Читать книгу Ли Лу Би. Вторая книга об Александре, Лусинде и Беатрикс - Агния Аксаковская - Страница 12

Пусто в громадной гардеробной было, только зонтиков множество разных висело всех фасонов и расцветок – пикантные «от Солнца» размером чуть поболее фигового листка на знаменитых картинах (спросите Бэт); мужественного вида и изрядной длины «собакогонялки»; скромненькие канареечные «зубочистки» и гавайской гаммы полуторные, под которыми так сладко укрываться от вечернего дождя, скажем, вдвоём. Ну, и другие, перечислять которые слишком долго.

Два ряда занимали одинаковые чёрные, туго свёрнутые и строгие. Сверху причём помещались шляпы-пирожки в тон.

В гардеробной все закоулки заполняла прохлада, лежали тени, но в окна, похожие на бойницы, светило Солнце. Беатрикс вбежала со двора в страшном возбуждении и запрыгала, нетерпеливо оглядываясь. Закричала как в лесу:

– Ли? Где ты? Лисси-и! Александра-а!

Бэт получила возможность накричаться всласть. Далеко не сразу в углу, где тень лежала побогаче, зашевелилось и поднялось нечто, напоминающее гигантскую лилию.

– Чё ты орёшь, как беременная? – Сухо осведомилась, подходя, Александра.

Беатрикс, прыгая довольно высоко, принялась трясти Александру. Она неистово выкрикивала:

– Ты его видела? Я его видела! Он здесь! Здесь! Тучка и дождик, такой красивый! Он улыбнулся! Ты его видела? Он к Рене пошёл! Срочно! Вперёд!

(Перешла на нечленораздельные выкрики, как целая стайка неговорящих попугайчиков.)

В одном из окошек тем временем объявился пёстрый комочек и зловредно затрепыхался, повисая то на одном, то на другом крыле.

– Заткни фонтанчик, а? – Просительно вставилась Лис. – Кого ты видала? Кого я должна срочно? Кто красивый?

Беатрикс, царапаясь, визгнула:

– Дрянь паршивая, поганка лохматая – к нему! Жи-во! Мерзавка, розочку тебе за ухо! Он улыбнулся! Говорит – Трикси! Опупеть! Какой живот! Мы обнялись, он меня в щёку поцеловал. Стал расспрашивать, а я ничего не соображаю и башкой верчу – тебя ищу. Говорю – Жанно, ступай, найди Рене, я ничего не соображаю. Но потом отлови меня обязательно. Говорит – Понял. Бу сделано. И ушёл, красивый такой. Срочно! Лис, побежали сей секунд!

– Прежде, чем мы побежим, сойди с моих ног и перестань меня бить, пожалуйста.

Беатрикс зарыдала.

– Да я бы тебя с удовольствием до смерти убила! Разорвала бы на куски, а потом…

Она раскашлялась, вытаращив глаза и размахивая руками. Александра безжалостно заколотила её по спине.

– Ага-а! Подавилась собственными слюнями. Товарищи, матч отменяется, потому что сегодня умер наш лучший футбольный комментатор.

Бэт, отпихиваясь, прокашляла:

– А потом – на ещё более мелкие кусочки. Вот, вот такие!

Последовал показ. Александра перехватила запястья приятельницы и, не торопясь, сложила пойманные пальчики в некую конфигурацию.

Бэт выдрала руки и помолчала, затем договорила упавшим голосом:

– А потом я бы тебя склеила и отдала Жанно. – Она продолжала едва слышно, подлизным голоском. – Лисси, мы сейчас найдём его и ты… – (запинаясь) – ты, хотя бы тихонечко, постой рядом, пока я буду разговаривать с ним. Можешь даже не здороваться, только позволь держать тебя за руку.

Александра щедро предложила:

– Да можешь держать меня, за что хочешь. Жоэль обычно чисто автоматически держит меня за верхнюю часть ноги. Я только никак не пойму – из-за чего весь сыр-бор? Неужто из-за господина де Роберваля? Не беспокой животик, я не собираюсь с ним здороваться.

Её собеседница так и заполыхала:

– Постой, постой. Вы – виделись? Когда это он успел! И где? И что?

– Трикси, – заметила Александра, – не напирай на меня, как паровоз. Отпусти моё платье. Или ты хочешь забрать его обратно?

