Читать книгу Ли Лу Би. Вторая книга об Александре, Лусинде и Беатрикс - Агния Аксаковская - Страница 11

В кабинете Рене было полным полно интригующих колб-реторт и вообще всяких, по выражению Жанно, «сушёных обезьян».

Сам Жанно изучал обстановочку.

– Спокойно, герр профессор. – Приговаривал он время от времени, безуспешно отбиваясь от хозяина кабинета. Тот бегал по пятам за гостем и наскакивал на него.

– Ох, ты Господи, Жанно! Радость-то какая. Да как жеж это. Дай жеж тебя обнять, Жанно, Жанно!

– Легче, милый. Тебе нельзя волноваться, старик.

Жанно погладил его по животу.

– Восьмой месяц, знаешь, не шутки.

Рене залился застенчивым счастливым смехом.

– О, да… – Молвил он, отворачиваясь. Затем взглянул на друга засиявшими глазами. – Ты представь себе, сам не могу поверить – у нас будет маленький ребёночек, Жанно, Жанно!

Жанно покачал головой с сомнением.

– Ну, знаешь, Бэти – отнюдь не Дюймовочка, и у тебя как-нибудь метр пятьдесят наберётся. Так что ребёночек будет выше среднего роста. Слушай, Профессор, кроме шуток. Я увидел Беатрикс и вспотел. Выглядит, конечно, шикарно, но у меня всё онемело и отнялось. Ты хоть понимаешь, что ты натворил? Вот ты какой у нас. Мы с Венсаном ещё галстуки пионерским узлом по привычке завязываем, спим в чистом поле на паркете, свернувшись эмбриончиками и подложив под щёку пистолет. Будущее у нас такое светлое, что, считай, его и нет, прошлое в дыму и пламени, настоящий момент… объедем… а у него, вот у этого – лаборатория, стёклышки, кабинет, живот, в животе – ребёночек. С ума сойти.

Рукопожатие и объятие. Жанно отодрал от себя товарища.

– Ну, хватит. – Заявил он. – Надо остановить предварительные ласки, не то какой-нибудь папарада-мамарада ворвётся и щёлкнет нас на первую полосу. Я тебя не задерживаю, старичок?

– Ох, ну, что ты говоришь такое. Я так рад, так… Сейчас вместе пойдём к нам. Ты ведь перехватишь с нами, чего Бог послал?

– Стараюсь никогда не иметь дела с высокопоставленными особами. Впрочем, если среди того, что Он послал, найдётся что-нибудь в жидком агрегатном состоянии… Эт чего у тебя?

– Клубника для девочек, три порции. Этого я тебе не дам, старик. Знаешь, Лисси такая ещё худенькая после болезни.

– Гм. – Заметил Жанно.

Рене горячо зашептал:

– Если б ты знал, как тяжело она болела! Мы временами просто приходили в отчаяние. Бэт до сих пор за неё боится.

Жанно пробормотал:

– Напрасно.

Рене почти рассердился:

– Ну, вот, зачем говоришь? Назло, да? Неужели ты сердишься на Лисси?

– Нет, – заверил Жанно, – но просто я только что видел мадам Монтаржи… в глубоком трауре.

– Как! Ты уже виделся с Лисси? Вы говорили? Вы были одни? Ну что?

– Мы беседовали в основном о моих бёдрах.

– Что? Вечно твои шуточки. Наверное, вы были не одни. Ты соскучился? Ты рад? Наверное, налюбоваться не мог, да? Ох, жалко только, она такая худенькая, никак в себя не придёт. Понимаешь, кушает плохо, вечно какие-то куски и норовит из-под крана напиться, за ней только глаз да глаз, а я занят вот.

Жанно вздохнул.

– Старик, она абсолютно здоровенькая. Даже сквозь траур видно, что она так и пышет энергией. Так что не переживай, ты сделал всё, что мог. Ну, что ещё у вас тут в тылу делается?

