Читать книгу Кто я? Книга 2. Мои университеты - Юрий Михайлович Стальгоров - Страница 3

Завод шлаковых материалов еще строился, в нем должно было быть три цеха: цех полусухой грануляции доменных шлаков, цех литой дорожной брусчатки и цех термоизоляционных материалов. Цех грануляции работал в три смены, цех дорожной брусчатки – в одну, а цех термоизоляционных материалов еще не был построен.

Рядом с нашим заводом буквально в трёхстах метрах от заводской площадки располагался цех грануляции шлаков, принадлежащий строительному тресту «Металлургстрой». Как производилась там грануляция? Привозили несколько ковшей жидкого доменного шлака и выливали по одному прямо в бассейн, где струя жидкого шлака рассыпалась на достаточно мелкие гранулы. После слива нескольких ковшей шлака в этот бассейн оттуда грейферным краном вынимался гранулированный шлак, после чего он перекладывался на бетонную площадку рядом с бассейном для отстоя от воды. После этого шлак грузился в железнодорожные вагоны, как правило, думпкары треста. Все равно воды в этом шлаке было много – при полусухой грануляции шлаков воды в гранулированном шлаке в десятки раз меньше.

Наш цех полусухой грануляции шлака был построен по проекту, в котором использовалось изобретение советских инженеров Крылова и Крашенинникова. Суть новизны заключалась в том, что доменный шлак из ковша по желобу выливался на лопасти вращающегося барабана полутораметрового диаметра. Одновременно на желоб, на жидкий шлак выливались струи воды – сама грануляция шлака проходила практически на желобе с минимальным количеством воды. Одновременно смесь шлака и воды выливались на вращающиеся лопасти барабана, и этими лопастями шлак вместе с водой выбрасывался на площадку. На этой площадке собиралась куча горячего, уже гранулированного шлака, оттуда она скреперной лебедкой выгребалась в дальний конец площадки. Почему-то никто не умел обращаться со скреперной лебедкой, и для удаления гранулированного шлака подальше от барабана использовали трактор-бульдозер. Работа бульдозериста была чрезвычайно тяжелой, так как шлак был горячим, и куча шлака парила остатками воды.

Цех литой дорожной брусчатки делался по технологии, взятой из Германии как репарация за убытки, нанесенные немцами Советскому Союзу. В Германии по этой технологии работали со шлаками меднорудного производства Мансфельдских медеплавильных заводов. Такой брусчаткой из шлаков меднорудного производства в городе Кёнигсберге к тому времени были вымощены все площади и некоторые улицы. Причем брусчатка на площадях была разноцветной, ею выкладывались узоры. Вот эту документацию, которая имелась по данной технологии, взяли мы, и был построен цех литой дорожной брусчатки в Челябинске. Надо сказать, что технология производства самих кубиков брусчатки, по-моему, была трехсотлетней давности, крайне примитивной, все делалось вручную. В лучшем случае с помощью отбойных молотков вскрывалась прибыльная часть залитого в ямы с пресс-формами доменного шлака.

Не каждый шлак подходил как для грануляции, так и для производства брусчатки. Подходил только так называемый кислый шлак. В цехе у меня был специальный человек для отбора в доменном цехе годного для производства брусчатки шлака. Производство заключалось в том, что в специальных ямах глубиной в полметра и размерами 4х4 метра выкладывались из металлических пластин ячейки высотой в один или два яруса. Яма с ячейками заливалась жидким доменным шлаком из большого 15- или 25-тонного шлакового ковша. Заливались эти ямы шлаком на тридцать сантиметров выше пресс-форм. Таким образом, на следующий день над пресс-формой был тридцатисантиметровый сплошной слой уже застывшего, как камень, шлака, который разбивался с помощью отбойных молотков, и из-под этого твердого слоя из пресс-форм вынимались кубики брусчатки с ребром 15 сантиметров. Шлак в ямах не всегда успевал остывать до комнатной температуры, а рабочие его уже взламывали. Работа эта чрезвычайно тяжелая, плюс жара летом – жаркое солнце и снизу жар от застывшего шлака. Однако же, платили людям хорошо.

Кроме этого в цехе должен был быть участок производства щебня из шлака, точнее, из тех кусков от верхнего тридцатисантиметрового слоя, который разбивался, чтобы достать кубики брусчатки. Этого участка не было. Я до техникума целый год работал диспетчером в автоколонне и умел распоряжаться людьми, но, конечно, как начальник цеха я был слабоват. У меня было два мастера – две женщины.

На нашем заводе столовой не было, поэтому обедать я ходил либо в столовую строителей в «Тридцатом поселке», либо в мартеновский цех №2, находящийся буквально рядом с нами. Этот цех работал, однако не был достроен полностью. Его строящаяся часть была огорожена, и там работали строители-заключенные, которых я упоминал ранее.