Бэт этого не хотела, и Александре удалось выхватить из цепких пальчиков свою собственность.

– Мельком. – Небрежно сообщила Александра. – В присутствии третьего лица, к счастью.

Сказав это, она сразу отступила и правильно сделала.

– Что это ещё за третье лицо? – Бэт заскрежетала мелкими острыми зубками. – Почему, – спросила она у зонтиков, – там не было меня вместо этого третьего лица, чтоб его!..

Александра неодобрительно покачала головой.

– Трикси, не хочу прослыть ханжой, но, по-моему, не стоит так выражаться в присутствии ребёнка.

В неподдельном отчаянии Бэт уставилась в сумрачное пространство гардеробной.

– Чёрт тя за верхнюю часть ноги. Признавайся, кобра, что ты там уже успела натворить? У, кобыла. Что ты с ним сделала?

Александра хладнокровно высвободила свой подол.

– Да ничегошеньки. – Заверила она. – Раз уж вы такие с ним друзья, что даже целуетесь в щёки, то можешь за него не переживать. Обещаю, что не причиню ему вреда. Я совсем не злопамятна, поверь, дружочек. Полагаю, он достаточно наказан за свою глупость. Ведь всему виной обыкновенная мужская самонадеянность. Но теперь, я думаю, он будет вести себя тише воды, ниже травы. Пуганая ворона на воду дует. Собственно, от него ничего и не требуется – пусть не попадается мне на глаза, говорит тихим замирающим голосом, смотрит только себе на коленки. Уверяю, всё это пойдёт ему на пользу. И вообще, ему просто повезло, что он напоролся на меня.

Всё это она произносила, довольно крепко придерживая ручки Беатрикс.

Попугайчик удивлённо спросил:

– Воррона? Где воррона? – И сей секунд исчез.

Беатрикс вырвалась.

– Я т-тебе! Ещё издевается!

Александра попросила по-хорошему:

– Успокойся, а? И повесь свой зонтичек, потому как одноглазая я буду не такая завлекательная.

Бэт умолкла, оглядев вешалки безумными глазами.

– Почему так много зонтиков?

– Сегодня большой приём в честь годовщины моего выздоровления и заодно по случаю победы, одержанной нашими войсками. Предполагается гулянье, игра в ручеёк и всё такое. Вот они и поприносили заранее зонтики, чтобы вечером, когда подъездная аллея будет набита летописцами, не повредить своей паблисити.

– А что, обещают дождь?

– Переходящий в ливень. А так же грозу, град и резкий Юго-Западный ветер. Но отменить приём невозможно. Химерина заказала на кухне девятьсот девяносто девять пирожков, и с ума сойдёт, если они испортятся.

Беатрикс мрачно подумала.

– Я бы съела. – Сказала она. – А с чем пирожки?

– С повидлом, от которого синий язык. – Щедро демонстрируя предмет, который должен посинеть, ответила Лис. – Рене тебе ни за что не разрешит такое кушать. Там ещё девятьсот девяносто девять стаканов с компотом, ну, знаешь, с таким, который приходится потом колотить по дну стакана, чтобы выколотить яблочки.

Бэт нервно сглотнула.

– Где же эта клубника со сливками.

Александра изрекла:

– Что и говорить, заботливый муж – это ценное приобретение.

Бэт сразу ухватилась за многообещающий поворот темы:

– Уверена, что Жанно тоже будет заботливым мужем.

– Спаси и помилуй ту, которой придётся в этом убедиться. Должно быть, он даже позаботится о первом семейном завтраке. Сам наберёт воды из-под крана в пластмассовый стаканчик, почти-почти совсем целый, если сбоку зажать пальцем. И прикупит коробку Сухарей Ванильных. А сам кушать не будет, ну что вы. Только на СЕМЬ-ДЕВЯТЬ минут зайдёт в туалет причесаться и выйдет посвежевший, очень добрый и, как ты выражаешься, – красивый.

Бэт расстроилась.

– Фу, гадость какая. Ты намекаешь совсем не на причёсыванье… И с чего ты это взяла? Да Жанно вообще не пьёт, ни капельки! И Рене! И Тео! Это удивительно даже. Они совсем-совсем не пьют.

Бэт нежно рассмеялась.

– Нам достались уникальные мужчины, – продолжался панегирик. – Они в этом просто не нуждаются. Даже тигры какие-нибудь и то, небось, что-нибудь пьют, а наши – ни за что.