– Мне кажется, что Лисси…

– От Венсана что-нибудь было? Узелковое письмо, пиктограмма? Старик из племени быстроногих приносил на память соломинку из тюфяка, на котором тихо скончался хороший белый?

– Ничегошеньки. Правда, трижды Лусинда получала пустые письма. С мышкой.

Переглянулись.

– Надо было, – осторожно предположил Жанно, – над огнём подержать. Или натереть чем-нибудь. Скажем, пивом с сосисками.

– Знаешь, Лисси…

– Лу приплакивает?

– Думаю, что даже когда она одна, то нет. Ты её не узнаешь. Она так изменилась.

– Подстриглась?

– Она знает, – не обращая внимания на шуточки, монотонно басил великан, – языков семь. И водит машины девяти марок. Одной левой. Кроме того, по просьбе Тео, я купил ей револьвер и вожу её на стрельбы в лес. Ой, смотри, не проговорись Беатрикс.

Жанно искренне изумился.

– Почему это? Неужели ты думаешь, что Беатрикс будет волноваться?

– Нет, конечно, но Тео так думает. Он просил не говорить Бэт, и мы свято храним данное ему обещание. Я думаю, что Лисси…

– Бэт накатала уйму сценок?

Рене, которого перебили на полуслове, замолчал, но тотчас пухлые губы против воли разулыбались.

– Да, только она их не записывает, а рассказывает мне на ушко.

– Ни за что не поверю, что такая деятельная особа, как Трикси, довольствуется изучением твоего ушка.

Польщённый Рене рассмеялся.

– О, будь уверен, – сказал он, – если ей понадобится, она перевернёт мир, моя жёнушка. Но она объяснила, что ей сейчас больше нравится изображать Беатрикс, Которая Прогуливается Под Крошечным Кружевным Зонтиком От Солнца. А вот Лисси…

– Зонтик – голубенький?

Рене сдвинул брови и погрозил.

– Фиалковый. Что касается Лисси…

– А ты-то сам чё делаешь?

– Да так. – Сообщил Рене. – Закончил вот Универ, наконец. Работаю вот.

Жанно последил за обнимающим пространство жестом.

– А. – Капитан пытливо оглядел помещение. – А чего вы тута делаете? Химическое оружие или биологическое? Один солдатик сказывал, бомба даже с блошками и вошками могёт быть. Я его картошку немедленно отправил чистить, чтобы не пугал мне мальчиков. Я им с таким трудом банный день устроил между боями, и они ужасно расстроились, что на них бросют такую бомбу, я видел – прям, на глазах погрустнели, а уши чистые и подштанники свежие, как цветочки, мы воду в горном озере фугаской нагрели. Ну, ты ж знаешь, что у мужчины, когда его вымыли, заметно повышается самоуважение, он становится даже чуточку надменным и втайне думает, что вот, если бы сейчас пришла Бриджит Бардо, то всё было бы замечательно. И потому я приказал этому, понимаешь, умнику, чтоб выскоблил мне тут всю картофь на берегу озера, и они значительно повеселели.

– Ну что ты несёшь, Жанно. Причём тут насекомые?

Жанно упрямо дундел:

– Говорю же, всех повывел. Сам весь дустовым мылом намылился с ног до головы и всему воинскому составу велел. А ты всегда живность любил, лошадок всяких.

Рене даже головой помотал, так заговорил его болтливый офицер. С досадой он переждал, пока Жанно надурится всласть, и сурово обратился к нему:

– Слушай, Жанно, я как-то не обратил внимания… ты мне мозги вконец, тово… А как ты до меня добрался? Там ведь на проходе никого не пускают. Короля однажды час продержали.

Жанно тоже вроде бы не знал. Он пожал сильным плечом, см. выше.

– Даже не знаю. Так как-то.

Рене повеселел.

– Ты там часом не убил кого-нибудь?

– Да нет вроде.

