Читать книгу Степь 2 - Александр Берник - Страница 15

Четыре ордынца в полном вооружении подъехали со стороны степи к странному поселению, расположенному на краю дремучего леса, значившемуся в плане их путешествия неким «рубежом». Эдакий пограничный кордон между миром степей и непонятно чем запрятанным в нехоженых лесах, густых и заросших сплошь мелким кустарником. Воины, выросшие в горах, лес не любили в принципе, а здешний особенно. По ним не только верхом не проехать, но и пешим не пролезть ни ободравшись снизу доверху.

Первая странность «рубежа» для ордынцев, увиденная ещё издали, заключалась в том, что им впервые пришлось наблюдать поселение в этих обезлюдивших краях, имеющее явно защитное укрепление в виде ни то высокого забора, ни то целой крепостной стены. Скорее что-то среднее.

Тёсанные стволы вековых деревьев, заточенные кверху, плотно вкопанные друг к другу, огораживали по всему периметру целый комплекс замысловатых строений, собранных в линию и встроенных одно в другое. Возвышалась эта преграда выше конного человека, хотя если встать на седло, то вполне получалось заглянуть внутрь двора. Они так и сделали ввиду того, что другого способа попасть внутрь с первого взгляда не обнаружили. Никаких проходов, ворот и лазов с перелазами по всей длине частокола не нашли.

Заглянув поверх высокого забора, все четверо пришли в восторг от красоты невиданной архитектуры непонятного умысла, встроенных друг в друга хитрым образом домов, домишек с пристройками и ни пойми на чём держащимися надстройками. Всё броско, вычурно, с затейливыми узорами, с кучей мелких деталей и деталюшек, ни то приделанных в качестве украшения, ни то имеющих какие-то скрытые предназначения.

Уйбар аж присвистнул от восхищения. Подобных ухищрений рук человеческих никому из них видеть ранее не приходилось. Двор перед комплексом предстал путешественникам идеально чистым и буквально вылизанным. Ни живой души, ни сторожевых собак, ни скотины какой с птицей. Аккуратная дорожка шириной для прохода двух человек вдоль всего строения, изготовленная из низких пеньков деревьев одинакового диаметра, тщательно подогнанных друг к другу, а с обеих сторон от неё идеально подрезанная трава приковывала к себе взгляд абсолютным перфекционизмом.

Асаргад как старший в четвёрке решил уведомить хозяев о неожиданном нашествии незваных гостей, отчего принялся громко окрикивать, в надежде хоть кого-нибудь узреть из живых. Тут же как из-под земли, из неприметной щели снизу одного из домов выскочили два белобрысых и кудрявых мальца лет семи-восьми, как две капли воды похожие друг на друга. Ни то сказывалась одинаковость одеяния, одного покроя тканые рубахи со штанами и один-в-один грубо обтёсанная копна волос, ни то и правда пацаны по рождению братья.

Насторожено, будто приглядываясь к невидали, с некой детской непосредственность пацаны уставились на запылённых путников, бестолково заглядывающих поверх частокола. Но кроме молчаливого рассматривания, вызванного праздным любопытством, других действий не предпринимали и о гостеприимстве даже не думали.

– Э, пацаны, – наигранно весело и без угроз в голосе обратился к ним Асаргад держащийся за колья, – старший есть тут кто?

– А тебе зачем? – нагло и с неким вызовом поинтересовался один из взъерошенных мальцов, сделав брезгливое выражение на лице, выпятив нижнюю губу и уперев руки в боки, выражая полную пренебрежительность.

Наглость заносчивого молокососа в один момент вывела гостей из состояния восхищения, а Уйбар в ответ рявкнул, не потерпев вызова, стараясь придать голосу наигранного зверства:

– Да я тебе опарыш за невоспитанность уши надеру. Ты как со старшими, сопляк, разговариваешь?

Пацан, не меняя выражения своей наглой физиономии, порыскал взглядом по подрезанной траве будто уронил что-то под ноги и быстро подобрав мелкий камешек, со всего замаха зашвырнул в голову огрызнувшемуся Уйбару. Не попал. Но воин от неожиданности и неадекватности действий мальца автоматически увёртываясь, не удержался стоя на неустойчивом седле, и потеряв равновесие скрылся за заточенным частоколом спрыгнув с коня на землю.

Выругавшись на не понятном для мелких хулиганов языке, он в порыве негодования тут же вновь вскарабкался на седло. Но пацанов и след простыл. А друзья, ехидно смотря на его суматошные и оттого неловкие действия, выражавшиеся в желании побыстрее вскарабкаться на забор, расплывались в оскорбительных для Уйбара ухмылках.

