Читать книгу Кто я? Книга 2. Мои университеты - Юрий Михайлович Стальгоров - Страница 9

Я прожил в Челябинске 14 месяцев, до этого я никогда не жил в больших городах. Самый большой город, в котором я жил – это Каменец-Подольский, но он в десятки раз меньше Челябинска. Для сравнения, население Челябинска более миллиона человек, тогда как в Каменец-Подольском проживает несколько десятков тысяч. Вокруг центрального района Челябинска находятся несколько заводов со своими жилыми микрорайонами, я жил и работал в Металлургическом районе. Из нашего района в центр города можно было попасть либо автотранспортом, либо на трамвае. Однако трамвай из нашего района не доходил до центра Челябинска, поскольку примерно на полпути трамвайная линия преграждалась насыпью с железнодорожными путями, и проезда сквозь нее не было – был только пешеходный проход. Если ехать на трамвае, то прямо перед этой насыпью была конечная остановка нашего маршрута, а дальше для продолжения пути надо было пройти под насыпью и сеть на другой трамвайный маршрут. Естественно, при этом нужно было покупать новый трамвайный билет. Это создавало, конечно, большие неудобства, особенно поздно вечером или ночью, когда приходилось ехать домой после посещения театра, цирка или парка, находящихся в центре города. Кроме этого оказалось, что в Челябинске разгул криминала, и при пересадке с трамвая на трамвай ночью возле насыпи грабители нападали на людей, отбирали у них деньги с ценностями и даже раздевали догола.

По пути в центр за насыпью находился вещевой рынок – так называемая «барахолка». Примерно через неделю моей работы на заводе в выходной день я ехал в гостиницу «Южный Урал», где остановился тогда мой дядя Володя. Со мной ехал Штукалюк. У меня были наручные часы «Победа» на браслете, но браслет был сломан и на руке не держался, поэтому я положил часы в брючной карман для часов. Этот карманчик был небольшим, и в нем поместились только часы, а браслет торчал снаружи. Почему-то мы со Штукалюком захотели выйти на остановке рядом с «барахолкой» и что-то там посмотреть. Вряд ли мы хотели там что-то купить, так как денег у нас было очень мало. Скорее всего, на базар мы пошли просто из любопытства. Мы прошлись по рынку, посмотрели, чем там торгуют, и вышли к трамвайной остановке. Там какой-то парень на вид лет двадцати очень вежливо спросил меня, который час. Я вынул из карманчика свои часы, посмотрел на них и ответил. Он поблагодарил меня. Тут подошел трамвай, и при входе в вагон почему-то образовалась давка. Народу было не так уж много, но получилось так, что мы вынуждены были проталкиваться сквозь толпу. Штукалюк даже отправился к передней двери и зашел в вагон через нее. Уже стоя в трамвае на задней площадке, я заметил, что прижимавшийся ко мне во время посадки парень вдруг стал резко от меня отходить. Я вспомнил про браслет часов, торчащий из кармана, и потрогал карман – часов там не было. Я сразу подумал, что этот парень и вытащил у меня из кармана часы. Наверное, и время у меня на остановке спросили не случайно, а чтобы убедиться, что у меня приличные часы. Парень спешно шел к передней площадке трамвая, и я крикнул Штукалюку, чтобы он его задержал, но Штукалюк не понял, чего я от него хочу. Тут открылась передняя дверь вагона, и парень вышел. К этому времени я уже подошел к Штукалюку и сказал ему, что этот парень унес мои часы. Трамвай уже тронулся. Я было подумал, что следует выйти из трамвая, догнать этого парня и отобрать у него мои часы, но пришел к выводу, что их тут целая шайка, и мы вдобавок к похищенным часам получим еще и по морде. Приехав к дяде, я рассказал ему о своем «приключении». Он мне посочувствовал. Забегая вперед, скажу, что следующие часы я приобрел только через 7 лет.