В коридоре что-то многоного затопотало. Ворвались двое патетически. Тот, что слева, прокричал:

– Всем поднять руки, лицом – к стене!

Жанно выпучился и еле слышно попросил, кхекая:

– Хоть бы предупреждали, ребята. Так ведь описаться можно.

Рене терпеливейше толковал, постукивая карандашиком:

– Ребята, я всё понимаю, у вас рабочий день, но я не буду руки поднимать. Это неразумно как-то. Честное слово, Я – Рене Керадрё. Меня легко запомнить.

Жанно подтвердил, тыкая в товарища большим пальцем:

– Он – очень высокий, красивый, умный и скромный.

Тот, что справа, проворчал:

– Профессор, конечно, мы вас знаем. Речь идёт о Неизвестном.

Жанно сделал губы набок и прогундосил:

– Ренюшка, а признайся – небось, и, правда, у вас тута чего-то секретное делают. Я постараюсь не проговориться за границей.

Левый тенором вклинился:

– Живо! Не то придётся стрелять, а Профессор этого не переживёт.

Жанно толкнул приятеля в бок сюртука.

– Ты тут на хорошем счету, ботаник.

Правый разъяснял Рене, свирепо косясь на Неизвестного:

– Видите ли, господин Керадрё, он чуть не убил привратника и подлежит аресту.

Жанно слегка обиделся и обиды не скрыл:

– Во враньё. Рене, честно. Я ему сказал – смотрите, там птичка. Он решил, что я нарочно, посмотрел, а там и, правда, это… птичка. Да ещё и сказала что-то. Довольно обидное. Он поскользнулся и упал.

Выхватил револьвер.

– Бросить оружие! – Лязгнул левый.

Правый зажал рот себе и сквозь пальцы охнул.

– Это – Капитан Жанно. – Вырвалось у него.

Левый тоже что-то ощутил, отступил и звонко прокричал:

– Тааришч Главнокомандующий! Разрешите доложить!

– Отставить. – Предложил Жанно. Пряча пугач, пропыхтел. – Ребят, не в службу, как грица… попросите там у привратника, пусть выпишет мне пропуск, чтоб всё чин-чинарём, а то у Профессора, я чувствую, могут быть неприятности. Да, и передайте, что свинцовую примочку на затылок оплачу я.

Солдатики ушли, путаясь в автоматах. Жанно проводил их Проницательным Командирским и, деликатно дождавшись, чтобы нежно прикрылась дверь, заметил:

– Странные люди. Так и не поверили, что виноват Попугайчик. Не верят Главкому, разложенцы. А чё ж ты не спросишь – а что, там взаправду был попугай?

– Бог с ним. – Рассеянно и хмуря светлые пушистые брови, отозвался профессор. Брови ещё крепче сошлись, и он поднял расстроенное лицо. – Жанно, я по поводу Лис…

– Там взаправду был Попугай. Ой, а ета чего тута у нас?

Жанно уже и лапку протянул, но хозяин сердито тяпнул его:

– Э!

Жанно не мог оторвать взоров от поблёскивающей ёмкости.

– А чё – низя, да? Козлёночком стану?

– Поставь, сказал.

Ноздри капитана затрепетали в мизерной удалённости от края пробирки.

– Ну вот, а пахнет так аппетитно. – Повиновавшись, заволновался Жанно. – Это вы на ком эксперимент ставить будете? Нельзя ли записаться? Взял бы да и вписал меня по блату потихоньку.

Рене взял пробирку в свои большие добрые руки.

– Вот этой дозы, – объяснил он, – достаточно, чтобы у тигра внезапно прекратился брачный период… а если только понюхает, то на три дня.

Жанно отошёл от стола.

– Гм. А на людях пробовали?

– Да, вот сейчас.

Жанно погрустнел.

– Плохо шутишь, кавалерист.

Рене хмыкнул.

– Боисси, однако.

– М-м-м, не то чтобы я так уж сильно ценил свой брачный период, но… Проверять ведь придётся, а я только что с войны и носа толком попудрить не успел.