– Гм. – Еле слышно пробурчала Лис.

– Да, да! – Разгорячилась Бэти. – Это так необыкновенно, что никто не верит. Видишь, и ты делаешь циничные намёки. Ах, Лисси. Это единственное, в чём ошибся наш дорогой дедушка. Он никогда не ошибался, но тут опростоволосился. Разве ты забыла, как он повторял нам, хотя мы были совсем крошки: Лу, Би, Ли, запомните – нет мужчины, который так просто уйдёт из комнаты, где он случайно заметил Ирландский Виски.

Александра ответила, что по её скромному разумению, человек, который никогда не ошибался, вряд ли мог звездануться, повторяя азбучную истину. Теперь в букварях для девочек это правило будет набрано дважды – на букву МУ и на букву ВЕ. Впрочем, с рыжими пузатыми девушками лучше не спорить.

– Трик, ну на кой мне какие-то заботливые непьющие мужья, ежли у меня есть братишка, заботливый, как шимпанзе? Он только блох из меня ещё не выкусывал. А, может, и выкусывал, а я, неблагодарная, не заметила.

Бэт бросилась обниматься.

– О, Лисси!

Она пропела:

– О, Лу, Би, Ли! Как приятно это слышать! Почему, ну почему ты ему никогда такого не скажешь? Почему, ну, почему ты не всегда такая? У тебя очень добрые глаза сейчас стали. Ты всё-таки хорошая, Лисси.

Последовали страстные поцелуи.

– Отклейся. У тебя волосы очень кудрявые и сразу в нос лезут. Если честно, Рене невыносимый, и я его когда-нибудь убью. Ему всё время кажется, что я бледная и худая и ничего не кушаю. Когда я у вас обедаю, он всё время норовит подложить мне на тарелку что-то питательное. Стоит мне отвернуться, как он успевает бумкнуть мне в пюре гигантскую петушиную ногу да ещё мгновенно её закопать, так что я удивляюсь, почему пюре затопырилось. А если я не могу доесть четвёртой добавки, он всплёскивает своими музыкальными руками и говорит – Ой ва ой, Бэти! Она ничего не ест! А когда я с трудом выкарабкиваюсь из-за стола, придерживая живот, который обо всё задевает, не хуже, чем твой, и, пошатываясь, бреду к диванчику, лоснясь от жира, он шепчет тебе, что я ещё очень-очень слаба и только усиленное питание может меня спасти. Я потому от вас и уехала, что иначе меня бы ждала преждевременная смерть от ожирения.

Александра подробно ощупала себя со всех сторон.

Бэт согласилась:

– Меня-то он точно закормит. Наше счастье, что скоро он сможет отрываться на ребёнке.

Поправила на ней платье.

– Что и говорить, ты – совершенство. Только, конечно, немножко бледная и худая.

– Зато Рене уж точно не худой и не бледный.

Бэт, потупясь, накручивала на палец волосы Александры.

– Рене немножко поправился, но это придаёт ему особую прелесть.

Обе успели всхихикнуть, и обменяться косенькими взглядцами. Александра непреклонно сказала:

– Нет, я не могу молчать. Мы обе прекрасно знаем и сразу одновременно подумали, что у Рене очень потолстела попа. Я вынуждена озвучить нашу общую мысль, которая ярким видением встала перед нашим мысленным сдвоенным взором.

Бэт старалась выглядеть неодобрительно.

– Ну вот, ну как тебе не совестно.

– Потолстела, и всё тут. Я – человек болезненно правдивый – ну, ты знаешь, и умолчать истину не в моих силах, так как я слабая, бледная и худая. Поэтому правда из меня так и прёт.

Беатрикс изо всех сил сдавливая губки, уголки которых лезут вверх, снова взъелась:

– Стыда у тебя нет, вот что. Бедный Рене.

– Заметь, я не сказала, что это его портит. Нет, он весь равномерно потолстел, что при его исполинском росте вовсе не беда и, как ты выразилась, чего-то там ему даже придаёт. Просто она стала такая величественная, что я не могу удержаться, чтобы не задержать на ней взгляд, когда он хлопотливо взмахивает сюртуком, чтобы не помять, садясь. Он же у тебя хозяйственный, как мышка.

– Лиска, замолчи.