По выходным я время от времени ездил в центр города – либо в театр, либо в цирк, либо в городской парк. За год я был в оперном театре Челябинска два раза, в первый раз смотрел оперу «Отелло», а во второй – «Кармен». Мне очень понравились оперные артисты и их голоса. Акустика в оперном зале была замечательная, и артисты пели безо всяких микрофонов и усилителей – всё было отлично слышно. В цирке я запомнил только клоуна, это был Олег Попов – достаточно знаменитый впоследствии артист. Я запомнил его по большой клетчатой кепке, которая в дальнейшем сопровождала его всюду и стала символом О. Попова до самой его глубокой старости. Мне говорили, это было его первое выступление после окончания циркового училища. Более того, кто-то мне даже сказал, что это выступление было его дипломной работой. Не знаю, насколько это все соответствует действительности. До этого я видел только одного клоуна – Карандаша в Московском цирке. Позднее в том же Московском цирке я увидел Ю. Никулина. Я считаю, что Попов, Карандаш и Никулин – равноценные по таланту люди. Теперь о городском парке. Он также находится в центре города, там находились различные аттракционы, но они меня не интересовали – я интересовался танцплощадками, их в парке я насчитал четыре. Возможно, танцплощадок было больше, но я по парку особо не разгуливал и других танцевальных площадок не обнаружил, кроме этих четырех. На трех из них танцевали самые различные танцы, причем преобладали «западные» танцы – танго, фокстрот, которые не приветствовались в СССР. А на четвертой танцплощадке танцевали исключительно русские народные танцы: кадриль, «Чародейку», «Коробочку», «Яблочко» и еще несколько других, совершенно мне незнакомых. Музыка воспроизводилась радиолой с усилителем. Я решил, что буду ходить на четвертую танцплощадку, потому что мне было интересно узнать, как танцуют эти танцы, новые для меня. Я не умел танцевать ни один из них, но присматривался к танцующим и со временем научился танцевать некоторые эти танцы. На танцплощадке имелся распорядитель, он же показывал, как нужно танцевать, и выстраивал пары так, как это требовалось для танца. За порядком на танцплощадке следила группа парней, и если кто-то из пар во время танца начинал выкидывать коленца и делать что-то, не соответствующее танцу, к этой паре подходили «наблюдатели» и немедленно выводили с танцплощадки. При этом они говорили: «Если вы хотите танцевать что-то другое вместо наших танцев, идите на соседние танцплощадки – там можно танцевать все, что угодно. И не приходите больше к нам, пожалуйста». Мне это нравилось. На эту же танцплощадку не пускали чересчур пьяных. Однажды я пришел на танцплощадку со своим приятелем-сварщиком. Я был абсолютно трезв, а вот мой приятель был пьян, и его не пустили на площадку. Как он только не пытался туда войти! Он выискивал различные проходы к ней, но, как только он появлялся на танцплощадке, его немедленно оттуда выставляли. И это тоже мне нравилось. Я также заметил, что на танцплощадке, где танцевали только русские танцы, народу всегда было больше, чем на любой другой. Получалось, что среди танцплощадок была конкуренция, и ее выигрывала именно танцплощадка с русскими народными танцами, куда не пускали пьяных. Мне приходили на ум различные запреты танцев у нас в техникуме и не только, но выходило, что любые запреты хуже открытой конкуренции, в которой выигрывает лучшее.

Недостатка продуктов в магазинах Челябинска не было. Особенно много было озерной рыбы, поскольку рядом полно озер. Одно из них, Смолино, было в черте города, в Тракторозаводском районе. Я только один раз был там и запомнил только, что рядом с этим озером хвойный лес или лесопосадка – отсюда и название озера. Еще мне в Челябинске понравилось то, что и летом, и зимой продавалось мороженое, много было кафе-мороженых. Я бывал в этих кафе – в довольно просторном помещении стояли столики, на которые официантки приносили в специальных чашечках мороженое разных сортов (их было не менее пяти).