– Отродье дэва, – сплюнул обиженный воин, но услыхав дружный гогот сотоварищей, обмяк улыбаясь с ними за компанию, а что ему ещё оставалось делать в данной ситуации.

Уйбар хоть и выглядел мужчиной взрослым и представительным, одна борода чего стоила, но в душе остался таким же сорванцом, «оторви да выбрось», прости его Троица. Хлебом не корми, дай подколоть и напакостить ближнему ради не всегда безобидной хохмы.

– Хозяева, – отсмеявшись воззвал Асаргад в надежде докричаться хоть до кого-нибудь, – так вы нас впустите в дом, как гостей аль нам придётся жечь эти узорно сложенные дрова?

– Я те пожгу, лиходей, – взвизгнул откуда-то сверху бабий голосок, и воины как по команде задрав головы увидели в остроконечном конусе крыши заросшей мховым ковром, в маленькой, квадратной, аккуратно вырезанной дырке, представляющей собой не то бойницу, не то окошко, растрёпанную бабку с седыми взлохмаченными волосами, – коль невтерпёж так кусты далее. Неча жидку вонь на чистый двор тащить, супостаты бородатые.

– Да не. Мы потерпим, – уже спокойно и улыбчиво, ответил ей Асаргад, – просто никого живых не видать во дворе. Вот и думай тут что хочешь.

Баба из окошка пропала, нырнув внутрь. Воины принялись ждать, продолжив разглядывать узорные излишества этого невиданного чудо строения.

Вокруг стояла полная благодать. Тепло, светло, птички безостановочно щебетали, стараясь в изнеможении переорать друг друга. Наконец, чуть в стороне распахнулась дубовая тяжеленая дверь и на широкой в два аршина лестнице, пристроенной с земли, появился кряжистый мужик.

Здоровый как заматеревший перекормленный боров. Обутый в ордынские мягкие сапожки и походные кожаные штаны. Вот только сверху на могучих раскидистых плечах болталась безразмерная холщовая рубаха светло-серого невнятного цвета. Ни то холст не белили, ни то уж так затаскал, что не отбелишь, ни то так застирана, но явно неновая, в отличие от штанов и сверкающих сапог, начищенных до блеска.

Мужик постоял недолгое время на той широченной лестнице, оглаживая ручищей с лопату такую же окладистую бороду, разглядывая с нехорошим прищуром незваных гостей. А затем неспешно спустился, и вытирая руки об одёжу, словно на нём висело полотенце, а не нательная рубаха, медленно, но вполне легко и подвижно несмотря на свои габариты, направился по пеньковой дорожке к четырём маячившим над частоколом головам. Встав на то же самое место, где только что стояли два белобрысых оболтуса и точно так же подбоченившись, как и наглый пацан, мужик глубоким басом прогудел, будто дунул в боевую походную трубу.

– По делу аль от безделья лезете через забор?

– По делу хозяин, – серьёзно ответил ему Асаргад, но уточнять по какому пока не стал, опасаясь посторонних ушей, наверняка торчащих откуда-нибудь в этих резных закутках и отверстиях.

Ордынские законы приучали воинов быть немногословными. В большей степени совсем молчаливыми. Каждое слово имело вес, и вес этот иногда равнялся собственной жизни. Блядству в орде не место. От этого отучали быстро и очень качественно. Стоило пару раз побывать на общественных казнях,50 и своими глазами посмотреть на смерть опозоренных пустословов, так язык сам собой отсыхал и где-то прятался за зубами.

Мужик тем временем крякнул, опустив здоровенные ручищи и спросил уже по-простому с хитрой лыбой:

– А коль по делу, то чё через забор-то лезете, а не в калитку как все?

– В какую калитку? – с недоумением переспросили ордынские гости и даже отпрянули от частокола, осматривая внешнюю сторону оборонительной стены в поисках некой таинственной калитки.

– В дубовую, – буркнул мужик и отправился обратно, но не в дом, а вдоль врытого частокола.

Друзья, сообразив, что мужик двинулся открывать загадочную калитку, вовсе от стены отпрянули и попрыгав в сёдла развернули своих верных скакунов в том направлении куда проследовал хозяин. И действительно, всего в двадцати простых шагах оттого места где они пялились через забор на содержимое двора и само строение, открылась неприметная дверка. Узкая, но достаточно высокая чтобы в неё зашёл конь, но только без наездника.