Чтобы попасть в цеховую столовую, надо было обойти ограждение – это недалеко. Далее нужно было подняться на насыпь, на которой проходил железнодорожный путь шихтового двора мартеновского цеха, где часто отстаивались платформы с шихтовыми материалами. В то время в мартеновский цех для переплавки привозили очень много деталей вооружений, автомобилей, мотоциклов и другой техники, ранее поставленной в Советский Союз по ленд-лизу. Всё это должно было попасть на шихтовый двор под пресс, поскольку переплавлять достаточно крупные металлические брикеты было удобнее и выгоднее, чем детали по отдельности. Я был поражен этим и не понимал, зачем отправлять под пресс годные детали вместо того чтобы использовать их в народном хозяйстве. Я даже спросил об этом Рябицева. Он объяснил мне, что по условиям ленд-лиза не израсходованные и не утраченные материальные ресурсы подлежали оплате, тогда как за всё, что было израсходовано и утрачено во время войны, платить было не нужно. Поэтому правительство Советского Союза решило уничтожить хотя бы часть оставшихся поставок. Когда на отстое находилось много вагонов, нам приходилось пролезать под ними, чтобы добраться до столовой.

Что представляла собой столовая мартеновского цеха? Здание столовой находилось в пристройке бытового корпуса цеха. Сразу после входа находился общий зал примерно на 100 посадочных мест, в углу зала находилась отгороженная линия выдачи блюд, которая упиралась в кассу. При входе на нее было написано «Сталевары обслуживаются вне очереди», поэтому там всегда был бардак – людей было очень много, и часть из них пыталась пробиться на линию раздачи со стороны кассы, часть перелезала прямо через ограждение. Говорили, что иногда дело доходило до драк. Через стену от этого зала был еще один зал, раза в три меньше – это был зал для инженерно-технических работников. Вот там-то было всё иначе. Зашедшие туда пообедать люди сразу садились за столы. В зале было 4 ряда по 4 столика в каждом, каждый из столов был рассчитан на 4 персоны – таким образом, было 64 посадочных места. Каждый из рядом столиков обслуживала отдельная официантка. На столах лежали меню, и каждый выбирал себе блюдо. В меню было два вида первого, два или три вида второго, а на десерт можно было выбрать стакан чая, стакан компота и стакан сметаны. Обед из двух блюд, компота или чая обходился чуть меньше 5 рублей. Официантка приносила еду, но деньги за нее не брала – плату нужно было относить на ее личный столик, находящийся у входа в зал. Если нужна была сдача, ее можно было взять самостоятельно из находящихся на этом столике денег. Однажды я ушел, забыв заплатить за обед, и вспомнил об этом уже у себя на заводе. Я очень переживал, что обманул официантку. На следующий день я извинился перед ней и поинтересовался, насколько серьезной была недостача (ведь не я один мог не заплатить за обед). Она ответила: «Недостач у меня никогда не бывает: во-первых, здесь обедают честные люди; во-вторых, многие не берут сдачу монетами, и для меня такие монеты складываются в рубли, и, как правило, когда я рассчитываюсь с поваром, у меня остаются лишние деньги». За этим залом был еще третий небольшой зал, предназначенный для обеда начальника цеха и его заместителей. Там было всего два столика. У начальника цеха было три или четыре заместителя, и они там обедали иногда вместе, иногда раздельно. Меня удивило такое разделение столовой. Зал для рабочих – как зал для скота, так как там никакого порядка совершенно не было. Раздача блюд была явно перегружена, и никаких официанток там, естественно, не было. По сути дела столовую разделили зал для уральского «работного люда» и два зала для господ. Я поделился этим своим мнением с Рябицевым, который до Челябинска работал начальником мартеновского цеха, и спросил, такой ли порядок был в столовой его цеха. Он ответил: «Да, такой. Этот порядок был еще до того, как я стал начальником цеха. Он был таким во время войны и остался таким же после войны».

23 сентября 1953 года мне исполнилось 20 лет. Мои коллеги по работе на заводе сказали, что этот юбилей нужно отпраздновать. Мы договорились, что в этот день они придут ко мне в домик, и мы там отметим. Мой сосед Рябицев куда-то убыл, и я в домике был совершенно один. Что это были за коллеги? Это мой мастер Рива – еврейка по национальности, достаточно симпатичная, но полная, и начальник заводской лаборатории по имени Капитолина, звали мы ее все Капа. Обе незамужние. Риве было около 22, а Капитолине до 30. Я купил бутылку шампанского и какую-то закуску, а они принесли мне подарок – альбом для фотографий (этот альбом, уже изношенный, я выбросил только в начале 2000-х годов). Мы отметили слегка этим шампанским день моего рождения, и Капитолина сфотографировала меня с Ривой.