Бэт смущённо спросила, помолчав:

– Она очень миленькая, верно? Мне неловко ему об этом сказать, вдруг он не так поймёт и ещё обидится, но от неё глаз не оторвёшь.

– А я о чём? – Подхватила Лис. – Просто зад могучего боевого коня, как на старых картинах, а это – самое красивое животное на свете.

– Только ты ему не говори. – Спохватилась увлечённо слушавшая Бэт. – Мне кажется, он ужасно расстроится.

– А вот если бы Лу шепнула что-нибудь этакое Венсану, тот бы написал это золотом и киноварью и носил бы плакатик, скажем, на груди.

Она подмигнула.

– Небось, так приятно изредка его ущипнуть?

– Ну, хватит.

– Можно мне его разок, а? Он и не заметит.

– Да ни за что. Представляю твои щипки. Я не могу доверить тебе такую ценную вещь. И вообще, перестань. Терпеть не могу грубые женские разговоры в курилке.

Александра, кажется, разобиделась.

– Ты просто жадина, тебя жаба давит, что я колупну твоё сокровище, хотя ему от этого ничегошеньки не сделается.

Бэт решила высказаться начистоту:

– Лисси, я понимаю, он – такой большой, и на вид самый разнастоящий человек. Но на самом деле, он – Ангел, как и ты, Лисси. И у тебя, и у него я всегда вижу за плечами крылья. У тебя – черные, у него совсем-совсем светленькие. Ничего не могу с собой поделать.

Но Александра, оказывается, так не думала.

– Брось, пожалуйста. Твой супружник – очень хороший супружник. Но ничего демонического или ангельского в нём нету. Он просто очень смирное и послушное существо. Если ты, к примеру, расстелешь на земле свой фартук, посадишь на него Рене и без всяких объяснений уйдёшь далеко-далеко и очень-очень надолго, то когда вернёшься, увидишь, что Рене сидит там же, где ты его оставила, и в его преданных фиалковых глазах – ни тени упрёка.

Беатрикс внезапно решила обидеться, как Жанно, которому объяснили, что Лисси умнее.

– Ты что, хочешь сказать – он дурачок, да? Взяла бы да почитала газеты. В газетах всегда чистую правду пишут.

И Бэт выудила из зонтичка уже известный орган печати.

– Пусть не на первой странице, как про твоего Жанно, но всё-таки…

Бет залпом прочитала:

– Белокурый великан-отшельник, чья светлая улыбка способна обезоружить самое суровое женское сердце, – по мнению авторитетных иностранных корреспондентов, несомненно, причастен к разработке химической бомбы, испытания которой недавно произведены в самом сердце Арктики, этой суровой дамы, с эффектом, превзошедшем все ожидания. По приватной информации из достоверного источника, исследования молодого учёного, начатые им ещё в студенческие годы, явились решающими и легли в основу опытного образца.

(Она попыталась отдышаться.)

– Ясно?

– Да я чо? – Благодушно зевнула Александра. – Спорю, штоль. Вовсе я не хочу сказать, что он дурачок. Я наоборот в похвалу ему, челюскинцу. Потому что – хоть он и нагадючил, вишь ты, так замечательно среди сугробов – никто, никакая сила и даже белый медведь не стащат его с твоего фартушка.

Начнёт завывать ветер, греметь гром, и молния вдарит ему между носочков башмаков, но он будет только кротко всем объяснять, что он, ну никак, не может встать и уйти. Пусть все хохочут и говорят всякое обидное, и показывают на него толстыми пальцами – но он будет сидеть и сидеть на твоём передничке. И никакая сила не сумеет вытащить из-под него твои кружавчики. Даже я. Разве что мне удастся обстричь твою кацюпку ножницами вокруг того пространства, гм, которое занимает тело Рене. Он может в это время делать свою бомбу, кормить меня клубникой со сливками, декламировать твою последнюю пиэсу – но с фартушка он не встанет.

– Что? Или я клевещу на твово бомбиста?

Беатрикс понимала, что Александра на бомбиста не клевещет и пребывала в раздумьях – обидеться ли ей по-настоящему или засчитать всё вышеизложенное за комплимент. Она усиленно дышала, вид у неё был до остервенения сосредоточенный, так что фиалковые глазки даже чуточку скосились. Очень она хорошенькая, поэтому Александра внезапно, не дождавшись ответа, сказала ей:

– Пухх! – (Предварительно хлопнув в ладоши перед носом Беатрикс Размышляющей.)