Гости спешились, и войдя во двор молча выстроились перед мужиком, удерживая коней в поводе. Асаргад внимательно оглядел хозяина, поёжился от размеров местного великана и исходящей от него немереной силы и рассказал о цели их визита коротко и сжато, по-ордынски:

– Я Асаргад. Ближник касакской орды Теиспы-царя, что стоит стойбищем в двух днях пути. У нас стряслась великая беда и нам нужна помощь местного колдуна.

– Тык, – хмыкнул в бороду мужик, – вы ж по виду вроде не нашей веры будете? Так на кой вам сдался наш колдун?

– Наш царь неожиданно помер. Притом очень быстро, по нашему разумению. Есть думка, что отравили его и нужен сторонний судья, незаинтересованный, кто бы опроверг наши догадки или подтвердив указал бы на змею, пригретую на груди. Ваш колдун никого из нас не знает. Ни с кем дела не водит, а значит и потворствовать никому не станет. Разрешит всё честно, по справедливости. За работу оплатим что потребует.

Мужик слушал молча, задумавшись, всё время поглаживая бороду. Затем повернулся в сторону и громким басом рявкнул в пустоту двора, так что Асаргад аж вздрогнул от его низкого ора:

– Велимир, Премысл! Коней путников в стойло. Распрячь, почистить, накормить досыта. Да живо мне, оболтусы, – и обернувшись к путникам, уже вполне гостеприимно добавил, – а вы, гости дорогие, пройдите в терем к столу, там и поговорим по вашему делу.

С этими словами развернулся и пошёл к входной широкой лестнице. Друзья последовали за ним. Только Уйбар идя последним постоянно оглядывался в том направлении, куда крикнул хозяин терема в надежде узреть там своего сопливого обидчика.

И узрел. Две белобрысые головы высунулись из узкого прохода, уходящего куда-то вниз под дом, видно в здешние подвалы, и две пары глаз злобно зыркали на ордынца словно загнанные крысята, но полностью из щели вылезать не спешили, побаивались. Уйбар остановился, улыбнулся и поманил их пальчиком, но в ответ лишь получил высунутый язык. На что резко сменил выражение лица, состроив злобную рожу и погрозив доморощенной шантрапе кулаком двинулся вслед за остальными сотоварищами.

Ловить и тем более наказывать наглеца он бы естественно не стал. Не по его это статусу. У пятидесятника и злобы-то особой не осталось на пацана. Так, если только затрещину выписать или щелбан прописать в воспитательных целях или ещё лучше поймать и просто вывесить за штаны на этот забор, чтоб болтался как карась на крючке, а слезть бы не смог без посторонней помощи. Подумал да забыл, так как в это время вошёл внутрь, а там другие думы одолели, потому что всё внутри терема оказалось в диковинку, словно в другой мир попал – сказочный.

Гостей проводили в большую светлую комнату, перегороженную на всю длину массивным дубовым столом. За ним и расселись. Появилась и баба что на них сверху голосила, но теперь она превратилась в женщину средних лет. Волосы уже прибраны в косы до груди, и оказались не седыми, а очень светлыми, как раз как у тех двоих пацанов во дворе. Она вошла с большим глиняным котлом в руках, прихваченным расшитыми полотенцами и выставив угощение на стол кинулась обратно.

Пока хозяйка носилась туда-сюда, выставляя еду с выпивкой на стол и таская посуду с орудиями обеденного труда, все сидели молча, не предпринимая каких-либо действий с поползновеньями. Ибо степенно ждали начала трапезы, всё время поглядывая на хозяина. А тот сидел сам в себе будто один одинёшенек и никого рядом нет. Наконец после очередного исчезновения бабы в боковом проходе мужик поднялся с места и разлив по чашам золотистую жидкость и не присаживаясь взял одну, представляясь заезжим гостям:

– Будем знакомы. Меня зовут Ратимир.

После чего не дожидаясь гостей залпом осушил чашу и твёрдо, будто вколачивая, поставил на стол опустошённую посудину. Все представились по очереди, выпили. Пойло оказалось сладкое, но пьяное.

Посуда на столе имелась только из глины и дерева. Металла вовсе не наблюдалось, даже привычных для ордынцев ножей. Это указывало гостям, что ничего резать и кромсать из еды не придётся. Взявшись за деревянные ложки, по очереди принялись насыщаться кашей51 с запаренными корнеплодами и кусочками курицы в сбитых яйцах с молоком турицы.