С терпением Рене, похоже, произошла общеизвестная, печальная вещь.

– Вот что, Жанно. Хватит мне тут. Козлята, попугайчики. Стоит мне заговорить про Александру, ты уводишь разговор. В таком случае, я спрошу прямо – ты больше не любишь Лисси?

После коротенького молчания оба встретились взглядами.

– Ах, прости, прости. Я забыл, что тебя вот так запросто спрашивать нельзя. Это мы с Венсаном несдержанны в проявлении чувств и бросаемся священным словом, когда ни попадя. Лады, я тебя иначе спрошу. Роберваль, ты собираешься сделать предложение мадам Монтаржи?

– Какого чёрта? – Рявкнул Главком этак по-военному и добавил вежливо, как положено штафирке. – Почему вы лезете в мою личную жизнь, ботаник?

Рене присел на край стола.

– По праву и обязанности друга, твоего и Александры. – Начал уравновешенно объяснять он, складывая большие руки на груди.

Тут бы хорошо для общего эффекта поправить очки, но очков ботаник не носил.

– Бэти и я хотим, чтобы вы были счастливы. Ты, Лисси, Лу и Тео – самое драгоценное, что у нас есть. Мы с Бэти заметили, что никто из вас не тоскует о корнях, о том, что их нет. Вы все – дикие, Перекати-Поле… Лисси, прости, Господи, может взять и лечь, шпана такая, где стояла – на земле, на траве… Госпожу Венсан, напротив, прямо-таки отрывает от земли. Кажется, налети ветерок посильнее, и она с ним умчится. А мы с Бэт очень грустим о моих родных, о дедушке Бэт. Моя жёнушка мечтает о Большой Семье, где мы бы с ней высились, как два старых могучих дерева. Но пока об этом рано говорить…

Зануда вздохнул, тише добавил:

– У нас было неладно с детками, Жанно. Неизвестно, как всё обернётся и на этот раз. И потому мы с женой страстно дорожим вами. Нас всех соединяет любовь. Как нам было горько, когда Лисси удрала от нас в склеп Монтаржи, а Лу сняла люкс в центре, и обе под предлогом, будто они мешают нашему счастью.

Жанно со свойственной ему склонностью упрощать подытожил всю эту лепоту:

– Значит, всем вам, деликатно выражаясь, приспичило, чтобы я сделал предложение госпоже Монтаржи?

– Да, нам с Бэти очень этого хочется, – холодно отвечал Рене, – и я смело говорю и за чету Венсан.

Жанно склонил голову к погону.

– А чего хочется госпоже Монтаржи?

Рене досадливо поднялся, так что стол шатнуло.

– Не делай глубокомысленного выражения, командир. Тебе не идёт. ЧЕГО ХОЧЕТ ЛИССИ? Я получше узнал Александру за этот год и могу твёрдо тебя уверить… ЛИССИ НЕ ЗНАЕТ, ЧЕГО ОНА ХОЧЕТ. Хочет ли гром грянуть и молния – сверкнуть? Так и наша Лисси.

Рене поспешил добавить, что это-то при том, что Лисси – очень умная. Много думает. Иногда из её розовых губ вываливаются такие мыслишки, что Бэт приходится заботливо поправлять ему, Рене, нижнюю челюсть.

– Понимаешь ведь, – продолжал занудствовать он, – обычно с полуслова ясно, что у человека в казанке кой-что имеется.

Жанно упорно молчал, и Рене с упрёком заткнулся тоже, но ненадолго.

– Хорошо, молчи. – Заявил он. – Но мысленно конспектируй. Ты не сердись, Жанно, и не обижайся, но Лисси умнее тебя.

Жанно слегка рассердился и немножко обиделся.

– Я не сержусь и не обижаюсь. Мне это известно. Но только ведь и Бэти умнее кое-кого.

Рене посмеивался.

