Читать книгу Степь 2 - Александр Берник - Страница 10

Последующий круг опять не долго пришлось ждать. Не успев как следует оклематься от смертоносного рукоблудия, Райс неожиданно, буквально всего через тройку дней наткнулась в коридоре на Матерь Медведицу. Матёрая ничего толком ни «бес толком» не объясняя, даже не дав обуть босые ноги, схватила рыжую за руку и как была с голыми пятками потащила из Терема в лес, притом с таким видом будто опаздывает куда-то.

Райс в принципе знала, что спрашивать бесполезно, но всё же попыталась завязать хоть какой-нибудь разговор нисколько в информативном сколько в психологическом плане. Рыжую накрыла паника, какая бывает в предчувствии важнейшего события в жизни. Её охватило такое всепоглощающее волнение, что дева затряслась не только внешне, но и внутренне. Именно это неадекватное состояние с мурашками по всему телу прошибло ярицу на словесный понос, как некую защитную реакцию на страшную неизвестность.

– Далеко мы, Мать Медведица? Почему мы из Терема убегаем? И почему в лес?

Но, как и ожидала, Матёрая настойчиво тащила её за руку всё дальше и дальше, ни обращая на жалкие попытки испытуемой поговорить никакого внимания.

– А почему меня одну? Где Апити? – не унималась рыжая, крутя головой, чуть шею не сворачивая, пытаясь определиться в сложившейся ситуации и хоть что-нибудь понять из того к чему готовиться.

Ответа не последовало. Если бы Матёрая не тащила её силком, то Райс уже к своему стыду кинулась бы в бега куда подальше. Тут как-то резко волнение закончилось и Райс пронял животный страх. Она почувствовала что-то очень нехорошее, опасное. Живот закрутило, ноги стали подкашиваться. Дева была готова вот-вот в обморок упасть.

Из того что Матёрая молчала как рыба об лёд рыжая уже прекрасно поняла без всяких объявлений, что начался следующий круг и этот похоже ожидается куда круче пройденных. Притом, это как раз один из тех, где начинаются жертвы. Как только до рыжей дошло понимание, царская дочь окончательно запаниковала и не желая того принялась упираться.

Тут же вспомнились слова Любви, что на Славном круге трижды помирала, и что лишь на нём по правилам дозволялось помогать, а значит здесь уже помощи ждать не стоило. Если умрёт, то навсегда, по-настоящему. В прямом смысле отдаст богу душу, одному из святой Троицы. И как раз именно сейчас ей захотелось жить как никогда. Опять стало себя жалко до слёз, и она тихо, бесшумно заплакала лишь изредка шмыгая носом и утирая свободной ладошкой глаза.

Наконец они пришли к лесной постройке, затерянной в непролазной роще на небольшой полянке, со всех сторон окружённой кряжистыми очень старыми дубами, и она оказалась не избой еги-бабы, как подумала по началу Райс, увидев сруб ещё издали. Подойдя ближе, поняла, что странная постройка даже приблизительно не имела отношения к лесным сидельцам. Сруб равносторонний. Что вдоль что поперёк почти одинаковый. Он скорее напоминал частичку Терем, в первую очередь стилем постройки и резьбы с заковыристыми украшениями. Будто его отщипнули от цельного Терема и зачем-то оттащили в лес.

Вековуха остановилась напротив входа, где не имелось даже двери, один пустой проём. Заходи беспрепятственно кто хочешь. Постояла, опустив голову, по-прежнему не выпуская из костлявых, но очень сильных и цепких пальцев руку испытуемой, толи о чём-то думая, толи чего-то выжидая, а затем резко упала на колени, утянув следом бестолковую девку, разинувшую рот и зыркающую по сторонам.

Рыжая от неожиданности чуть вообще не упала лицом в траву. Хорошо свободная рука, вовремя выставленная перед собой, предотвратила унизительное падение. Тут же последовав примеру Матёрой, пристроилась рядом на колени и украдкой, с испугом заглянула внутрь строения и диву далась – внутри строение оказалось абсолютно пустым. Вообще ничего! Пусто как в прибранном начисто амбаре. Просматривалась только стены и крыша-катанка, и всё. Не имелось ни выложенного пола, ни застеленного потолка.

Когда же Медведица завела её внутрь, то в первую очередь обратила внимание на почву под босыми ногами. Земля казалось мягкой словно лебяжий пух, будто взбитая перина. И ни одной травинки, веточки или камушка. Даже не приметила ни одного опавшего листочка. Ощущение складывалось такое что под ногами кто-то разровнял каким-то образом слой земляной пыли. Ноги в ней утопали на всю ступню, и, кажется, надави посильней, так и по щиколотку утонут.

Матёрая завела деву в центр пустой комнаты, развернула лицом ко входному проёму без двери, сняла с рыжей пояс, опоясывающий рубаху и зло, но тихо зашипела на перепуганную кутырку:

– Не дёргайся, дрянь. Замри как вкопанная.

Только после этого отпустила девичью руку и беспрестанно кланяясь, стоящей столбиком и до смерти перепуганной царской дочери, вышла задом в проём даже косяк не задев, будто у неё на том месте на чём сидит глаза имелись, а за порогом вновь пала на колени прошипев, прикладываясь к земле сморщенным лбом:

– Замри и не шевелись.

Райс со страха и без её шипения оцепенела будто парализовало. Она вся сжалась и напряглась в стоячий столб, глаза с силой зажмурила, чтобы ничего не видеть что-то явно страшное и тут «Бах!», по ощущению провалилась в землю …

От падения в невесомость ярица дёрнулась всем телом, распахивая в ужасе глаза да так и замерла в ступоре забыв дышать. Она оказывается действительно провалилась под землю! И теперь стояла в ней по самый подбородок задрав голову.

