Читать книгу Рычаги. Ад бесконечной рефлексии - Юрий Алексеевич Колесников - Страница 10

«дети любви

нас погубит твой мятный запах»

И. Кормильцев

Такие странные встречи с той девушкой не вызывали во мне никакого трепета. Это была глупая игра, в которую мы втянулись, страдая от скуки. Смешно было то, что я даже не знал ее имени. У меня всегда была с этим проблема. Переспросить я не решался, потому, что неудобно спрашивать имя у человека, который соглашается подвести тебя домой так упрямо. Удивительно то, что именно эта девушка сыграла в моей судьбе роковую роль. Быть может ее появление и нарушило то странное уравнение, по порожкам которого я двигался к корню, равному нулю.

Снег становился рыхлым и покрывался легкой коркой. Я шагал с работы домой, уставший и, кажется, больной. Я ни о чем не думал. В наушниках монотонным голосом актер читал «Холм» Бродского. На строчке: «Убийцы тащили их в рощу (по рукам их струилась кровь) и бросили в пруд заросший. И там они встретились вновь». Возле меня затормозила какая-то знакомая машина. В ней сидела та самая леди, которая подвозила меня домой. Я не удивился, иногда я могу такое предугадать, только не могу сформулировать.

– Привет, Платон, ты меня не забыл? – сказала она, опустив стекло.

– Ты незабываема – ответил я и быстро уселся к ней в машину.

Она была прекрасна, только теперь она казалась старше. Короткое красное платье с трудом скрывало резинку черного чулка, длинные светлые волосы волнами лежали на плечах.

– Ты перекрасилась? – спросил я. Я часто задаю женщинам такой вопрос и редко попадаю в цель, чаще я просто не помню, какой цвет волос был раньше, но в любом случае это похоже на внимание. Говоря вообще, внимание в самом широком смысле – это единственное что стоит увеличивать, чтобы соблазнить женщину.

– Нет, тебе показалось – ответила она и просияла всей своей внутренней красотой, которая сильно превышала внешнюю. Жаль, что ценила она больше внешнюю, зыбкую, утекающую красоту.

– А я еду, смотрю ты косолапишь – я сразу узнала. Как медведь.

– В России все немножко медведи – ответил я, ничуть не обидевшись.

– И женщины?

– Не все – ответил я и задержал взгляд на ее острых коленках.

Она гнала машину прочь от моего дома куда-то в верх, в гору города по мокрому асфальту. Она даже не спросила хочу ли я ехать с ней. Это меня обижало и в то же время жутко интриговала.

«Куда же она меня завезет?» – думал я и корчился от ее ужасной, громкой музыки.

– Ты же не ужинал? – спросила она, слегка повернув голову ко мне.

– Я и не завтракал. Понимаешь, ли все сложнее с каждым утром проделывать одни и те же действия.. От мысли, что нужно идти в душ становится жутко. Тебе это знакомо?

– Нет. Мне легко, даже от повторений, я смотрю на них со стороны. Они проходят мимо меня, и я о них не жалею.

– Ты не похожа на всех этих вечно счастливых и беспечных женщин.

– Ой, Платон, только не надо! – сказала она вдруг резко. – Не надо рисовать мой психологический портрет, описывать меня как Достоевский. Скажи еще, что «тайная печаль осела плотным одеялом на мою душу».

Я смутился. Больше всего я боялся показаться банальным.

– А кто такой Достоевский?

– Он еще фильм «Война и мир» снял.

– А и дочь у него книгу про Гари Поттера написала.

– Именно! – ответила она и покурила, предложив мне.

Я как раз был на финансовом дне и потому не курил уже день. В общем, предложенной сигарете я обрадовался. Сделаю замечание: курила она крепкие толстые сигареты, такие курят только заядлые курильщики, которые от сигарет требуют никотина и смолы, а не красивого фото в соц. сети.

Мимо нас проплывали огни фонарей и лица людей, усталых, промерзших людей. Мне было их жаль, но в их тени я видел себя.

Мы остановились возле среднего ресторана.

– Я угощаю – сказала она.

Я мучился и пытался вспомнить, как ее зовут, у меня невероятно плохая память на имена. Это не от легкомыслия.

– Я не могу себе этого позволить.

– Это принципиально?