– Знаю.

– А Лу явно головастее специалиста по грызунам. Женщины вообще мозговитее, а знаешь, почему, Керадрёшечка ты моя? Пусть бы они не гордились и не задирали нос. Они то и дело выгоняют нас на войну, где мы моемся дустовым мылом, дрожа от холода и унижения, и спроваживают в тесные кабинетики, набитые подслушивающими устройствами…

Отстрелил что-то под столом.

Рене поморщился, не оборачиваясь.

– Всё равно заново прилепят. На то же место. Я об него коленку чешу.

– … где мы проводим эксперименты на ни в чём не повинных тиграх и расставляем на столах письменных чистейший ирландский виски, которым не желаем поделиться с другом, вернувшимся с войны…

Они требуют от нас, чтобы мы держали чемоданчики наготове, и мы вечно уходим в ночь, в ночь с этими бесчувственными чемоданчиками, где лежит наше целомудренное бельё, которое они не хотят штопать…

История человечества – это история мужчин, которые бредут в разных направлениях со своими чемоданчиками. Одни вернулись с войны, другие идут туда, изредка они сталкиваются и садятся на чемоданчики перекурить.

Рене подавлен.

– Жанно, ты как-то это… преувеличиваешь.

– Ничуть. Запомни, Профессор, мир – это место, по которому мужчина носит туда-сюда свои запасные подштаннички.

(Тяжело задумались.)

– Это угнетает. – Гнул командир. – А они? Остаются, и у них сразу освобождается масса свободного времени, которое они употребляют, чтобы развить свой мозг в направлении чистой мысли… А после, когда мы вернёмся, стройненькие, плохо выбритые, почёсывая тигриные укусы – нам бесцеремонно сообщают, что мы – глупы, да мы и сами с ужасом чувствуем, что изрядно поглупели и у нас одна-единственная мысль, которая вращается исключительно вокруг второй пуговицы на их блузке.

– Это – хорошая мысль, Жанно. Умная и правильная, ибо, если вдуматься, Мысль Господа нашего вращалась там же, когда Он создавал Миры.

Жанно забеспокоился.

– Ох ты трын-трава, да Он, бедняжечка, никак – мушшына?

Рене передвинул на столе мудрёную реторту. Для него это сдержанное движение было, видать, как ежли бы другой кто бумкнул бы по столу кулаком.

– Ничего у тебя нигде не вращается, Жанно. Ты – мрачный, тихий и несчастный.

– Невжеж я не похож на победителя? – Ответствовал на этот поток оскорблений офицер.

– И ты любишь. Ты – просто очень любишь. И ничего не можешь с этим поделать. Это – ураган. Жанно, неужели тебя оттолкнул поступок Лисси?

Жанно отметил, что профессор не оставил паузы для возможного ответа.

– …И даже твоей любви не хватает, чтобы понять её? Да, проступок был ужасен. И тебя оскорбило, что она не раскаивается? В таком случае, извини, старина, но дуст действительно притупил твои умственные способности. Пусть она никогда не признается в этом, но свою вину она осознала с такой силой, что это было страшнее публичной экзекуции. Мысль о предательстве, которое она совершила, проникла ей в плоть и кровь, поразила сразу и душу, и тело. Поэтому она и свалилась тогда, как подкошенная. Жанно, Жанно.

…Я просто вижу это, никогда не забуду – светлая аллея, дом за цветущими сливами, свет из окошек, три эти девочки, ради которых к трём остолопам пожаловала с небес Четвёртая – Судьба.

Он тяжело вздохнул.

– Лисси с каким-то жутким бутербродом. Я так и не сумел его отнять. Когда мы положили её на постель, она уже горела, как в огне, открылся бред, а всё платье засыпано крошками и простыни тоже. Крошки её мучили, и мы трижды вытаскивали её и заново всё перетряхивали. Она говорила, что ей тесно от акул, что плавники колются. Ты представляешь, Жанно, где была в эти минуты её душа? Она открывала при свете ночника чёрные глаза, и я видел, что она балансирует над самым безумием. Душа её спрашивала – не спрятаться ли ей? И в этой тьме душа Лисси поступила мужественно и честно – вернулась к действительности, чтобы снова и снова наказывать себя памятью о своём преступлении.