Беатрикс, подскочив, окончательно решила засчитать как комплимент. Но всё-таки спросила чуточку мстительно:

– Как ты думаешь, Капитана Жанно можно посадить на передник?

Александра нежно щипнула её за щёку, недавно поцелованную одиозным лицом, и, качнув большой белокурой головой, попеняла:

– Трикси, боюсь, ты масюськи злоупотребляешь моей широко известной добротой. Хотя я и сказала, что не настаиваю на продолжении заслуженного наказания для твоего приятеля, тем не менее, это не значит, что ты имеешь право каждые семь-девять секунд упоминать его имя в беседе со мной. Это неделикатно.

Беатрикс вздохнула, как юный сирокко:

– Эх, Лис. Не принимаешь ты людей всерьёз. Так, человечки какие-то. Взять хоть Рене. Да, ты вроде бы уважаешь его за труд и знания. Восхищаешься его талантом. Но при этом смотришь на него ласковыми глазами, как коннозаводчик. Сама ведь проговорилась. На его ноги, руки, губы – и улыбаешься, и твоё лицо прекрасно… Что?

– И ещё на…

– Прекрати!

Внезапно Бэт, чуть не плача, воскликнула:

– О Небо! Мы так молоды! Как мы все молоды! Мы слишком молоды!

Александра, что называется, на неё вылупилась.

– Чой-то вдруг? – Осведомилась прекрасная. – Я, например, вовсе не чувствую себя молодой. Сдаётся, мне лет семьсот-девятьсот.

В отчаянии Бэт возразила:

– Нет, Лис. Поверь мне. Тебе не семьсот лет. Тебе только двадцать один год. И мне. И Лусинде. Рене всего лишь двадцать четыре, Жанно не исполнилось даже двадцати семи, а Венсану едва минуло двадцать девять! Нет, ты только вдумайся! Мы просто дети!

Лис фыркнула.

– Предупреждаю, учить с вами уроки я не согласна.

Бэт не слушала. Всплакивая, она причитала:

– Боже, до чего мы все беззащитны! Нас кружит какой-то вихрь! К чему всё это? Почему происходит то, что происходит? Зачем у меня во чреве зреет дитя и для чего я выдумываю сценки? Что толкает Жанно на Войну, Венсана – Неизвестно Куда, а моего мужа – в самое сердце Арктики? С какой целью Лусинда залезает в жестяную коробку и мотается в ней туда-сюда?

Александра сочувственно отозвалась:

– А вы берите пример с меня. Я-то ведь ничего не делаю. Вернее, я ногти грызу, но это почему-то не считается.

Беатрикс всхлипнула:

– Как это ты ничего не делаешь? А уроки с Жоэлем? Зачем? Зачем ты делаешь уроки с Жоэлем? Этот мир состоит из крошечных шариков, а внутри ещё и ещё, и конца этому нет. Да к тому же, как говорит Рене, шарики то и дело превращаются друг в дружку, а вдобавок сказал Рене, оказалось, что это не шарики, а дырочки! Нет, ты представляешь?

Бэт провертела, для вящей убедительности, в воздухе несколько штук и зарыдала.

– А не-не-некоторые считают, что это даже не ды-ды-дырочки, а за-за- зайчики. Солнечные. …Нет, ты – представляешь?

Александра суховато сказала:

– Я что-то такое и подозревала.

Беатрикс заломила ручки.

– Но это значит, что мы состоим из НИЧЕГО! Мы – совершенно пустые людишки! Прозрачные как стаканчики!

Александра погладила её по макушке.

– Пьянчужка.

Беатрикс отшвырнула руку.

– Меня – нету! Я – Невидимка! И ты!

Схватила Лисси за румяные щёки (нецелованные).

– Ты – тоже.

Александра, отпихнув подругу, тщательно рассмотрела самоё себя, перегнулась через плечо…

Бэт не обратила внимания на паясничество, яростно выкрикнула:

– Мы все – невидимы! И жизнь наша – такая коротенькая! Каких-нибудь сто двадцать лет, ну что это?

Лис вытаращила глаза и нахмурила соболиные брови.

– Скока-скока? Да у меня так ногтей даже на ногах не останется!