Кутырка с перепуга постаралась вздохнуть поглубже как это обычно делают, ныряя с головой в воду, но не тут-то было. У рыжей ничего не получилось. Грудь сдавило тисками и так, что ни вздохнуть, ни выдохнуть. Вот тут накатила паника по-настоящему, но рыжая, мечась в разбежавшихся по разным углам мыслях не успела ничего сделать, даже завизжать от страха, так как в голове словно в опростанной бочке раздался громкий и протяжный голос Матери Медведицы:

– Не дёргайся я сказала, – пропела Матёрая, растягивая гласные, делая слова тягучими словно мёд, – Мать Сыра Земля суеты не терпит при общении. С ней якшаться надобно спокойно, терпеливо, сдержано, – тут голос в голове ярицы сделал паузу, как бы для длительного глубокого вздоха и повторил ещё раз, чуть ли не гипнотизируя, – спокойно, терпеливо, сдержано. Будь спокойна дева Райс, терпи что тебе положено и сдерживай себя во всём: и в мыслях, и в поступках, и в желаниях.

Сердце у рыжей колотилось как у загнанного зайца, но она постаралась насколько смогла сделать медленно вдох и выдох. Как ни странно, медленно это удалось. Притом, чем медленнее и тягучей она то делала, тем легче получалось. И паника постепенно начала отпускать свои цепкие объятия.

Прежде чем закрыть глаза и успокоиться окончательно, ярица увидела, как вековуха, пристально следящая за ней, одобрительно кивнула и поднявшись на ноги, но не разгибаясь, плавно скрылась из поля зрения. А царская дочь, врытая в землю, осталась в полном одиночестве.

Долго не могла успокоиться, да и кто бы смог на её месте. Только так или иначе пришлось это сделать от безысходности. А помогла в этом мысль, что на какое-то время заняла всё её внимание. Райс провалилась в землю будто в воду, но при этом рубаха с подолами не задралась, а осталась равномерно прижатой по всему телу снизу доверху.

Вот этой-то странностью, ощущению ткани по всей длине тела ярица и занималась какое-то время, в результате чего действительно успокоилась. К тому же ничего плохого с ней не делалось. Земля, что показалась сначала пухом от лебедя, плотно облепила стройное тело и не давала пошевелить даже пальцами, не говоря уже о другом, чем-то более значимым.

Райс расслабилась, закрыв глаза и ей казалось, будто висит в небытие «междумирья». Только щебетание птиц снаружи указывало на какое-то присутствие реальности, но они не мешали, наоборот, всячески успокаивали.

А потом в дом вошёл маленький старичок с длинной бородой и пышными усами одетый в кожаный ордынский доспех с головы до ног словно собрался идти в боевой поход. Ростом чуть ли не вполовину Райс, но при этом двигался размеренно величаво, словно перед ярицей явился не карлик-недоросток, а неповоротливый великан, во всех движениях тяжёлый и величественный.

Райс сразу поняла, что это явление мужицкого рода не может быть человеком, а скорее всего пред ней явилась настоящая нежить – исполнительная сила самой Троицы. Тем не менее, это нисколько ни напугало ярицу принявшая явление как должное. Мало того, узрев собственными глазами подобное в первые в жизни, у рыжей мгновенно прорезалось безудержное любопытство.

Мужичок прошёлся по пустому дому, не обращая внимания на торчавшую из земли рыжую голову, но обойдя по кругу, задерживаясь в каждом углу и осматриваясь, уселся прямо напротив девичьего лица и деловито раскрыв заплечную котомку, не вымолвив ни слова начал принудительно кормить земляную пленницу.

Райс тоже молча восприняла старичка, как обыденное дело и словно рыба, выброшенная на берег, лишь беззвучно разевала рот перед очередной ложной поднесённой ко рту, постоянно твердя про себя: «спокойствие», «терпение», «сдержанность».

Райс догадалась, что Мать Медведица не просто так проговаривала те слова несколько раз, а давала рыжей однозначную подсказку, как и что надлежит делать. И что именно вот эти три качества помогут ей пройти жертвенный круг – объятия самой Матери Сырой Земли.

И теперь царская дочь хотела, чтобы эти три слова настолько въелись в её сознание, чтобы ни при каких условиях она про них ни посмела бы забыть, чтобы не случилось дальше в земляном плену.

Поедая кашу, дева обдумывала к какому сословию относится эта нежить, почему-то решив, что перед ней леший собственной персоной. Как общаться с нежитью ярица понятия не имела, но избалованный и любопытный ум «рыжей оторвы» не придумал ничего лучшего, как проверить свои предположения.

Жуя очередную порцию запаренной каши, Райс прикрыла глаза и зажгла перед внутренним взором радугу, желая посмотреть на реакцию нежити. Если – это простой мужик, то будет предсказуемое поведение, хотя она действие Славы ещё в живую и не видела, но наслушалась об этом больше некуда. А если, нет, то будет интересно посмотреть, как ведьминое колдовство подействует на нежить.

Но ничего из этого не выгорело. Девка тут же получила ложкой в лоб, от чего радуга вмиг рассыпалась, мельтеша в глазах цветными искрами, а в том месте куда припечаталась ложка, зуд задрал нестерпимой чесоткой.

Но, не имея возможности вынуть руку и почесать ушибленное место, она принялась шевелить кожу мимикой, непроизвольно кривя рожи лешему. Хмурый нежить расцвёл словно цветок на весенней поляне, рассматривая кривляние безалаберной кутырки, а затем вполне довольный зрелищем, деловито облизал деревянную ложку, полюбовался на чистое столовое орудие и сунул не в котомку, а за пазуху.

После чего напоил из кожаного походного мешочка торчащую из земли голову с лицом, явно про себя ругающееся матом, встал, отряхнул кожаные штаны, и не говоря ни слова просто ушёл в лес. Ни здрасти тебе, ни до свидания.

Ближе к вечеру стало скучно. Она передумала одно, другое, третье. В конце концов, смежила глаза и уснула. Пропади оно всё пропадом…

Утро добрым назвать было невозможно, потому что началось оно со страшной судороги, охватившей всё тело снизу доверху. Все мышцы до одной прихватило так, будто вот-вот не выдержат напряжения и разом порвутся.

Спросонок, ничего не соображая, лишь распахнув глаза поняла, что задыхается, так как нещадная судорога не давала ей возможности дышать. Но через несколько ударов бешеного сердца, дева неожиданно осознала, что лишь пытается вдохнуть, не пытаясь выдохнуть. Вот это и мешало ей дышать в первую очередь.

