Читать книгу Кто я? Книга 2. Мои университеты - Юрий Михайлович Стальгоров - Страница 21

Мы приехали в лагерь вместе со своими командирами отделений – сержантом Щербаковым и младшим сержантом Максимовым.

Повседневная жизнь в лагере строилась по общевойсковому порядку, хотя больше половины учебных занятий были по специальности. Наши командиры были разные по характеру и по внешности. Щербаков был спокойным, непридирчивым к мелочам командиром. Ранее он проходил службу в какой-то общевойсковой части. Он рассказывал, что его войсковая часть участвовала в учениях с применением атомного оружия в Тоцких лагерях. Щербаков детально описывал проходившие учения: как они готовились к взрыву атомной бомбы, как была взорвана атомная бомба и как они потом проходили боевым порядком и ехали на автомашинах и танках через эпицентр взрыва. После прохождения через зону поражения они проходили через дезактивацию. Эта дезактивация выражалась в том, что они долго мылись под душем, поменяли одежду и проходили несколько раз через измерения радиации – на обмундировании, на теле, на автомобиле и на другой технике. Техника также проходила дезактивацию. Щербаков рассказывал, что у них были жертвы – пострадали солдаты, у которых не было клапанов в противогазах. Это обычная история с солдатами-разгильдяями, в данном случае это кончилось плохо. Щербаков рассказывал, что в течение трех месяцев практически все эти солдаты умерли от радиационной болезни. Примерно через неделю пребывания в лагере Щербаков исчез куда-то – видимо, все же на нем также сказались результаты Тоцких учений.

Максимов был мелочный, придирчивый – можно сказать, нудный. Мы его не уважали. Он был попросту глупый, тщеславный человек. Он не был специалистом войск ПВО – он не был ни радистом, ни оператором РЛС, ни каким-либо иным специалистом.

И вот этот Максимов стал помощником командира взвода и один командует двумя отделениями. У меня с Максимовым было два конфликтных случая.

Первый. По режиму дня сразу после подъема у нас должна была быть физзарядка, которой взвод занимался метров за триста от палаток. По сложившемуся ещё в Магнитогорске обычаю перед физзарядкой взвод в определенном месте справлял свои естественные надобности – малую нужду. До этой процедуры сразу после подъема мы шли пешком от своих спальных мест до определенного места, где и справляли свою малую нужду. Только после этого взвод строился снова, и начиналась пробежка перед физическими упражнениями.

Объяснялось это тем, что с полными мочевыми пузырями бегать тяжело. Кроме того, сразу после сна все же некоторое время пройтись пешком было, на мой взгляд, более рационально. Мы поступали так в Магнитогорске и по приезде в лагерь.

И вот Максимов почему-то решил этот порядок поломать. Как только взвод после подъема построился рядом с палаткой, он отдал приказ: «Бегом марш!». Курсанты начали возражать, бежать никто не хотел. Взвод был построен в колонну по три. Я шел в составе тройки в первом ряду. Конечно, мы не побежали. Шедшие за нами солдаты также не бежали и, пока мы дошли до места, где справляли нужду, никакого бега не было. Но и после Максимов не разрешил останавливаться и продолжал командовать: «Бегом!». Потом приказал тройке направляющих встать в конце строя – направляющими стали следующие три человека.

Следующие три человека потихоньку побежали трусцой, а мы за ними.

Физзарядка прошла также плохо. После мы пошли умываться и завтракать, после завтрака занятия по радиотехнике и другим специальным предметам, после занятий обед, после обеда должен был быть у нас час отдыха. Этот час все спали в палатках. Если кто-то не спал, все равно он лежал там. И вот вместо отдыха нас троих направляющих, которые первыми не выполняли команду Максимова: «Бегом марш!», Максимов повел на штурмовую полосу. То есть вместо отдыха он решил погонять нас троих по штурмовой полосе. Мы начали роптать, что это незаконно, что Максимов нарушает «Устав внутренней службы». Тем не менее, он загнал нас в окоп (это исходное положение при прохождении штурмовой полосы) и дальше командует. Поскольку я был ростом выше остальных, то я должен бежать на штурмовую полосу первым. И он мне командует: «Курсант Стальгоров, вперед марш!». Я не двинулся с места.

После третьего выкрика Максимов командует следующему курсанту – результат такой же. Третий курсант был Кашкаров. Максимов командует: «Курсант Кашкаров, вперед марш!». Кашкаров вскакивает, правда, лениво, перелезает через бруствер, трусцой бежит к первому препятствию, преодолевает его – опять же очень медленно. Ни о каком нормативном времени и речи не идет, тем не менее, Максимов удовлетворен и приказывает: «Курсант Кашкаров, вернитесь назад». Кашкаров уже бегом бежит в окоп. Максимов выводит всех троих из окопа, идем к палаткам.