Гости непривычные к такой еде, тем не менее носы воротить не стали. К тому же распробовав блюдо с первой ложки, даже оживились. Вкусно оказалось до того, что чем больше ели, тем больше есть хотелось, растравливая аппетит.

И когда котёл опустел, то, несмотря на надутые животы, вроде бы, как и не наелись, оставаясь голодными, но Ратимир отложил ложку в сторону и отвалил от стола, поглаживая бороду. Асаргад последовал примеру хозяина, показывая своим друзьям, что пора закончить процедуру поедания независимо оттого наелся ты или нет.

Так-то ели молча, а после того как закончили, по комнате вообще разлилась тишина. Даже муху стало слышно, что назойливо кружилась над чуть ли не вылизанной посудиной, но не присаживалась.

Вновь появилась женщина, принимаясь убирать со стола, опять бегая бегом пока всё не стаскала и стол не вытерла. Только после этого хозяин брякнулся на столешницу локтями, укладывая на огромные ручищи голову и не громко заговорил:

– Значится так, уважаемые гости. Думается мне, идти вам дальше не следует. Здесь обождёте. Жена вам для отдыха светёлки укажет. А за колдуном сынишку пошлю, коль застанет его на капище. Так что разживайтесь до поры до времени.

– Благодарствуем Ратимир за угощение и за кров, – благодарил Асаргад, – а как долго нам ждать?

– Да завтра с утра и пошлю. За день сбегает. Коль на месте нет иль откажется, то вечером будет ясно. А коль согласится, то и сам заявится иль навестит на следующий день. Там уж как получится. Я не в ответе за него. Колдуны, они ведь не от мира сего. Сами знаете, раз за ним идёте.

– Добро, – повеселел Асаргад отвечая за всех, поняв, что дело не предвидится долгим, а день-другой отдохнуть в таких хоромах его вполне устраивало.

– Могу баньку предложить с дороги. В аккурат горячая, – продолжил Ратимир и хитро прищурившись спросил гостей, – вы как насчёт нашей баньки, басурмане ордынские?

– Нормально, хозяин, – неожиданно встрял молчаливый Эбар, что за ордынские годы таким сделался чистюлей, что аж до непотребства и сальных шуточек со стороны друзей, помнивших его ещё по молодости, когда он мытьё за непотребство считал.

– Баня – дело хорошее, – оборвал его Асаргад, улыбаясь сотнику,52 – баню все уважаем. Чай не первый год ордуем по вольным степям, а к хорошему оно как-то быстро привыкаешь, Ратимир. Вот и еда в твоём доме для нас непривычная, а вона глянь одно объедение. Когда только твоя жена успела? Будто ждали гостей.

– А то, как же, – поддержал свободную и ни к чему не обязывающую беседу хозяин, тем не менее проявляя довольствие, что басурмане не только на родном языке лопочут придраться не к чему, так и ещё по-свойски заворачивают, – чай рубежный терем, не шухры-мухры. Здесь гость нежданный – дело привычное. Всегда готовы. Хоть из вольной степи, хоть из дремучего леса. Для того здесь терем и поставлен.

Асаргад не стал уточнять, кем он здесь поставлен и для чего выстроен такой высоченный забор раз всем здесь рады, к тому же хозяин встал, хлопнув по столу огромными ладонями. Гости последовали его примеру. Обед закончен, а значит разговор тем более.

Обустроили гостей со всеми удобствами. Во дворе указали на большую бочку с дождевой водой, где дозволили всполоснуться с дороги пока готовилась баня. Асаргад с превеликим удовольствием скинул с себя бронь, перевязь с оружием, разнагишался по пояс, да так и нырнул в дождевую воду с головой перегибаясь через край бочки. Прохладная вода в один миг, неожиданно ясно напомнила родные горные реки, и он поймал себя на щемящей мысли, что впервые за все годы своих скитаний захотелось домой. Не в том смысле, что к отцу, матери, а в родные края, в горы. Соскучился.

Вынырнув и не обтираясь, отошёл в сторону, давая доступ к бочке другим жаждущим умыться, уселся мокрый на траву, опёрся спиной на брёвна терема, закрыл глаза и задумался. А не пора ли снова менять жизнь, не пора ли возвращаться? Заводить семью, хозяйство. Он достаточно богат, полон сил, и амбиций ему не занимать. Уж что-что, а банду отца он подмять под себя способен, рога там всем скрутит и пообломает. А дальше? Прибрать под себя всех клановых, пробиться в вожди племени? Или осесть в городе и подниматься по лестнице власти там? Власть ему была мила. Он её жаждал. Он же особенный, а значить не ровня другим.