Колотило рыжую очень долго по её разумению. Она не только окончательно проснулась, но и успела придаться панике, а после паники и с жизнью слёзно попрощаться. Но так как в результате прощания ни жизнь, ни судорога не закончились, то принялась зверствовать, возненавидев всё вокруг и ругаясь как Матёрая баба. Лишь только после того, как выдохлась, наконец-то взялась за ум.

Вспомнила наставления Медведицы и принялась твердить про себя словно заговор: «спокойствие, терпение, сдержанность», во что бы то ни стало, пытаясь контролировать дыхание. Из всех зол, свалившихся на неё, из всех невзгод, кутырка больше всего боялась задохнуться.

Понимая, что простое повторение заученных слов никакого результата не даёт как ни старается, дева каждый раз повторяя, попыталась их снабдить мысленными образами. В конце концов о спокойствии рыжая забыла окончательно. О сдержанности даже не вспоминала, как и не было, а твердила лишь одно сквозь сомкнутые зубы – «терпеть».

Напасть отпустила резко, как и накинулась. На Райс навалилась такая дикая усталость, будто целый лес сначала вырубила, а потом на своём горбу вытаскала. Притом не просто так, а бегом бегала. Тело ныло и гудело всё без исключения, даже сразу не поймёшь, чему в нём больше всего досталось. А как себя внутренне ощупала, тут же с ужасом осознала, что, борясь и терпя судорогу, она в другом не вытерпела, и ни только обмочила ляжки, но и кое-что другое наделала под себя.

Стало стыдно, а за одно и зло взяло, но тут же наплевав на «подробности», собрала волю в кулак и медленно проговорила заветные слова, подкрепляя их в голове образами, и с удивлением, граничащим с неслыханным чудом ощутила полную сухость в тех местах, где только что чувствовала сырость и тепло.

Это как-то резко взбодрило рыжую, и придало уверенности. «Жить можно», – мысленно подытожила дева, а вслух не понятно для кого добавила, растягивая гласные как это делала Мать Медведица:

– Прорвёмся и не через такое переплёвывали.

Эта выходка обнаглевшей до безобразия кутырки, тут же была наказана взрывом новой судороги…

Уже который день ни днём, ни ночью Райс не знала покоя. Земляная пленница уже забыла сколько времени здесь находится. Как ни странно, но мучилась ярица не от судорог, то и дело хватающих мышцы. Не от боли, ломающей тело, к чему кажется привыкла. Ни от мерзкого хруста суставов, ни от жажды с голодом, хотя смутно помнила или мерещилось, что в редких перерывах словно в забытьи приходил тот самый леший и насильно подкармливал. Хотя могла ошибиться, а могло и привидеться.

Больше всего мучила бессонница. Вот с этой пыткой, никакого слада не имелось. Постоянно находясь между явью и сновидением в каком-то странном пограничном состоянии, с каждым днём всё больше становясь тупой и бесчувственной.

Полное отсутствие каких-либо эмоций, неспособность адекватно думать – стало нормой. Даже замученная до полусмерти судорогами, она уже не осознавала, наяву это происходит или ей всё мерещится в кошмарном сне. Эта невыносимая бессонная пытка, делала Райс абсолютно безвольной и уже ни на что не реагирующей. Казалось, канула вечность, но вечно это продолжаться не могло.

В один прекрасный день, она все же или наплевав на боль, уснула, или просто тронувшись умом потеряла сознание. Знать, как долго находилась в этом состоянии не могла, но спустя какое-то время взяла и просто проснулась абсолютно выспавшись, притом самостоятельно, без уже привычных судорог.

Какая часть суток стояла за порогом: утро, день или вечер, Райс совсем не интересовало. Поняв ещё спросонок, что её не трогают, она, не отрывая век и находясь в блаженстве неги и спокойствия решила ещё поспать, расплываясь в улыбке. Но тут же поняв сквозь полусон что её оставили в покое вздрогнула и распахнула глаза, резко осознав на уровне предчувствия, что это очень плохой знак. Вокруг висела нехорошая тишина, мёртвая, даже птицы не щебетали и весь лес в проёме замер словно заколдованный в какой-то сумрачной пелене.

Дева буквально задним местом почувствовала подкрадывающуюся беду, тут же напугав саму себя обострённым воображением, решив, что сейчас непременно начнётся что-то очень ужасное. Но ничего не происходило, и странная неестественная картинка с замираньем мира не изменялась будто время остановилось и всё вокруг окаменело. Всё, кроме неё.

Прислушалась к внутренним ощущениям, осторожно пошевелилась. Тело не ныло, болью не отвечало и Райс с удивлением ощутила, что все мышцы стали послушнее и даже абсолютно точно почувствовала, что кое-где существенно наросло мясо.

Подкрепив свои ощущения пониманием, что если их качать таким образом, как это делали с ней колдовские силы всё последнее время, то ничего в этом странного нет. Таков результат и должен быть. Странным казалось только то, что ни одна мышца не болела от надрыва.

Время шло. В абсолютном спокойствии снаружи ничего не менялось, и рыжая тоже стала постепенно отходить от страха и переходить в состояние удовлетворения. Она выспалась и чувствовала себя физически великолепно. Есть не хотела, жажда не мучила, да и прочее не донимало. Лишь нет-нет вспыхивающее внутри тревожное ожидание какого-то подвоха портило прекрасное настроение и несколько напрягало.

Предчувствие не обмануло. Дева даже успела подумать ненароком, а не открылся ли у неё дар предвидения как у Апити. Слабая волна необъяснимой морозной дрожи, зародившись где-то в земле в районе ступней и пройдя по всему телу до самой маковки, объяла ярицу мертвецким холодом.

Дикий природный ужас обуял царскую дочь, шевеля на голове волосы и заставляя сердечко учащённо забиться. Кутырка неосознанно принялась твердить как заклинание повторяя скороговоркой заученные три слова, но на какое из них стоило сделать особое ударение, никак не могла понять, пробуя по-разному. Что требовалось больше: сохранять спокойствие, ощущая этот панический страх за свою жизнь, терпеть из последних сил или накинуть аркан железной воли и что имелось мочи сдерживать, не пуская в себя панику.