Двух курсантов Максимов отправил в палатку, а мне приказал одеваться по всей форме и выходить на площадку перед палаткой. Я должен был помимо одежды взять лопатку, подсумок и карабин, а шинель, свернутую в скатку, надеть через плечо. Я выполнил его команду, и вот он командует мне, чтобы я стоял возле палатки во всей этой амуниции по стойке смирно. Я стал с ним пререкаться и сказал, что по стойке смирно стоять не буду. И тут раздается голос командира роты – он отдыхал в своей палатке:

– Курсант Стальгоров, ко мне!

Максимов остался стоять там, а я побежал к палатке командира роты. Его палатка, как я уже писал, была через проезжую дорогу рядом с нашей палаткой. Я подбежал и доложил:

– Товарищ старший лейтенант, курсант Стальгоров по вашему приказанию прибыл.

Командир роты был в палатке и сказал мне:

– Заходи в палатку.

Я зашел. Он мне говорит:

– Ты чего связался с дураком? Неужели тебе не понятно, что он обыкновенный дурак? Но он тебе может доставить неприятности. Вот он упрется и напишет на тебя бумагу в особый отдел училища – ну, что ты систематически не выполняешь его приказания – и наврет ещё чего-нибудь там. Тебя скорее всего не отправят в дисциплинарный батальон, но отчислят из училища опять в твою войсковую часть. Зачем тебе это надо?

Я ответил:

– Конечно, я понимаю, что за человек Максимов. Но что мне делать? Не я же к нему привязался, а он ко мне.

– И все же ты с ним не связывайся.

И послал меня выполнить какую-то работу. Сейчас я уже не помню, что это была за работа.

– Пойди, доложи Максимову, что командир роты посылает тебя туда. Сними всю амуницию, перед Максимовым извинись и иди, куда я тебе приказал.

Я ответил:

– Слушаюсь, товарищ старший лейтенант.

Я вышел из палатки и проделал все то, что мне сказал командир роты.

Второй случай. Это было в субботу. По субботам нам каждую неделю показывали кинофильм, который шел в открытом кинотеатре. Т.е. возле штаба были устроены скамейки, на которых могло сидеть 300 человек нашего училища. Перед скамейками висел экран, и с началом темноты нам показывали какой-либо фильм, идти на сеанс нужно было обязательно. И вот в эту субботу должны были показывать кинофильм «Свинарка и пастух» – очень хороший кинофильм, я его смотрел не менее 10 раз, ещё до армии. Я идти не захотел. Опять же говорю Максимову:

– Я этот кинофильм видел сто раз. Можно я не пойду?

– Идти обязаны все курсанты.

Я не стал с ним пререкаться, уже стемнело. Все надели шинели, построились и, когда пошли, я потихоньку смылся в палатку. После окончания кинофильма взвод остановился против входа в палатку, я быстренько вышел и также встал в строй на свое место. Максимов опять:

– Курсант Стальгоров, выйти из строя!

Я вышел.

– Почему вы не ходили смотреть фильм?

– Я ходил. Хотите, я вам расскажу с начала до конца. Могу с конца и до начала рассказать. С любого эпизода все расскажу.

– Мне это не нужно. Я вас спрашиваю ещё раз, почему вы не ходили?

– Я ходил.

Все курсанты почему-то засмеялись. Я подумал: «Что-то здесь не то». Максимов говорит:

– Посмотрите внимательно на курсантов.

Я присмотрелся. Мои товарищи продолжали смеяться. Оказалось, что у всех шинели мокрые, а у меня сухая. Это значит, во время сеанса пошел небольшой дождик. Меня под этим дождиком не было, конечно. Я сказал Максимову:

– Товарищ младший сержант, извиняюсь, я, конечно, не ходил.

Время было пора ложиться спать. Максимов объявил отбой, а меня оставил стоять на площадке перед палаткой. Он стал мне опять что-то такое говорить, командовать, а я стал с ним пререкаться. Со стороны первой роты к нам подошел заместитель командира училища по учебно-строевой части, подполковник. Он подошел к нам и сказал:

– Время отбоя, а вы тут пререкаетесь.

И сказал это, конечно, не Максимову, а мне:

– Объявляю вам трое суток строго ареста.

Он говорит Максимову:

– Товарищ младший сержант, вызовете сейчас же дежурный наряд и отведите курсанта Стальгорова на гауптвахту.

Максимов:

– Слушаюсь, товарищ подполковник.

И меня отвели на гауптвахту. Это была отдельно стоящая палатка, рядом с которой стоял часовой. Караул был полностью из роты обслуживания, курсанты ходили только дневальными. Максимов сдал своим сослуживцам меня и сказал: «Курсанту Стальгорову объявлено подполковником трое суток строго ареста». Начальник караула записал в журнал время моего поступления и «трое суток строго ареста», а также забрал мой поясной ремень. Один из караульных отвел меня в палатку, в которой оказался солдат из роты обслуживания, очень обрадовавшийся мне. Он сказал, что ему одному скучно, спросил:

– Сколько тебе дали?

– Трое суток строгого.