Асаргад уже понимал, как использовать свою одарённость в достижении поставленных целей, как подниматься над массой людей и управлять ею. Ближника долгое время никто не трогал и он, сидя с закрытыми глазами, размечтался. А что, если пойти ещё дальше, размышлял мард. Вернуться с ордой в те же Пасаргады и сесть там царём? Но для этого надо как минимум стать ордынским царём здесь, и потом ещё найти убедительные доводы для круга пойти с ним в его страну Персию, выходцами откуда числился только он, Эбар, и Гнур. Притом не просто совершить очередной налёт, а уйти из степей навсегда и придя в Пасаргады царствовать там.

Царский ближник взвесил свои силы на ордынское царство и его пробила ясная мысль, что если рассматривать все произошедшие события в этом ключе, то он явно сглупил. Ведь он мог стать царём орды, если бы выдвинул свою кандидатуру. Сотня Эбара, полсотни Гнура, да и многие другие вполне могли бы за него проголосовать. А если бы задался этой целью заранее и подбил бы под это нужных людей, то стал бы им безоговорочно. Основной орде уже претила эта эламитская клика. И тут же явственно осознал, что его непросто так отправили из стойбища, а на нужное время избавились.

Асаргад резко открыл глаза и сказал сам себе:

– Если Доникта не дурак, а он не дурак, то вернёмся мы уже к новому царю.

Но мард успокоил сам себя, мол не беда. При желании и правильной подготовке он быстро свернёт ему шею. За эламитом стоит только кучка зажравшихся соплеменников, своими закидонами сидящая у простых ордынцев уже в печёнках. Поэтому скинуть их с собственной шеи остальная орда будет только рада.

И тут же взыгравшие амбиции выдали новую, более заманчивую цель. Не нужен ему один город, он станет царём всей Персии. А для этого мало одной орды, понадобиться помощь всего степного воинства, ведь там придётся столкнуться с самим Иштувегу, царём Мидии, а на победу над ним его сил уже не хватит.

Странно, но мысль о царствовании в целой стране неожиданно стала столь ощутимой будто наяву. Ему даже показалось, что он шёл к этому всю свою жизнь, а не только что придумал сидя на траве. В сознании вскипел азарт, прокатившийся дрожью по телу, и странное, до сели неведомое ощущение испытал на себе царский ближник, словно его кто-то погладил по голове! Ощущение оказалось настолько реальным, что Асаргад вздрогнул и растеряно огляделся по сторонам, но, естественно, никого рядом не увидел.

Вот так неожиданно появилась цель. Настолько достойная, что ей не жалко посвятить всю жизнь, а значит требовалось всё обдумать и взвесить, приготовить и рассчитать. Странно, но до этого дня он как-то вообще не думал о будущем. Вернее, думал, но только о ближайшем, на завтра, послезавтра, а сейчас вдруг задумался о более далёком и перспективном. И уже не казалось, как день назад по дороге сюда, что молод и всё ещё впереди. Асаргад со страхом осознал, будто сам Ахурамазда только что открыл слепцу глаза на безвозвратно уходящие годы, что он глупец до сих пор ничего не сделал для своего будущего.

Царский ближник встал, ощущая себя великим и ужасным, выпрямился, как и положено гордой царской особе и властным тоном сам себе мысленно отдал повеление: «Всё. Хватит валять дурака. Цель определена. Теперь всё должно быть подчинено только ей».

Друзья, как малые пацаны резвились у бочки, где уже и половины воды не осталось, так как они её расплескали, брызгаясь друг в дружку. Асаргад внимательно посмотрел на здоровенных воинов, играющих как дети и вновь задумался. Эти трое его кровные побратимы. Мужчины, на которых мог положиться в первую очередь, пологая, что друзья непременно пойдут за ним, но их для задуманного дела очень мало.

Необходимо наплевать на нового царя и обрастать своим боевым мясом, способным со временем, даже если не получится увести всю орду, стать его будущей опорой. Зная каждого из друзей как облупленного, Асаргад уже планировал к кому и как подойдёт со своей идеей, и на кого как будет воздействовать убеждениями.

С этими мыслями он медленно пошёл вдоль бревенчатой стены, тупо смотря себе под ноги и ничего, по сути, не видя. Он думал. Произошло божественное озарение, и Асаргад не сомневался, убеждённый, что сам Великий Ахурамазда подтолкнул его к этому решению и дал точный знак, погладив по голове.