Пошла вторая волна мертвецкого холода сильней первой, но вместе с тем медленней. Казалось, сама смерть облизывает девичье тело покрывая кожу леденящими мурашками, размером с майского жука. Ярица ощутила будто покрывается ледяной коркой, и даже рубаха с подолом подёргивается морозным струпом. Сердце, остановившееся по мере прохожденья дрожи, вновь заколотилось как у загнанного зайца.

Райс неожиданно подумала: «Ну, зачем Мать Сыра Земля дала ей выспаться? Находилась бы она в том состоянии как всё последнее время до этого, да ей вообще было бы всё «по хрен» с этой мертвенной дрожью». И до безумия перепуганной девке тут же пришла идея, как ей показалось единственно разумная: надо как-то отключить голову, занять чем-нибудь, отвлечься на время от всей этой жути иначе следующей волны может не пережить, свихнётся или вообще окочурится.

И тут же осознала, что пока думала об этом, страх сам по себе притупился, растрачивая остроту. Заметалась по сторонам глазами, пытаясь зацепиться взглядом хоть за что-нибудь, но не нашла ничего что могло бы привлечь внимание настолько, что позволило бы забыться. Всё вокруг продолжало оставаться замершим, неживым и каким-то ненастоящим, игрушечным.

Тогда наоборот переключила своё внимание на убивающую волну! Зачем? Да кто её знает. Ей тогда смерть что плыла под землёй показалась единственно живой во всём мире, ну, кроме её самой. Внимательно прислушалась к ощущениям дрожи по мере прохождения и удивилась тому, что чем отчётливее её ощущает каждой частичкой своего девичьего естества, тем менее холодной и страшной она становится!

А когда медленно ползущая по телу волна достигла разрисованного таза, то Райс зажмурив выпученные до этого глаза, попыталась обмануть себя голосом, сдавленно проговорив: «Хорошо-то как», тут же пытаясь слить волну с внутренней радугой Славы. И ползущая вверх смерть, словно её услышала, резко поменялась… на приятную!

Изначально не получающаяся у ярицы радуга неожиданно ярко вспыхнула, сливаясь с мертвецкой волной, растворилась в ней как соль в воде завибрировав в резонанс земле, и рыжая тут же добавила им собственной дрожи удовольствия, взорвавшееся внизу живота. Эта гремучая смесь, казалось, не только колыхала земляную пленницу, но и встряхнуло весь окружающий мир. Даже разнородный по тональности гул собственных костей показался музыкой.

И тут Райс каким-то внутренним чутьём осознала, что может управлять этой радужной смесью по собственной воле. Она аккуратно принялась её видоизменять, мять, скручивать, растягивать, помогая неведомой волне петь в самой себе разной тональностью. И когда с безграничным восторгом, захватывающим дух, как лицезрение бескрайнего простора с высоты птичьего полёта, смесь волн прокатилась в голове и закончилась на макушке, рыжая ощутила противную пустоту. Будто что-то жизненно необходимое отняли, отчего восторженно попросила: «Ещё, пожалуйста».

Ярица ни настаивала, ни требовала своим царским велением, делавшая так всегда, когда желала получить что-то ей необходимое, а просто попросила и умоляюще ждала. И новая волна пошла. Мощная, медлительно-величавая, ни ведающая преград и не знающая того, что вообще могло бы ей помешать, потому что любое препятствие тут же становилось самой дрожью. Она казалось абсолютной силой Земли в чистом виде.

Райс совсем перестала чувствовать боль. По мере прохождения волны по телу она лишь ощущала необъяснимое и неописуемое явление, будто её плоть перемешивается с окружающей землёй, отдавая свои частички наружу и заменяя их сковывавшей её пылью. Она просила ещё и ещё, раз за разом будто с ума сошла. Уже не отдавая отчёт о происходящем, не обращая ни на что внимание, кроме всепоглощающей волны и не понимая, где границы её собственного тела, да и осталось ли оно ещё, дева с головой ушла в колебательный процесс.

Там внизу всё окончательно перемешалось. Сложилось полное ощущение, что частички собственной плоти раскидались глубоко в земле во все концы странного сруба, а она сама приобрела каменные кости, глиняные мышцы и земляную кожу как кора дерева.

Эйфория захватила настолько, что, когда очередная волна закончилась, она даже растерялась от необычности своего положения, потому что, открыв глаза после долгого ожидания очередного внутреннего оргазма не могла понять, что происходит.

Райс стояла по щиколотку в земляной пыли в центре пустого сруба, среди почерневших от времени бревенчатых стен и таких же брёвен крыши над головой. Она растеряно топталась на месте стараясь понять, где находится и сообразить куда бежать.

Первое её желание – зарыться обратно, закопаться, затаиться от открытого и резко ожившего мира, но мельком взглянув на руки, распахнула глаза и пристально осмотрела кисти. Чудо чудное заставило ярицу прийти в себя и вырваться из колдовских чар, переполнявших её сознание всё время заточения в земле. На руках под тонкой кожей пульсировал колдовской рисунок чёрными завитками. И не просто чёрными, а блестяще-масляными, от разводов которых невозможно оторвать взгляд. Он завораживал. Околдовывал одним видом, заставляя сердце от восхищения замирать.

Даже насмотревшись вдоволь и оторвав взгляд от мерцающего мраком хитрого рисунка, она ещё долго прибывала в прострации, разглядывая стены и тупо пялясь во входной проём. Только некоторое время спустя словно проснувшись от глубокого сна и придя в себя окончательно, поняла, что пора уходить, вот только уходить совсем не хотелось.

Подражая Матери Медведице, посчитав что именно так надо делать, вышла из сруба задом, постоянно при этом кланяясь и переступив порог ощутила босыми ногами мягкую лесную травку, что окончательно выдуло из головы земляной морок и вернуло Райс к реальной жизни. Она упала на колени пред местом невиданной мощи и поблагодарила Мать Сыру Землю за подаренную силу, хотя, ещё абсолютно не понимая в чём эта сила заключается.