Рене замолчал и уже сдержанней, даже как-то небрежно осведомился:

– Те три месяца и у тебя ведь выдались неважными?

Жанно неопределённо пробурчал, что он здорово порезался.

Рене вопросительно наморщил лоб.

– Это что значит, прости? Твои словечки…

– Опозорился. – Мягко объяснил полководец. – Есть, конечно, и другие слова, я их много знаю… хотя вы с госпожой Монтаржи и думаете, что я человек неучёный. Но я остановлюсь на этом. Это ведь тебе понятно? У меня башка перестала варить, как только я увидал разрушенные крепости. Одна была набита до отказа шестнадцатилетними мужчинами. Последний призыв.

…И ни одного живого. Тут же в двух шагах деревушка, которую выворотило взрывом. Ко мне немедленно подвели всяких подозреваемых в пособничестве повстанцам, я махнул, чтобы их отпустили…

– …сел на камушек, прям, как полководец, взял черепок в ладошки и стал делать вид, что я думаю. Это был мой единственный разумный поступок.

Жанно помолчал и, на всякий случай, разъяснил:

– Ну, с арестованными. А дальше пошли ошибки. Знаешь, почему? – Задушевно обратился к профессору.

– Молчи. Я всё понимаю. – Отвечал тот, но вид у него был такой, как будто он как раз наоборот ничегошеньки не понимает. – Как мне тебе объяснить, что ты должен её простить?

– Ничего ты не понимаешь, профессор. – Недружелюбно улыбнулся Жанно.

Он прогулялся по таинственной комнате, как по опустевшему плацу.

– Конечно, я был чуток ошарашен, что Лис вздрючилась, но я и не надеялся, что у нас с ней всё будет легко. От этого мой полководческий гений только обострился. Все полководцы, они страшно проницательные, чтоб ты знал, экспериментатор.

Капитан показал углом рта на стол с лекарством для тигров.

– Ещё когда я раскуривал сигарету из дедушкина имения в кабинете его царственного внука, у меня появились кое-какие сомнения… и по поводу сигареты тоже. Паршивая сигарета. Я это просёк, хотя закурил первый раз в жизни.

Капитан резко завернул, будто огибая большое орудие.

– А когда я походил от одного шестнадцатилетнего трупа к другому и увидел подозреваемых – тогда, кавалерист, сомнение, как пишуть в романах, переросло в уверенность. Я понял, кто устроил этот талантливый фейерверк. И вот тут я растерялся. Оказывается, Рене, до сей минуты я был совершенно невинный. Три месяца, вместо того, чтоб воевать, я всё сидел на камешке и задумчиво смотрел на птичек. Только камешек с каждым днём всё отодвигался по мере нашего отступления.

Молчит, Жанно.

– Ты, смотри-ка, – сердито сказал, – молчит с таким видом будто он ни капельки не поражён. Из чего я делаю заключение, что ты невинность не блюл, ох, не блюл.

Рене смиренно оправдался:

– В истории, Жанно, такие вещицы случаются сплошь и рядом. Только не пойму, зачем ему это. Впрочем, ладно. Тех детей из крепости не воскресить. Лучше подумай о том, что ты не сделал бы ни одной ошибки, если бы верил, что Лисси любит тебя. Но только не надейся, что она тебе об этом когда-нибудь скажет. У неё, видно, горлышко устроено так же, как у кое-кого, и это словечко никак не протолкнуть.

– Вероятно, ты посоветуешь мне запастись терпением?

– Терпение в битве с Драконом – важная штука, но не главная. Ты славишься своими быстрыми движениями. На экскурсии в Музее ты поймал одновременно три фигурки хрустальных граций, которые столкнул какой-то недотёпа.