Беатрикс рыдала крещендо.

– Я хочу жить долго и счастливо! Я хочу всё узнать! Я должна успеть разобраться с дырочками – зачем они, и кто их сделал, и где он сейчас! При этом я хочу много сценок и деточек!

– А по мне, – тихо сказала Александра, – что Вселенная, что порция винегрета. Однако, если б я была ты… Вернее, если б ты была я – я выбрала бы сценки. От них хотя бы не так распухаешь. А впрочем… Не знаю.

Бэт сказала опустошённо:

– Лисси, обещай, что будешь жить долго и счастливо!

– Во всяком случае, в Арктику я не поеду, это точно.

– Лисси! – Исступлённо завела снова крикунья. – Лисси! Я так боюсь умереть! Что, если я умру? Что будет с моим ребёночком и Рене? С тобой? А если я не успею записать Сто Двадцать Сценок, как запланировала? И я уже ничего не смогу узнать про дырочки, раз я стану ангелом. У них ведь совсем другие интересы.

Когда я утром просыпаюсь в темноте, мне уже не страшно, потому что рядышком Рене, я надеваю его халат, вытаскиваю наощупь из-под подушки тетрадочку с отрывающимися листочками, а из сюртука Рене – ручку, которую ты подарила ему, Лисси – Самую Шикарную Ручку На Свете, – тихонечко иду на кухню, ем хлебушек с вареньем и сыр отдельно, порезанный кубиками, и записываю сценку, положив её между коробкой с чаем и банкой кофе, на которую ты наклеила махонькую фотку Давида Микеланджело – а за окнами синеет и синеет, и уже видны чёрные-пречёрные кипарисы, как будто там куча кошек, и все куда-то идут, задрав хвосты!

– Ага, вот откуда у тебя склонность к фаллической символике, дорогуша.

Беатрикс не услышала, так как продолжала, слегка, но отчётливо завывая:

– И тут я слышу, как Рене шлёп-шлёп по коридору, и откусываю самый большой кусок, какой только умещается, и записываю что-нибудь смешное, и начинаю смеяться, и варенье брызгается, горит звезда, Рене заходит, щурясь, и говорит хриплым от сна голосом – Ага! Вот он, мой халат! Сдать на склад немедленно! И тут…

– И тут я иду в некоторое место, которое у вас слишком близко от кухни.

Александра вопросила у зонтиков:

– Как у них там жить? Когда ни притащишься в Египетской Тьме, из кухни уже свет, и они там воркуют и трутся друг об дружку. А горшка порядочного в доме нету.

Бэти, смеясь и плача, проворковала:

– А если я умру в родах – то всего этого больше не будет!

Александра воззрилась на неё.

– Да не умрёшь ты, Трикси, успокойся. – Оборвала она. – Вы-таки догулькаетесь до Ста Двадцати Лет, и вас превратят в Ангелов прямо между банкой с Давидом и коробкой кофе. Если к тому времени Рене по простоте душевной не испепелит весь мир. Это было бы ещё лучше.

Беатрикс жмётся к ней.

– О спасибо, спасибо, Лис.

Та задумчиво продолжала:

– А, может, и умрёшь. Я откуда знаю. Я читала, есть всякие опасные вещи – неправильное положение и всё такое. Ножки иногда сначала идут, ну ты понимаешь? Есть и другие интересные штучки. Могу нарисовать, если хош. Или лучше пусть Жоэль нарисует. Чё ты смотришь? Да не переживай ты. Если ты умрёшь, обещаю переклеить Давида, хотя бы частично, на твою могилку, а Рене объясню, что это твой первый издатель. Мы вокруг холмика очиток посадим. Пойдёт?

Беатрикс дубасит её.

– Ах ты паршивка!

Рассмеялась сквозь слёзы. Александра – нет, не смеётся.

Бэт, которой она вытирает нос, яростно спросила:

– А зачем эти одинаковые?..

Лис проследила направление указующего пальчика.

– Сотрудники королевской интеллигенции. Богема в первом поколении.

– Охрана, что ли? А почему кепочки такие маненькие?

– Теперь модно, чтобы головной убор прикрывал только одно полушарие. Загляни-тко ещё раза в газетку, только отожми сперва. Про Венсаныча-то есть там чё-нибудь? Как светский баловень и самый престижный женишок служит в провинциальном гарнизоне?