А как встала и отряхнула с колен листья с мусором, обратила внимание и на другую особенность своих рук. Они стали жилистыми и забугрились увесистым рельефом мышц. Девка тут же задрала рукав до самого плеча и чуть не ахнула. Её бицепсы стали настолько увесистыми, какими не каждый мужик может похвастать.

Грациозно шествуя по лесу в направлении Терема Вала Вседержителя и находясь в неописуемо приподнятом настроении, рыжая ненароком обнаружила у себя ещё одну способность нового тела. Легко подхватив с земли корявую палку и изображая из себя мечника сделала несколько рубящих выпадов, вспоминая чему учили её лучшие мамины воительницы и с изумлением осознала, что выполнила их с такой лёгкостью и с такой скоростью, что сама не заметила, как получилось заученное кручение.

Райс проделала это быстрее даже чем делали учителя. Да не просто быстрей, а доводя скорость до смазанного морока. Царской дочери это очень понравилось. Она попробовала ещё раз, ещё и ехидно скривившись, выдала однозначный вердикт: «Точно круче. Теперь всех уделаю».

Как и после каждого круга, рыжая не понимала сколь долго она на нём мурыжилась. Шагая по лесу и изучая свои возможности, она ни обратила внимания на приметы времени и только дошагав до Терема и оглянувшись с доброй улыбкой на заповедный лес, обескураженно замерла. На деревьях проплешинами желтели листья.

– Неужели уже осень? – спросила вслух себя кутырка не верящая глазам и тут же заозиралась вокруг, как бы ища доказательства или опровержение сделанному выводу.

Несмотря на всю непредсказуемость своего появления, как она думала, её ждали прямо за воротами Терема. Все три Матёрых вековухи выстроились на входе в торжественно белоснежных одеяниях, туго ужатых белыми поясами и со своими длинными посохами, что обычно в приделах Терема никогда в руки не брали. Это лишний раз подчёркивало всю торжественность.

Для Райс это оказалось полной неожиданностью, но она быстро сориентировалась и подойдя низко поклонилась. После чего Мать Медведица торжественно повязала ей пояс, отобранный до круга, и пригласила ярицу к столу отобедать как равную! Подобное обхождение с одной стороны польстило царской дочери, но с другой серьёзно напрягло своей необычностью. Ярица вдруг почувствовала отношение к себе как к взрослой, и мысли с поступками сами собой стали соответствующими. Ну, или по крайней мере, рыжая постаралась таковой казаться.

Все последующие дни после «гостей» у Матери Сырой Земли, Райс вела себя на удивление сдержано, а порой и откровенно насторожено. Причиной тому стала реакция Матёрых. С той памятной встречи у ворот, дева заметила резкие изменения в отношении к себе. Сначала восприняла это как уважение за пройденный смертельный круг, но позже поняла, что здесь дело совсем в другом.

Ещё на том званом обеде Райс внимательно рассмотрела чёрную татуировку их старческих рук. Теперь-то она знала, что та означает. Завитки силы земли у них проступали серые, бледные. Лишь у Матери Медведицы линии темнели больше чем у других, но и она не могла сравниться даже приблизительно с маслянисто-чёрными кружевами, что имелись у царской дочери.

Вековухи вели себя скованно, воровато улыбаясь одними губами, оставаясь насторожены глазами, будто ждали от Райс какой-то пакости, притом очень опасной для них. Старались разговаривать с девой как обычно, вроде как ничего не произошло, но кутырка уже не первый год их знающая, отчётливо замечала боязливые взгляды, бросаемые на её изрисованные руки. Рыжая ещё тогда осознала, что хозяйки Терема её боятся, вот только не могла сначала понять с какой стати.

Райс ничего не стала спрашивать у Матёрых, но призадумалась. Ещё возвращаясь из плена земельного круга по заповедному лесу и любопытствуя какие дополнительные дары приобрела кроме скорости мышц, Райс попыталась вызвать судорогу в напряжённых бицепсах, и ей это удалось с лёгкостью, даже играючи. Она сковала плечевой пояс каменным спазмом и при этом превозмогая судорожную хватку, махала палкой, орудуя словно боевым мечом. Отметив, что подобная форма тренировок владения оружием значительно эффективней чем обычная.

Абсолютно случайно получилось испытать это умение и на внешние объекты. Играя внутренней судорогой, она неожиданно осознала, что может катать её по телу туда-суда как вздумается и когда гоняла волну из руки в руку, то не произвольно через пальцы её вообще выбросила из тела.

Тут же призадумалась по молодецкой дурости и поймав в «прицел» мелкую пичугу, скакавшую с ветки на ветку, шутки ради сбросила судорогу через пальцы в направлении пернатой. Птица замерла, превратившись в дохлое чучело и свалилась с ветки камнем в высокую траву, но только лишь зашуршав о стебли встрепенулась и унеслась как одурелая.

Дева тут же принялась экспериментировать и через некоторое время поняла, что может управлять не только местом приложения судороги, но и силой напряжения, от лёгкого зуда до каменной хватки, осознавая, что таким образом можно легко сотворить из своего тела всё что угодно раскачав его в любом нужном направлении. Хоть для стрельбы из лука, хоть в метании дротиков, хоть в махании мечом с обеих рук.

Вот только все попытки воссоздать в себе дрожь земли у неё не получались, как она ни пробовала. Райс нутром чуяла, что может, но вот как это делается, понятия не имела.

Зашуганность Матёрых её появлением рыжая приписывала как раз этому дару, потому что судорогой, пусть и каменной, вряд ли можно было так перепугать вековух, уже всякого навидавшихся в своих жизнях, но спрашивать их об этом сознательно не стала.

Просто «рыжей оторве» от испорченности воспитания при царском шатре прельстила их боязливость и показательное уважение, поэтому вела кутырка себя так, мол прекрасно знает того что не знает, и умеет то что пока не получается и о чём не имеет ни малейшего представления. Райс решила во что бы то ни стало разобраться с этим самостоятельно.