Не выходя из глубокого состояния задумчивости, он прошёл по дорожке в другой конец терема. Без всякого интереса, чисто автоматически заглянул в открытый проём. Это оказалась конюшня. Осмотрелся пустым взглядом, пересчитал зачем-то коней в стойлах, которых оказалось шестнадцать, мимоходом отметив, что их слишком много. Оглядел белобрысого мальчугана, замершего столбиком при виде него, зачем-то кивнул пацану и так же пребывая мысленно непонятно где, медленно развернулся и пошёл обратно.

Думы о будущем царствовании вытеснили из головы абсолютно всё, ничего другому там места больше не находилось. Это касалось так же и того, что с ним происходило в данный момент. Мард тупо ходил из одного конца нагромождения строений к другому, не заметив даже, что его друзья давно скрылись в тереме и похоже уже с наслаждением валялись на пуховых постелях, а он всё ходил и ходил, не в состоянии выйти из оцепенения собственных размышлений.

Из дверей вышел хозяин и долго наблюдал за расхаживающим туда-сюда госте, ничего не говоря и не окликая. Наконец, когда Асаргад прошествовал мимо рассматривающего его Ратимира в пятый раз, тот тихо проговорил:

– Баня готова, ближник. Можете идти париться.

Асаргад остановился, дёрнулся как бы приходя в себя, взглянул зачем-то на небо и после этого перевёл пристальный взгляд на остановившего его хозяина будто ещё что-то ожидая от здоровяка.

– У тебя что-то случилось? Могу я помочь? – неожиданно заботливо поинтересовался хозяин терема.

Асаргад тяжело вздохнул и неожиданно, даже для себя ответил:

– Я никогда не отказываюсь от помощи, Ратимир, вот только ты вряд ли мне сможешь помочь.

– А вдруг? – не унимался мужик, расцветая в улыбке.

– Я хочу стать царём одной далёкой от сюда страны, – выпалил Асаргад, пристально смотря в упор на местного старожилу ледяным, без эмоциональным взглядом.

Тот от неожиданности подавился воздухом. Растеряно дёрнулся, что-то буркнул, кашлянул и открыв рот почесал затылок. Потом, видимо придя в себя, но не найдясь с ответом просто проговорил:

– Ну, тык, стань. Кто мешает.

– Стану, Ратимир, стану, – улыбнулся зловеще гость, – с твоей помощью или без неё, – и по-панибратски хлопнув хозяина по могучему плечу уже спокойно и по-простому добавил, – давай показывай, где тут у тебя баня. Кости с мозгами пропарить теперь в самый раз…

Райс наблюдала за беседой Ратимира с пришлыми во дворе из крохотного окна-бойницы, чуть ли, не высунув рыжую голову наружу. В ожидании «начертанного судьбой» избранника она почти целый день просидела у окна словно скромная девица взаперти. Всё молила Троицу чтобы пронесла она эту напасть где-нибудь мимо. С одной стороны, надеялась, что предсказания не сбудутся, но с другой прекрасно знала, что непременно будет так как напророчила белобрысая.

А как узрела в свою смотровую дырку четвёрку ордынцев, да ещё по виду выходцев из чужих земель, представителей далёких Шахрановых гор, она сначала отсидела какое-то время в шоке. Потом побывала в неконтролируемой панике, мечась из угла в угол и бегая по стенам, как дикий зверь, пойманный в ловушку, разнося в светёлке всё в щепки и мелкие дребезги. И в конце концов забилась в истерике на развалинах изломанного лежака, голося дурными воплями «да ни за что на свете этому не бывать», после чего успокоилась, впав в полную прострацию.

Пока отправленный на разведку Шахран выяснял кто такие и по каким делам прибыли, Райс с белобрысой подругой напилась с великого горя из его же припрятанных запасов. А по возвращению евнуха, узнав, что тот выяснил о пристроенных гостях, да ещё то что все четверо направились в баню, будучи уже изрядно в нетрезвом состоянии, осмелела, если не сказать обнаглела в конец, сграбастала пьяную вдрызг Апити уже ничего не соображающую, и отправилась на смотрины своего суженного. Глянуть, так сказать, на него в истинном, неприкрытом одеждой виде. Ну, а за одно и себя показать во всей девичьей и колдовской красе. Не в рубахе же в напаренную баню ходить …

Когда ордынцы голышом собрались в том месте, что хозяин скромно обозвал банькой, они некоторое время стояли словно приколоченные гвоздями к полу, оглядываясь в недоумении по сторонам. Это оказалась не баня, в их понимании, а огромный зал для плясок с хороводами.

