– Ты ведь заканчиваешь школу в этом году, правда? – спрашивает Кэти. – Скажи, а хотела бы ты поехать с нами в Америку и поступить в колледж вместе с Сарой?
– Конечно! Неужели это возможно?
– Может быть. Мы подумаем, как можно это устроить.
– Вы думаете, я смогу там учиться? На английском?
– Думаю, да. Ты очень умная. Нужно только найти тебе спонсора, который оплатит учебу.
– Это как? Кто такой спонсор?
– Ну, такой человек, конечно, христианин. У которого есть деньги, и он готов пожертвовать их во благо.
– Такое бывает?
– В Америке бывает.
– Я бы была просто счастлива.
– Я все разузнаю, и потом мы поговорим с твоей мамой.
– Там раздельное обучение, – рассказывает Сара, предвкушая, – девушки учатся отдельно и живут в девичьих корпусах. Парни занимаются и живут отдельно, у них свои предметы. Но некоторые уроки проводятся вместе. И в определенные часы можно знакомиться с мальчиками, общаться всем вместе в кампусе. Мы с тобой будем жить в одной комнате, будем все обсуждать по вечерам. Будет здорово!
«Господи, Небесный Отец!
Пожалуйста, сделай так, чтобы все удалось и я поехала учиться в Америку вместе с Сарой. Они стали для меня такими родными и любимыми. Я не представляю теперь своей жизни без них. Пусть все получится. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!
Миленький Бог, помоги мне!
Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь!»
Дедушке совсем плохо. Мама колет ему наркотики, чтобы убить боль. Он не встает уже две недели, изредка приходит в сознание.
«Она не дает мне пить», – жалуется он на бабушку.
«Он постоянно просит пить, а потом ходит под себя, утку не просит, бредит. А мне тяжело переворачивать его, менять простыни. У меня нет сил», – плачет бабушка.
«Врач сказал, не больше пяти дней…» – шепчутся мама с бабушкой на кухне.
Они покупают новую рубашку, носки и начищают туфли, в которых хоронить; оплачивают место на кладбище.
«Как так можно?!» – кричу я, и голос срывается на хрип.
– На, дедушка, пей!
– Вера, мне надо сказать тебе что-то.
Кэти выглядит непривычно озабоченной.
– Не знаю, насколько ты меня сейчас поймешь… У нас резко изменились обстоятельства. Нам нужно срочно вернуться в Америку, мы уезжаем в конце недели… и мы не сможем взять тебя с собой. Все пошло немного не так, как мы планировали, и…
Я слышу рокот толпы, музыку из соседней комнаты, гул дороги за окном; как сквозь помехи в радиопередаче, иногда пробиваются какие-то отдельные слова про руководство, конфликт, интриги, деньги, миссию… все слабее и слабее, а затем наступает глухая тишина. Я больше не понимаю по-английски.
Я никогда больше не смогу спать на этом диване. Деревенеющее тело цвета воска омывают и одевают в новую рубашку, черный костюм, начищенные туфли. Мама, вытирая слезы, смачивает ватки в какой-то жидкости и вставляет пинцетом в ноздри. Старушки-соседки шепчутся: надо завесить зеркала, надо положить икону у изголовья, в ноги нельзя. Под подушку нужно сунуть расческу. Не нужно расческу, что за язычество! Поставить свечку между ладонями. Нет, свечку ставят потом, перед выносом… На стол положить стакан водки с хлебом, перед иконой…
У меня нет слез.
Вместо них в глазах диван, ковер, желтый цвет лица. «Она не дает мне пить!» – звенит в ушах.
Так хочется заплакать, как бабушка, как мама, голосить, как причитающие в голос соседки, но глаза высохли и саднят, и к небу прилип язык.
– Иисус Христос говорит: «Воля же пославшего Меня Отца есть та, чтобы из того, что Он Мне дал, ничего не погубить, но все то воскресить в последний день. Воля Пославшего Меня есть та, чтобы всякий, видящий Сына и верующий в Него, имел жизнь вечную; и Я воскрешу его в последний день», – я, сутулясь от ощущения собственной неуместности, читаю перед могилой и чувствую себя обманщицей.
– Земля тебе пухом! – бабушка крестит могилу, вытирает глаза кончиками косынки.
– Дождик – это хорошо. Значит, небеса приняли. Это добрый знак.
– И место хорошее – — березки…
– Спи с миром!
Заплаканная Сара машет, стоя на подножке трогающегося поезда, в руках многочисленные книги, коробки конфет, плюшевые мишки, по ветру трепыхаются воздушные шары. Ольга возглавляет группу, поющую о том, насколько прекраснее и легче проходить земной путь с друзьями. Поезд набирает ход, Сара и Рейчел, уже за стеклом, как и Кэти с Томом, вытирают слезы, машут, пишут на запотевшем окне «I love you».
У меня нет слез.
Стрелки на часах шагают с долбящим шумом, шажок за шажком, секунду за секундой вонзают в виски тупые иглы.
Вода тонкой змейкой зловеще шипит в трубах, замурованных в стены.
Страницы учебника шуршат, тяжко переворачиваясь с боку на бок.
Мир пуст. У меня в груди глубокая дыра, бездонный мрачный тоннель, поглотивший всю мою радость, все мечты.
Включаю радио:
«Мы дети галактики
И самое главное…»
Почему у них всегда такие сальные волосы? Интересно, это как-то помогает следовать Истине? Мешковатые юбки точно помогают: «Не искушай ближнего своего».
Наблюдаю с балкона за броуновским движением прихожан в зале перед молодежным служением. Сейчас они споют пару песен с незамысловатым текстом, послушают проповедь с призывом следовать Библии (сколько человек здесь прочитали ее от начала до конца?), соберут пожертвования. На что? «На подарок ко дню рождения нашей сестры Елены»? Скажут «аминь», как команду «вольно», рассредоточатся по кучкам, кто помладше – начнут носиться по залу, а кто постарше – испепелять осуждающим взглядом. И так до скончания века»…
– Кхе-кхе, привет, Вера, – раздается за спиной.
Вздрогнув, оборачиваюсь.
– А, Дима… Ну, привет.
– Хорошо выглядишь, – взгляд скользит по моей фигуре, – но сестрам в храм лучше приходить в юбке.
– А я вот в брюках сегодня.
– Как у тебя дела?
– Хорошо. У тебя как?
– Говорят, у тебя проблемы с субботой? Экзамен?
– Да, по химии.
– Я верю, что ты выдержишь искушение. Шесть дней работай и делай всякие дела твои, а день седьмой – суббота Господу, Богу твоему…
– Я в курсе, Дим.
– Если хочешь, мы помолимся за тебя все вместе сегодня на собрании.
– Валяй!
– А что это ты так отвечаешь? Что это значит?
– Да, да, помолись за меня, конечно. Конечно, хочу. И за себя заодно не забудь. А-то скоро в армию, да? Детство кончилось!