Апити в своей светёлке Райс не обнаружила, что настораживало. Расспросив девченят-прислужниц, роем носившихся при Тереме, убедилась, что та ещё на круге и вроде как жива, но где её искать никто не знал. Рыжая тоже решила просто подождать, не любопытствуя у Матёрых, раз уж взялась при них играть роль резко повзрослевшей девы. Она решила, что если судьба, то свидятся. А если нет, оплачет позже белобрысую подругу, а в данный момент кутырка сгорала от любопытства по поводу собственного дара.

Стыдно было признаться даже самой себе, но в тот момент участь подруги мало занимала царскую дочь и мысль о том, что Апити может стать очередной жертвой Матери Сырой Земли к ней и в голову даже не приходила. Рыжая не сомневалась, что белобрысая справится.

Через пару дней усыпив бдительность окружающих своим беззаботным шатанием по Терему, ярица вышла за ворота и прошмыгнув вдоль бревенчатого частокола, юркнула в лес, прибавив при этом шаг и углубившись в непролазную чащу, чтобы её не разглядели со стороны Терема.

Нашла неприметную полянку, огляделась, разулась, скинула пояс. Замерла, закрыв глаза и попыталась породить в себе дрожь земли. Но сколько ни пробовала, ничего не получалось даже приблизительно. Абсолютно ничего. Дрожь не рождалась, хоть ты тресни, хоть вовсе разорвись.

Сначала подумала, что помеха тому пожухлая трава под ногами и она буквально вырыла босыми ступнями изрядные ямки, углубившись в почву, но и это не помогло. Сколь бы ни концентрировалась на земле под ступнями недоученная колдунья, не ощущала кутырка даже намёка на дрожь, ни то, что немереную силу.

Билась с этим долго и уже отчаялась, что ничего не получится и придётся всё же идти на поклон к Матёрым. Даже начала продумывать к кому из них «с какого бока подваливать» и кого как расспросить, чтобы с одной стороны не послали подальше, а с другой не выказать вековухам своего откровенного мракобесия.

Бросив заниматься тем, что не получалось, она, просто закрыв глаза принялась наслаждаться тишиной осеннего леса в очаровании тепла бабьего лета. Жалея, что у неё ничего не получилось, взяла и просто вспомнила это чувство «мертвенной дрожи». Притом вспомнила, как оно дрожало в голове, где достигало своего блаженного пика величия.

И тут же неожиданно поймала себя на мысли, что реально ощущает эту земную дрожь. Не придумано! Медленно открыла глаза чтобы не спугнуть, удерживая мертвенное колебание на уровне лба, одновременно расплываясь в восхищении и не придумав ничего лучше, принялась играть с божественной силой как малое дитя. То усиливая, то гася до мелкой ряби на грани восприятия, то спуская обруч к груди, то звенящей тетивой натягивая выше лба. Непонятно откуда родилось понимание или просто по аналогии с броском судороги, но разогнав её по телу вниз, резко кинула холодный сгусток через ноги во влажную землю.

Произошедшее следом повергло в ужас царскую дочь. Она даже не представляла себе таких последствий. Трава вокруг, остававшаяся к тому времени ещё зелёной моментально пожухла и принялась свёртываться, как опалённая огнём и на глазах кутырки высыхала до состояния сена, распространившись большим кругом от гибельного источника в виде проплешины. Даже деревья стоявшие по краю поляны в раз поникли, сворачивая ещё живые листья, а уже отмирающие непроглядным жёлтым снегом посыпались на землю.

Холодный пот липкими лапами обнял тело ходячей смерти с рыжими лохмами, которая, тут же забыв про всё своё величие принялась метаться из стороны в сторону, припадая к траве, бегая от дерева к дереву, понимая, что убила всё живое вокруг своей забавой. Сердце обливалось кровью за причинённый вред и теперь стараясь хоть как-то помочь заповедному лесу, рыжая убийца, ревя белугой металась между стволами-трупами, гладя деревья руками и безостановочно прося прощения.

Горе-девка всей своей пакостной душонкой желала помочь лесной жизни, но не знала, как. Наконец бросила метаться и замерла, прислушиваясь к чаще. Волосы на голове затопорщились от мертвецкой, ничем не нарушаемой тишины. Ни одна птица не пела, сколько б не прислушивалась.

– Что же я дура наделала? – прошептала обречённо недоделанная уже вдрызг зарёванная колдунья и кинулась вглубь заповедного леса, пытаясь осознать масштабы бездумного эксперимента.

Пометавшись туда-сюда, несколько успокоилась поняв, что мёртвый круг распространился только шагов на девять раз по девять от того места, где колдовала, не более. Дальше лес выглядел живым, но каким-то внутренним, абсолютно новым чувством ярица осознала, что он весь до смерти перепуган.

Райс не шла, а буквально летела обратно в Терем, обдумывая на бегу лишь одну сверлившую мысль, что непременно надо разузнать у Матери Медведицы, как можно оживить то что убивается дрожью земли. Хотела даже сразу искать Матёрую, как только влетела в дубовые ворота, но тут же испугавшись наказания за содеянное, в ней победила царственная гнилость и она, прошмыгнув в Терем затворилась у себя в светёлке, решив для начала успокоиться и подумать. Лишь твердя как заговорённая про себя три волшебных выученных слова, что помогли ей пройти страшный круг земляного сидения. Когда же успокоилась, то решила вовсе к вековухам не ходить, а дождаться Апити, подумав, что белобрысая просто обязана знать ответ.

Время шло нестерпимо медленно. Дева большую часть дня валялась на лежаке, размышляя о выворотах собственной судьбы. Вспомнила маму, но ни как нечто родное, а как главу клана «меченых». Попыталась припомнить её колдовские земельно-серые рисунки и тут же рассматривая свои, отчего-то не возрадовалась, как бы это сделала прежняя Райс, а струсила. Что-то с ней произошло, что-то в ней надломилось, переделалось. Если бы до кошмара колдовских кругов ей кто-нибудь сказал, что она вот так запросто сможет убивать всё живое вокруг себя, то прежняя Райс наверняка прыгала бы как коза от осознания своей крутости. А сегодня ни скакать, а реветь хочется от бессилия перед собственной силой.