– Какие там принципы! Просто я боюсь смотреть на тебя в тот момент, когда ты будешь доставать деньги из кошелька. Это страшное зрелище. Опять же ты и деньги – это не совместимо.

– Не пытайся меня заболтать! Я же просила! – опять почти грубо крикнула она.

– Мне тяжело с тобой, но не только с тобой. Не надейся.

– Ты переигрываешь все время! Тебе нужно этот орган, который переигрывает отсечь. – сказала она и многозначительно улыбнулась.

– Какой-то фрейдийский у тебя взгляд на вещи. Дело в том, что отсечь – это значит все равно что…

– Платон! Прекрати! – сказала она и одернула платье, оно уж совсем бессовестно задралось и резинка черных чулок улыбалась, глядя на меня.

Я закурил.

– Сиди кури, а я сейчас приду.

– Не закрывай только меня на случай пожара в автомобиле.

Она вышла из машины и тут же снежные комья стали сыпать на ее, наверное, дорогую шубу. В шубах женских я совсем не разбираюсь: где дорогая, где дешевка, где подделка, а где шкура убитого зверя. Как же тщетны попытки проявить себя потребителем престижных и дорогих вещей, если субъект, воспринимающий вещь ничего в ней не смыслит. Когда я смотрю на женщину в шубе, то предполагаю, что она очень дорогая, но при этом я не знаю наверняка, то я всегда представляю, что я лиловый туземец, которому предлагают смартфон со скидкой и в рассрочку.

Я смотрел на снежинки за окном, покорялся судьбе. Мимо меня прошел странный человек с длинными руками. Походка у него была прыгающая, а лицо такое хитрое, будто он только что совершил что-то скверное, но этого никто не заметил. У него было такое лицо, в которое страшно вглядываться. Он прошел мимо машины, потом развернулся на сто восемьдесят градусов и шагнул ко мне. Я отшатнулся от испуга, как вдруг дверь открылась и моя спутница уселась за руль. Машина опять наполнилась ароматом ее духов. Я взглянул на нее, потом в окно и никого не увидел. Старик исчез.

– Что такое? У тебя такое лицо – сказала она вкрадчиво.

– Я думал, что ты меня тут бросила.

– А – протянул она и завела автомобиль.

Я рассмотрел ее покупки, это был большой пакет с контейнерами для пищи. Из контейнеров пахло.

– Хочешь привести ресторан домой?

– Да, дома не нужно платить, надеюсь тебя это устроит?

– Только если ты позволишь мне купить напитки.

– Договорились.

Мы поехали туда, куда с я предполагал с самого начла – к ней домой. В таких случаях я всегда испытывал определенный трепет, который очень хорошо гасится алкоголем, но пить в машине при ней я не решался. А еще я вспомнил старика – он стрелял у меня сигарету на остановке, только одет он был в тот раз, элегантнее, что ли.

«Странный старик и странно то, что он меня узнал, а он меня узнал! Может он больной какой-нибудь. Зачем вообще мы встречаем друг друга, если эти встречи ни на что не влияют?»

Она жила в элитной многоэтажке на севере города. Свой двор, шлагбаум, лифт, в квартире я ожидал встретить пса – маленькую пушистую тварь, но в квартире было тихо и скромно.

Она вела здесь тихую и одинокую жизнь и то, что она меня пригласила сюда означает только то, что больше сюда меня не пустят и то, что ей все равно, что именно я о ней думаю. Ей плевать на меня – я люблю такую женскую позицию. Изо всех сил она пыталась попасть в мир блестящих чудес потребления. Она вела жизнь, которую должны вести звезды, жены богатых мужчин, королевы, но при этом питалась фаст фудом, покупала одежду только по скидкам и не ужинала, чтобы не тратиться на еду, заодно, это помогало поддерживать фигуру.

– Зря ты вино такое дорогое купил, это же пошло от того, что я все равно знаю сколько оно стоит. В ресторане работает моя подруга и блюда пробивает за пол цены, как работнику ресторана. Так что твое гусарство неуместно.

– Я понял, что в ресторане ты своя.

– Это как? – крикнула она из соседней, запертой комнаты.

«Переодевается» – подумал я.

– Пакет был из под одежды, не может ресторан в таком своим гостям еду отпускать, да и быстро очень. Очевидно все было готово заранее.

– Да ты прям сэр Артур – она запнулась, видимо забыла, как зовут писателя.