Зима 1953—1954 года была для меня достаточно холодной, так как зимы в Украине, откуда я приехал, гораздо мягче, а в Челябинске температура зимой доходила до -35 градусов. Большинство мужчин ходили в шапках-ушанках, но уши у шапок никто из них никогда не опускал даже при сильном морозе и ветре. Все старались разогреть уши руками.

Я уже отмечал, что в Челябинске на улицах было очень много пьяных людей – как мужчин, так и женщин. Рабочие завода, выходя из проходных, сразу старались выпить хоть рюмку водки в расположенных по всей длине забора между заводскими проходными ларьках, цепь которых тянулась от одной трамвайной остановки до другой. Я любил летом ходить пешком путь от завода до соцгорода. Эти 4 километра пути – санитарная зона между заводом и городом, дорога была с бетонным основанием, покрытым асфальтом. Несколько раз на этом пути мне попадались пьяные женщины, валяющиеся в кювете. А однажды я обогнал парочку девушек, одна из которых предложила мне себя за 5 рублей. Я понял, что эти молодые девчонки – рабочие треста «Челябметаллургстрой». Зарабатывали они немного, да и вообще строительные рабочие зарабатывали меньше, чем рабочие металлургического завода.

И завод, и соцгород начали строиться во время войны. Завод строился с полным металлургическим циклом и по новейшей технологии, хотя мартеновское производство стали к тому времени уже устарело, а доменное производство было самым современным и к тому же очень экологичным. Тем не менее, производство кокса в коксовых батареях было недостаточно экологически чистым – воняло ужасно, между прочим. В соцгороде также строились современные многоэтажные дома и современная инфраструктура: водопровод, канализация, электричество, газ, централизованная отопительная котельная. Также были построены несколько школ, детских садов, дворец культуры, два кинотеатра, здания металлургического техникума и металлургического института, больница, поликлиника (как ведомственная, так и муниципальная). Соцгород, как и завод, все время строился – огромный строительный трест «Челябметаллургстрой» строил как соцгород, так и цеха завода. Тем не менее, жилья не хватало – всё еще существовали два поселка, находящихся недалеко от соцгорода и завода. Они назывались «Шанхай» и «Копай-город». Я не был в первом, а во втором был и увидел там обыкновенные вырытые землянки, в которых жили люди с 1941 года. Говорили, что и «Шанхай» точно такой же. Там не было никакой инфраструктуры – землянки топились самодельными печами, ни газа, ни электричества, освещение керосиновыми лампами. Эти поселки подлежали расселению и уничтожению, но, когда я там был, люди всё еще в них жили.

Недалеко от места, где находились два наших финских домика, был поселок под названием Першино, в котором жили эвакуированные украинцы. Вот этот поселок был чудесным – там были сады, огороды и достаточно приличные частные домики. Кстати говоря, до приезда украинцев в Челябинск почему-то считалось, что там не могут расти помидоры, яблони, груши и сливы. Приехавшие из Украины люди не знали этого и стали высаживать и сады, и огородные овощи. Оказалось, что все растет.

Я проработал на челябинском заводе до октября 1954 года. Завод работал плохо, не выполнял показателей, заданных ему главком, и зарплату нам не платили. Последние полгода, начиная со второго квартала, я не получал зарплату, а получал только аванс. Моя зарплата была 1000 рублей в месяц, но я получал только 300 рублей аванса и ничего более. С рабочими же рассчитывались полностью.

Тем временем я собирался в армию. Передав Оськиной по акту свой цех, я простился с работниками завода и персонально с Рябицевым. Завершив все свои дела на заводе, утром 4 октября я вместе с мамой был в сборном пункте областного военкомата. Там уже был представитель войсковой части, в которую нас направляли служить. Звали его капитан Репкин. Он построил нас, 30 человек спецнабора, и назвал войсковую часть и ее почтовый адрес, чтобы наши родители знали, куда отправлять письма, и велел собираться в путь.