Сегодняшней ярице совсем не хотелось отбирать жизнь у кого бы то ни было. Ей, царской дочери, считавшей себя пупом мироздания, стало всех и всё живое жалко до слёз. Покоя не давала та роковая загубленная поляна. Даже не раз порывалась туда сбегать и посмотреть на свои деяния. Может смерть произошла понарошку, не по-настоящему и трава с деревьями уже давно ожили? Но какой-то внутренний стыд за содеянное не пускал её туда.

Когда листва большинства деревьев облетела, а берёза полностью пожелтела, говоря, что тепла больше ждать не приходится, в Тереме объявилась Апити. Притом не сама объявилась. Белобрысую в буквальном смысле слова приволокли на своих плечах теремные девки в сопровождении всех трёх вековух. Та, еле шевеля ногами протащилась по коридору, никого, не признавая и ни на что, не реагируя. Словно получившая бревном по башке, притом похоже несколько раз. Вся замызганная, грязная, будто по осенним лужам волоком таскали за волосы.

Белобрысую оттащили в её спаленку, раздели, большую грязь утёрли мокрыми тряпками, уложили и ушли, не велев, а лишь с почтением попросив рыжую до утра бедолагу ни будить, ни беспокоить, мол ни до кого ей теперь. Ярица кивнула на просьбы Матёрых, мол поняла, но вместе со всеми светёлку не покинула, а подошла к спящей подруге и внимательно разглядела открытые руки. Её интересовал земляной рисунок последнего круга. Узор оказался тёмный, но не чёрный, а какой-то серый с синевой в отблеске масляной лампадки. Лишь после этого осмотрев исхудавшее и измождённое лицо подруги, проглотила ком подкативший к горлу и вышла. Без слёз на белобрысую смотреть было нельзя.

Райс нисколько не сомневалась, что подруга выдюжит этот круг, но лишь теперь поняла, что Апити не так свезло, как ей, и мертвецки бледное лицо страдалицы говорило о многом.

Подруга пришла в себя лишь через день, так как весь следующий, проспала как убитая, а вставать стала ещё спустя два дня. Раньше у неё просто не получалось, до того обессилила. Но Райс терпеливо ждала, отметив в себе это странное для неё качество, как полезное приобретение для будущей жизни. Она действительно научилась успокаиваться, терпеть если это необходимо и сдерживать свои желанья, что оказалось самым сложным для царской дочери, чьи привычки получать всё и сразу ещё до конца не выветрились.

Первые два дня пока Апити лежала в лёжку, Райс тщательно скрывала свои изрисованные руки, натягивая рукава рубахи на кисти, делая вид будто замёрзла и никак не могла согреться. Сама лишь мельком рассказывала о своём сидении, как о чём-то совсем не интересном, пытая при этом подругу до въедливых мелочей.

А там, надо признаться, было что послушать, развесив уши на все выпуклости. Апити, как оказалась, не ставили в землю, а клали в длинную ямку и там зарывали, оставляя холмик на всю длину тела. Получалась эдакая земляная кукла с лицом Апити. Этот круг, как оказалось, назывался кругом перерождения.

Никаких физических болей подруга не испытывала, но моральные, по её словам, выходили за всяческие допустимые приделы. За время земляного лежания она умирала несколько раз. Сколько конкретно, не помнила. Притом умирала по-настоящему, но слава Троице каждый раз возрождалась заново.

– Умирать, оказывается, вовсе не больно, подруга, – жалостливо исповедовалась она, – только очень обидно, ты уж поверь помирашке. Замучилась бегать на тот свет. Потому что каждый раз рождаясь заново, ты становишься совсем другой, чужой и самой себе, и друзьям с кем сблизиться успела. Потом заново привыкаешь к себе некоторое время, налаживаешь быт, а как привыкла – прощаешься с жизнью. И так по кругу ни пойми сколько.

Её, всё время пребывания в чреве Матери Сырой Земли, опаивала Мать Медведица. Кроме неё белобрысая никого больше не видела. Каждый раз, выпив дозу сваренной отравы, она впадала в очередной мир ужаса. По её рассказам дева провела в чужих мирах годов девять, если не больше. Сказки, рассказанные белобрысой ведуньей, захватывали воображение царской дочери, как ни виданные и ни слыханные чудесные приключения.

Апити побывала в стране великанов, огромных как скалы, где, прожив некоторое время попала под ногу колдуну-злодею, и он её раздавил как клопа. Быстро и безболезненно. Даже пикнуть не успела, ни то, что испугаться. Побывала в стране карликов, таких маленьких, что лишь с указательный палец. Там она сама стала великаном. В других мирах видела летающих огнедышащих драконов, морских чудовищ размером с Терем, на птицах верхом летала.

Её даже проглатывала рыба размером с большой дом. Общалась с двухголовыми собаками и рогатыми волками, ползала вместе со змеями в жаркой стране с бескрайними песками. Жила глубоко под землёй среди странных обитателей не имеющих глаз. В общем, где только дева не побывала и чего только не насмотрелась. Только везде умирала, и всегда отвратительной смертью, хотя какой она ещё может быть если хочется жить. Апити то хохотала как сумасшедшая, вспоминая весёлое, то ревела как белуга, повествуя о чём хотела бы забыть да не получалось, но в конце концов закончила странной просьбой, от которой Райс даже опешила.

– Слышь, подруга, – почему-то шёпотом прошипела белобрысая, украдкой поглядывая на дверь, боясь, как бы её кто не услышал, – глянь, у меня случаем волосы не поседели?

Райс сначала с недоумением посмотрела на светловолосую, затем поднялась с лежака и приблизилась для выискивания седины у подруги, забыв при этом о маскировке собственных рук, чем белобрысая тут же воспользовалась.

Юная предсказательница несмотря на недомогание проявила завидную сноровку, вцепилась обеими руками в её расписанную кисть, и вытаращив при этом серые глазёнки почти навыкат. Райс, пойманная обманом, не стала выдёргивать руку, а лишь тяжело вздохнула. Затем легко вынула её из полудохлого захвата. Встала. Распустила пояс и стянув через голову рубаху, представила себя в полной красе и колдовской живописи. При этом беззлобно расплываясь в улыбке, смотря на обескураженную подругу.