Я открыл шампанское, развернул пакеты и изумился красоте еды.

«Попробуй тут не опошлись, когда такое видишь» – подумал я и перевел взгляд на хозяйку. Она была одета в другое платье, которое делало ее еще более привлекательным. Ее длинные волосы были слегка мокрыми и смотрела она на меня влажными глазами. Мне стало жаль ее, она совершала жертву, проделав все это, а я только и сделал, что купил три бутылки вина, намереваясь их выпить сам.

Она прошла мимо меня, нагнулась, при этом платье на бедрах натянулось чрезмерно, и я отметил, что она без трусов.

Мне стало все ясно. Я почувствовал, что участвую в, хоть и красивом, но постыдном фарсе. Это было глупо и осознав это, я почувствовал, что все мои движенья стали пружинистыми, пот выступил над бровями, а губы будто сдулись.

«Так нельзя» – подумал я и взглянул на нее последний раз. Она терла локоть ладонью потому, что он был испачкан в белый крем, при этом ее брови были сдвинуты к переносице, а нос вздернут. Казалось, что на какую-то секунду она забыла обо мне и именно теперь она была прекрасна.

Я любовался ей одну секунду, а потом ничего не стало.

Знаю, что ее палате я снимал аккуратно, чтобы не порвать, ее плечи я не трогал, боясь, что сломаю их, ее запястья я держал аккуратно одним пальцами, чтобы не оставить синяки. Она светилась чем-то желтым, как электрическая лампочка, этот свет ослеплял меня и грел. Я слышал, как мозг начинал дрожать и вибрировать, вибрация усиливалась, усиливалась и шум, шум в голове превращался в скрежет. Она была мягкой, как медицинская вата и что-то хрипело внутри нее.

В какой-то момент она стала гореть сильнее, так сильно, что я совсем не могу уже на нее смотреть, а потом она вспыхнула ярче и погасла. Я оказался в темноте, в честной, пустой темноте. Мне стало в ней тоскливо и одиноко. Я не различал своего эха. Голос казался чужим и грубым, но больше всего он казался одиноким, безучастным.

– Открой шампанское, только шторы не забрызгай – сказала она откуда-то с края этой темноты.

Я повиновался.

Как же болит сердце, мое больное, большое сердце болит, его ломит как сустав, лишенный жидкости. Воздух проникает в мое сердце с болью, цепляя стенки моих провисших, как бельевая веревка, клапанов. Мне очень больно.

А еще мне холодно. Врачи и те ходят в теплых, колючих кофтах. Мы же, довольствуемся серыми в крапинку халатами. Они совсем не греют, они больше царапают тело, чем греют. Даже эти проклятые цветные ручки, которые так плохо пишут, кажутся мне холодными, но я грею, грею их изо всех сил. Почему, черт возьми, мне дали столько зеленых ручек? В мире не осталось черных чернил для меня? Кто их забрал? Кому их продали.

С тех пор я видел ее одни раз, но об этом позже. Хочу быть последовательным. Последовательность меня устраивает.

– Представляешь, чтобы бы было, если бы можно было убить? Вот так что угодно и кого угодно. Просто так, без последствий.

– Ты же сама мне запретила о Достоевском.

– Нет, я не о нем, я о том, представляешь ты это или нет.

– Нет – ответил я.

– Вот и я нет, я все стараюсь и не могу. Это, знаешь, как с дорогой. В общем есть такое упражнение для тренировки фантазии: пытаешься представить дорогу в поле ну или где хочешь. Любую, любой длинны и ширины, потом берешь и удаляешь все лишнее, кроме самой дороги: поле, деревья, машины, солнце, небо и прочее. Оставляешь только дорогу и смотришь на нее. Так вот, смысл упражнения в том, что сделать это нельзя. Можно лишь закрасить фон вокруг в черный цвет. Но черный цвет – это же не пустота. Этот черный цвет можно заменить на зеленый, например, и какова цена этой пустоте, если ты просто красишь ее в любые дурацкие цвета, совсем забыв о объекте – о дороге. Я не могу представить мир без ограничений, он у меня все какой-то замазанный дурацкими красками, жирными и яркими.

Она руками ела ресторанную еду и пила шампанское из горлышка. Естественно совершенно голая. Я заметил, что белый крем так и остался у нее на локте. Это меня очень удивило. Только это и ничего больше.

Такой я ее и запомнил.