– А мне 10 строгого, и отсидел я только двое суток. Мало тебе дали. А, может, потом подсадят ещё кого-либо.

– Мне и трое суток хватит. Тем более, что строгий арест это значит, что давать горячую пищу будут через день. Причем Максимов – он сволочь, он уговорит твоих сослуживцев, чтобы записали, что в первый день меня покормили, хотя кормить не будут. Придет вторая смена, посмотрит в журнал, что меня кормили, и опять меня кормить не будут. И так все три дня я просижу голодный.

Солдат знал хорошо Максимова и с моей характеристикой, что Максимов порядочная сволочь, согласился:

– Да, он мерзавец. Он способен на такие дела и караульные тоже. Насчет еды ты не беспокойся – у меня здесь любовница, она официантка в офицерской столовой. Она нам с тобой принесет столько, что нам и не снилось, и все будет самое наилучшее. Борщ она носить не будет, она принесет полный бачок гуляша. Ты не волнуйся, те двое суток, что я отсидел, она мне приносила регулярно.

– Но ее не пропустит караульный.

– Он из нашей же роты, пусть попробует не пропустить.

Я спросил:

– А за что тебе дали 10 суток?

Солдат отвечает:

– Я очень рад, что мне дали 10 суток строго ареста. Меня могли бы и в тюрьму посадить. Я целую неделю был в самоволке в Троицке. А ты знаешь, что за самоволку свыше трех суток три года тюрьмы?

– Это я знаю.

– Вот я лучше 10 суток здесь отсижу с удовольствием, чем пробыть все время в дисциплинарном батальоне.

Утром нам на завтрак дали чай и кусок хлеба, однако после завтрака официантка офицерской столовой принесла нам роскошный завтрак. Она уже знала откуда-то, что нас двое. Пока я ел, они с моим коллегой в противоположном углу занимались сексом. Обед она нам также принесла вовремя – такой же шикарный был обед. Перед самым обедом к нашей палатке подошел капитан – начальник клуба училища – и говорит мне:

– Ты чего тут сидишь? Ты знаешь, что после обеда приезжают летчики? У нас ведь соревнования по волейболу, а ты член сборной училища, притом атакующий, а ты забрался на гауптвахту. Выходи!

– Меня караульный не выпустит.

Караульный подтверждает:

– Ему трое суток строго ареста сидеть.

Капитан пошел к начальнику караула. Тот ему, по-видимому, сказал, что меня посадил подполковник – заместитель начальника училища, и выпустить меня он никак не может. Тут подошел обед, мы пообедали. После обеда опять приходит капитан вместе с начальником караула, и мне говорят:

– Выходи.

Мой сокамерник говорит:

– Не ходи, тебя посадил подполковник, а тут пришел капитан, потом мне скучно будет без тебя.

Оказывается, капитан смотался в Троицк и получил от подполковника, который меня посадил, письменное приказание об отмене курсанту Стальгорову наказания «трое суток строго ареста». Начальник караула показывает мне эту бумагу и говорит:

– Вот видишь, подполковник, который посадил тебя, теперь выпускает, мотай отсюда!

Под протесты моего сокамерника я с ним распрощался и пошел на спортплощадку. Так я и не посидел как следует на гауптвахте. Больше за всю службу в Армии я на гауптвахту не попадал.

В следующий понедельник командир роты назначил меня командиром второго отделения нашего взвода. Я стал коллегой теперь уже Максимова. Ещё через несколько дней меня и Максимова назначили командирами взводов студентов, которые прибыли в наш лагерь на военно-учебные сборы. Мне дали один взвод, Максимову другой. Это были студенты Свердловского политехнического института. Я не был освобождён от занятий в учебных корпусах, но и студенты занимались также изучением необходимых предметов.

Студенты являются особым контингентом – военнослужащие только на небольшой срок пребывания (три недели). Я с ними занимался общевойсковой подготовкой: подъем, физзарядка, строем шли в столовую и обратно. Для меня это было совсем необременительно. И студенты были мной довольны, и я ими был доволен. Я научил их петь «Американку», а они научили меня петь песню, под которую также с удовольствием ходили – «Тетя Шура».

Во время подъема они дружно вставали, потом шли на физзарядку. Они делали физзарядку, но попросили меня, чтобы я разрешил им не делать солдатский комплекс, а разрешил те упражнения, которые они привыкли делать дома. И они делали каждый в отдельности то, что им было необходимо.

А максимовский взвод студентов жаловался все время на Максимова – на физзарядке он принуждает выполнять солдатский комплекс, а не то, что они делали дома, из-за чего они завидовали моему взводу, и под конец пребывания сказали, что в последний день они Максимова побьют за все его мелочные придирки. Мне, конечно, хотелось, чтобы они его побили, но я решил, что это будет нехорошо. Я сказал об этом нашему командиру роты, тот передал это командиру роты обслуживания, и Максимова в последний день со студентами не было в лагере. Студенты взвода Максимова чрезвычайно сожалели, что его нет, они его даже искали по всей территории лагеря, но не нашли.