Просторное помещение с низкими потолками, ярко освещённое масляными лампадами. По краям в полствола дерева массивные лавки, на коих не только сидеть, но и лёжа уместиться можно было во всю широкую спину.

Огромный банный камень длинной каплей лежал в центре на подложке из мелкого песка, но огня под ним не видно. Похоже, грелся он где-то в другом, более низком помещении, поэтому ни дыма, ни гари абсолютно не ощущалось.

Первое обстоятельство, бросившееся в глаза опытному Асаргаду, что баня не сухая, как полагается. Похоже, грелась она ещё с утра, и перед ними не так давно кто-то парился. Вполне возможно, что её сушили и проветривали каким-то образом, так как чужого запаха мард не уловил, но в полном объёме всё же не успели просушить.

Царский ближник пристально огляделся, пройдясь по дальним углам. Везде идеальная чисто, но ощущение недавнего чужого присутствия не отпускало опытного воина.

Ещё перед баней, прогуливаясь по двору он мельком заглянул в просторную конюшню и удивился стоящей на привязи целой коннице. Помимо своих четверых он ещё насчитал двенадцать чужих. Притом не кабы каких, а самых родословных. Прямо царских по виду. И сейчас ему вспомнились чужие скакуны. Асаргад сразу понял, что они не хозяйские и что ордынцы в этом тереме не одни.

С одной стороны, вроде бы как наплевать. Ратимир их принял, накормил, разместил, баню выделил, значит они гости в его доме по полному праву, и мало ли кто ещё кроме них гостит в тереме. Он большой. В него, наверное, и сотня влезет таких как они. Но, с другой стороны, какой-то червячок тревожности в груди засуетился. Какое-то нехорошее предчувствие возникло у царского ближника по поводу этих гостей.

Друзья развалились, расслабились на гладко полированных скамьях, прибывая в блаженстве и расслабленной неге, а старшой всё не мог успокоиться. Непонятная тревога неизвестности давила. Он предчувствовал что-то нехорошее и это не давало ему покоя. Асаргада не волновал собственный голый вид, а вот отсутствие оружия напрягало, и это куда существенней приводило его в чувство стыдливой незащищённости, чем неприкрытая нагота.

– Асаргад, – беззаботно и весело окрикнул его расслабленный и захмелевший Гнур, вставая с лавки и подходя к сотоварищу, – что с тобой? Ты или отдыхай с нами или поделись своими думами, что ты сумрачную тень на наше солнце веселья натягиваешь?

Гнур обхватил старого друга за плечи и собрался уже потянуть в круг собутыльников, напавших на холодное пиво, предоставленное радушным хозяином для бани, но Асаргад не тронулся с места, лишь посмотрев товарищу в глаза, тихо заговорщицки проговорил:

– Здесь, кроме нас ещё кто-то есть.

– Где? – удивился Гнур, снимая руку с плеча друга и оглядываясь по сторонам.

– В тереме, – ответил Асаргад, – вроде бы то же, как и мы гости, но явно какие-то непростые.

– Да и дэв с ними, – смеясь, принялся успокаивать его Гнур, – к нам не лезут, отдыхать не мешают. Пойдём холодное пиво пить.

– Что-то не спокойно мне, друзья, – продолжал упираться главный в их компании, уже обращаясь ко всем, – чувствую какую-то неприятную пакость. Гости эти какие-то непонятные. Чем больше о них думаю, тем несуразнее они мне кажутся…

При этих словах входная дверь с грохотом распахнулась. Асаргад с Гнуром решительно повернулись и ордынский ближник только и смог выдавить из себя:

– А вот и они, кажется…

На пороге стояли две бесстыжие девицы. Совсем ещё молоденькие и обворожительно красивые, с нежными, удивительно прекрасными лицами с тонкими чертами. От их чарующих улыбок, у воинов перехватило дух. И ко всему прочему девы предстали абсолютно голые. Та, что с видом как минимум богини всего сущего перешагивающая порог первой, обладала пышной копной огненно-рыжих волос, с колдовскими лазоревыми глазами и с рельефно-мускулистым торсом, круче чем у самого Асаргада, и вся с ног до плеч расписанная ведьминой разноцветной росписью, блестевшей с переливами в свете масляных лампад.