– Я просто хотел получше рассмотреть ноги экскурсовода.

Рене улыбнулся…

– У него проводок из штанины свисал. Никогда не видал, чтобы подслушивающее устройство носили в штанах.

Жанно выстрелил в штору, за шторой что-то пискнуло и упало.

Рене, не отвлекаясь:

– Итак, ты постараешься увидеться с Лисси при свете этого дня.

Жанно вдумчиво зачем-то посмотрел на сапожки:

– Ну да, и он уверял, что кредиторы нагрянут вечерком.

– Кто? …Одинокий?

Жанно обстрелял полку с колбами. Колбы целы, зато выскочили и повисли кудрявые проводки, слышны короткие завывания, механический треск и даже обрывок чьего-то испуганного восклицания.

– Он больше не хочет быть одиноким.

Рене потирал высокий прекрасный чистый лоб. Подошёл и подёргал за проводок. Рассеян. Жанно рассматривал револьвер, шёпотом разговаривая с личным оружием.

Рене повернулся и посмотрел на друга, предающегося глупому занятию. Мимоходом обменялись взглядами, и Профессор развёл руками.

– Конечно, теперь мне кажется, что я всегда это знал… по крайней мере, догадывался. Хотя всё понял только сейчас. Но это ужасно, Жанно. …Как мерзко.

– Но не удивительно, верно? – Тихо сказал Жанно револьверу.

– Что и говорить. – Ответил Рене.

Высокая фигура профессора красиво металась по кабинету, большие руки обхватывали окончательно разлохмаченную голову.

– Каков, однако, негодяй. Подлец. Я думал, так только в плохих романах бывает. Нет, Жанно, больше не ищи. Всех жучков не перестреляешь.

– Мог быть и худший вариант.

Жанно замер в классической позе с отставленным орудием смерти.

– Ну?

– Если бы он влюбился в меня.

– Ну и семейка. И тот, и другая помешались на льняных косичках. А ты, когда допетрил, кэп? Неужели только поёрзав на камушке?

– Спроси лучше, – спросил Жанно, – как я мог так его недооценивать, Рене. Его жена, газетчики, другие короли – все над ним посмеиваются, его вечно кто-то куда-то не пускает. Собственный служащий в собственную секретную лабораторию, например, или рассерженная Беатрикс к постели, в которой лежит привлекательная девушка. А ведь этот простачок связал в уме моё имя с именем госпожи Монтаржи задолго до того, как это сделал я. И стал на всякий случай готовиться. Помню, Венсан за месяц до войны то и дело говорил мне, что Джироламо не терпится спровадить меня, но он никак не поймёт, почему.

Рене стал говорить так, будто раскладывал карты местности с увеличенным масштабом:

– Скоренько на бис устроить новую войну он не сможет, это слишком даже для него. Потом – это дорого, а он, как не шути, парень экономный. К тому же, смею предположить, он подумывает о менее дорогостоящем и романтическом, зато более эффективном способе спровадить Жанно де Роберваля. А ты тут, понимаешь, все патрончики расстрелял.

Жанно огрызнулся:

– Зато ты теперь сможешь спокойно беседовать по душам с тиграми.

Рене понимающе наморщил свой великолепный лоб.

– Слушай, Жанно, насчёт кредиторов… у тебя имеется?

Известный жест шебуршения большим пальцем об указательный.

– Не-а. – Храбро ответил офицер. – Его одиночество заверил меня, что маво золотишка мне не видать, как этих.

– Он, действительно, предусмотрительный.

Это Рене изрёк не сразу.

– У нас с Бэти тоже ничего нет, можешь себе представить?

Судя по циничному выражению миляги-капитана, он вполне мог.