Та, раскрыв рот и перестав дышать, не мигая уставилась на рельеф её мужицких мышц и маслянисто-чёрные завитки татуировки невиданной силы, переливающиеся в свете масляной лампы, словно под кожей ползают живые змейки.

Отходила от увиденного Апити несколько заторможено. Даже когда Райс оделась и уселась на лежак, Апити отведя взгляд в сторону и показывая всем видом свою неловкость за обманную уловку, продолжала тушеваться. Нет, это был не страх, а именно неловкость, смущение, замешательство. А что такого? Сидит подруга у неё на лежанке, который день прячет от неё руки, притом показательно. А Апити хоть и немощна, но любопытство-то выше этого. Вот и пошла на невинную уловку, а та и попалась. Одно слово – рыжая.

Обе сидели и смотрели в разные стороны. Райс пыталась придумать, как бы поведать подруге о лесном происшествии и расспросить, что та об этом знает, но первой спросила белобрысая, притом очень настороженно:

– Ты можешь жизнь отобрать?

– Да, – тихо ответила царская дочь и тут же смущённо добавила, – а ты не знаешь, можно ли то что умертвила оживить как-нибудь?

Апити повернула голову, уставившись на рыжую подругу и переспросила, недоумевая:

– Как это оживить?

– Ну, я тут одну полянку в лесу нечаянно прибила, – начала скомкано ярица, – травку там, деревьям досталось.… В общем шандарахнула для пробы, и там на много шагов в разные стороны всё засохло, как вымерло. Можно же как-нибудь оживить то, что высохло? – она помолчала, тупо рассматривая пол под ногами и недовольно буркнула, – почитай каждую ночь она мне снится, проклятая. И каждый раз я во сне рыдаю и пытаюсь что-нибудь сделать, чтобы оживить хоть одно деревце, а выходит всё наоборот, как назло. Чего касаюсь, то сразу убиваю словно чудовище какое.

Тут она взглянула на Апити глазами, наполненными слезами и сделала умоляющее выражение лица, всем видом выпрашивая ответ.

– А Матёрые что сказывают?

– Ничего, – отрезала тут же Райс, – чую бояться они меня пуще огня. Общаются как с равной. Трусят и в стороны шарахаются, как от заразной болячки.

– А ты спрашивала?

– Нет. Я тебя ждала. Ты же у нас великая всезнайка. Думала, ты что-нибудь знаешь. Ты ведь знаешь, Апити?

– Я знаю только то, что обладательница чёрного узора как у Матери Медведицы, может из всего живого высасывать жизнь, а о таком как у тебя, я даже не слышала.

– Но если есть сила отобрать жизнь, то должна же быть сила её заново возродить! – вскричала Райс, вскидываясь на ноги, – тебя же умертвляли и оживляли кучу раз. Сама же сказывала! Значит должна знать, как это сделать.

Апити лишь вжалась в подушку посильней, округлив серые глазки, тупо ими похлопывая и испуганно смотря на подругу, но тут за спиной Райс послышался спокойный голос Матери Медведицы, не заметно для обеих подруг вошедшую в светлицу.

– Есть такая сила, успокойся, рыжая бестия.

Она медленно прошла вдоль стены и уселась на длинную скамью, обхватив свой посох обеими руками, при этом ласково смотря на царскую дочь, тут же выдавшую себе команду успокоиться, затем стать сдержанней насколько получится, и терпеливо уселась на лежак, ожидая объяснения. Вслед за первой в светёлку вошли остальные Матёрые. Любовь обошла лежак с другой стороны, присаживаясь на край. А Водяная Гладь осталась стоять в дверях, лишь прикрыв её за собой от любопытствующих ушей.

Все три вековухи, вооружённые посохами, и как Райс догадалась, неспроста. Этими посохами, вернее теми нежитями, что сидели в их навершии43 Матёрые старались защитить себя от взбалмошной царской дочери, которая одним взглядом, так, проходя мимо, а может даже просто нечаянно, способна отобрать жизнь – самое ценное что имеется у человека.

– Это хорошо, что лес пожалела, девонька, – расслаблено продолжила Мать Медведица, – поначалу-то я сильно испугалась за тебя. А потом подумала и решила: не могла Мать Сыра Земля дать такую силу, коль не была бы в тебе уверена. Не могла. Она в таких делах не ошибается. А коли дала, значит так надобно.

Матёрая замолчала, не спеша давать ожидаемый ответ и Райс не выдержала.

– Так чем оживить-то можно? Какой силой?

– Да вон она у тебя голубенькой змейкой под кожей вьётся, бестолковая, – вступила в разговор Водная Гладь, – ей и лечат, и заживляют коли требуется. Чё ж ты спросить-то побоялась? Всё сама да сама. «Самайка» пустоголовая.

– Плетью?! – изумилась Райс.

– Ну, коли со всей дури да наотмашь, то плеть иль молния, а коли мягко да с любовью, то сплошное лечение.

– У каждой силы имеется два конца, два края, – вступила в разговор третья Матёрая, – ты зря на полянку-то ни сходила, ни проведала. Отошла она. Денька через три отошла. Правда, слабые и больные листики померли, а те, что сильные да здоровые, ожили. Вот видишь, даже у силы смерти есть второй конец. Умертвив больное, ты эту полянку только здоровее сделала. Хорошо хоть ума хватило тряхнуть тихонько, не со всей дури, а то б…

Райс согнулась в три погибели, с облегчением закрывая ладонями лицо.

– Простите Матери дуру неразумную, что сразу к вам не пришла, – и уже поднявшись, и не злобно, но с твёрдостью взглянув на Мать Медведицу добавила, – только вы своим испугом меня ещё больше напугали. Не до расспросов было, если ум в раскоряку встал. Сиди тут и думай после того, как встретили. Толи сразу всех прибить, толи самой в угол спрятаться да руки на себя наложить.

Тут уже потупилась Матёрая, кому рыжая выдвинула претензию, тоже не снимая с себя вины. Она как опытная баба сама в первую очередь должна была на прямую поговорить. Расспросить, растолковать, объяснить. Только собственный страх всё испортил. Да и кто бы смог на её месте, уже давно забывшей это пакостное чувство.