– Жалованья мне не платят, как и положено в собачьем ящике, только дают талоны на продукты, одежду и даже на то, что должно лежать в чемоданчике. К вящему веселью Бэт, которая всякий раз пытается присвоить эти талоны, чтобы вклеить в свою писательскую книжку, но выдавальщица вежливо и непреклонно их отбирает по получении товара.

– Прям, как при царском режиме. – Удручённо заметил капитан. – Слушай, а вы не пробовали запродать пирожки, которые печёт твоя жёнушка?

Рене пожалел, что Бэти не слышит простодушного капитана. Ей так нравятся, когда в неё верят…

– Бэти отослала несколько пиэс в театры и редакции, но ей всё вернули. Причём, с такой поспешностью, что это показалось мне дичью. Я исследовал почтовые штампы и выяснил, что рукописи отправили в тот же час, что и получили. Жанно, я никогда не сержусь, но тогда я…

Рене несколько смущённо замолчал.

Он, прямо, взбесился тогда. Так орал, что в спальне перегорело и задымилось подслушивающее устройство, которое он не мог найти целый год и с которым не мирилась целомудренная душа учёного. Беатрикс посмеивалась, что Рене рассчитывал заработать себе на ириски с помощью жены-писательницы, но он видел, что и она приуныла.

Её самолюбие в отличие от самолюбия Рене не пострадало, но она так мечтала получить хоть немножко денежек, чтобы помочь Лисси… И вообще ей на самом деле страшно обидно, что мужу не отдают жалованье, а суют какие-то лиловые бумажки с золотыми разводами и заверениями, чтобы герр профессор не беспокоился, о его сбережениях позаботилось государство.

– Моя зарплата, отпускные, подъёмные и квартирные, равно как и единовременные выплаты за изобретения общенародной важности якобы автоматически перечисляются на мой счёт в солиднейший из банков, дабы по накоплении известной суммы вложить её в ценные бумаги, о чём я буду немедленно уведомлён.

Жанно неторопливо отозвался:

– Я не я, и лошадь не моя, ежли кумушка Бэт не высказала любопытных рекомендаций относительно того, куда им следует вложить свои ценные бумаги.

– Да, у неё есть любимый жучок на кухне. Кстати, она никогда не забывает передать привет начальнику смены. Что касается Лу, то на её банковском счету вот уже три месяца не появлялось ни копеечки. Агентство приносит неплохой доход, но текущие затраты съедают почти всё, так что Лушка в общем-то постоянно, как она выражается, без штанов, но в шляпе. Тем не менее, ей удалось кое-что подкопить, потому что она умеет как-то так заполнять налоговую декларацию, без мухлежа, но…

– Словом, она не зря учится заочно на юрфаке.

– Так вот, она хотела втихомолку от Лисси расплеваться с её кредиторами, и представь – они отказались…

Жанно выгнул губу.

– Интеллигентные люди. Что ж, из всего выходит, что его величество сам желает побеспокоиться о бедной вдовушке. Гм. Ему придётся честно и простодушно поделиться с ней размышлениями относительно своих взглядов на её будущее. Вероятно, это будет звучать, как сугубо деловое предложение с лирическими финиковыми отступлениями.

Рене запустил в пшеничные свои, набриллионтиненные профессорские патлы фортепианные пальцы и, пошерудив там, со стоном потребовал:

– Жанно, спрячь пистолетик и отвечай мне…. Немедленно. Ты женишься на Лисси или нет?

Жанно посмотрел на шевелюру друга и бросил:

– Сначала – Ирландский Виски, а потом – такие вот вопросики.

Рене вытащил пятерни из соломы и молча поставил рядышком две стерильные колбочки, разлил. Из той посудины, где для тигров.

Протянул.

……………………………………………………………………………….

…………………………………………….Жанно поставил.

(Милый цензор, эти точки не скрывают ничего, кроме конденсированной тишины, состоящей из размышлений и дыхания.)

Рене хрипло буркнул:

– Нечего хихикать в самый ответственный момент своей жизни.

Жанно ответил:

– Тигры. Гады.