Войдя как к себе домой встала в двух шагах от Асаргада с Гнуром, хищным взглядом обведя каждого и удовлетворённо потирая руки в предвкушении, одаривая при этом всех странной улыбкой не предвещающей ничего хорошего, как бы говоря ордынцам «вот вы и попались, голубчики».

Вторая, вошедшая вслед за ней, оказалась светловолосой с тёмно-серыми глазами. Не такого надменного вида как первая, но сказать о ней, что она безобидная овца, тоже язык не поворачивался. Тело этой девы в отличие от первой красавицы выглядело вполне обычным, девичьим. Но светловолосая, как и рыжая также блистала расписными ведьмиными завитушками, только с другой расцветкой – помягче цветом что ли, не так бросаясь в глаза, но зато разрисованная на большей площади.

Воины, закалённые походами и всего повидавшие в этой жизни, от увиденного не впали в шок. Их просто-напросто хватил удар. Уйбар сделал вид что со страха потерял сознание, с чётким решением: чтобы с ним не делали, в сознание не приходить ни за что на свете, ни за какое золото, хоть отваливай по весу собственного тела. Эбар подавился пивом, что глотал в тот момент, дико закашлялся до истерики, выбрызгивая капли пенного напитка на раскалённый банный камень, отчего тот свирепо зашипел и заполнил банное пространство пьянящим ароматом.

Асаргад с Гнуром, что оказались ближе всех к ведьминому явлению замерли изваяниями, перестав дышать, изображая ни то точенный камень, ни то искусно резанное дерево.

Светловолосая, войдя тоже замерла, подражая ордынским мужам, открыв рот и распахнув огромные тёмно-серые глаза, вцепившись взглядом в Гнура, высоченного красавца. Притом не в него самого, а в конкретное место пониже пояса. А ещё верней, в то, что из того места свисало. Судя по тому, что дева изрядно пошатывалась, не совладая с собственным телом и плавающим взглядом, не дающим ей сконцентрироваться, отчего то и дело норовила прикрыть один глаз для наведения резкости, она находилась в состоянии опьянения до неприличия!

Рыжая же лишь мельком одарив стоящих презрительным взглядом, важно прошествовала внутрь парной, игнорируя парализовано стоящих представителей для неё тогда ещё ненавистного пола. В след за ними в дверь вошёл ещё один неожиданный гость, оказавшийся мужчиной примерно одного с ордынцами возраста. Сухопарый, если не сказать отощавший от плохого кормления. Черты его лица выдавали в нём чистокровного мидийца.53 Вошёл, прикрывая за собой банные двери и загородил проход, складывая руки на щупленькой груди.

Тощий мидииц в своих мыслях, наверное, думал, что грозен на вид, хотя, как раз его жалкий облик и вернул ощущение реальности стоящим в оцепенении ордынцам. Правда, в отличие от всех, сопровождающий дев прибыл за ними следом полностью одетый, притом именно в мидийский придворный балахон безразмерного вида и вооружён, как положено мидийскому воину.

– Апити, сестра моя, – звонко смеясь заговорила рыжая, что прошла вперёд и по голосу казалась ещё пьяней, чем светловолосая, – глянь, каких красавцев от нас Ратимир в бане укрыл.

Тут она с шагов пяти-шести чем-то больно хлестнула Гнура по голой заднице, от чего тот чуть не подпрыгнул, хватаясь обоими руками за обожжённую ягодицу. Он так резко выпрямился, что едва не достал головой бревенчатый потолок.

Эти слова пьяной, совсем забывшейся девы, и её распутное, разнузданное поведение не достойное женщины, а тем более молодой девушки, вывели из состояния ступора всех окончательно и даже саму светловолосую, продолжавшую стоять как вкопанная и пялившуюся на Гнура, краснея щёчками словно натёртая свёклой.

Она с большим трудом оторвала свой расфокусированный взгляд от мужских впечатляющих особенностей и натужно улыбнувшись словно наелась кислого ревеня, оглядела остальных присутствующих, но тут же вернулась взглядом к кудрявому красавцу, только на этот раз уставилась в его чёрные глаза. Неожиданно стушевалась, даже не в состоянии скрыть своих эмоций, разволновалась и принялась заламывать изрисованные руки.

Асаргад наблюдая за её реакцией, как-то само собой сделал вывод, не пойми зачем: «А ведь она запала на нашего Гнура, как пить дать втрескалась с первого взгляда».

Рыжая оказалась менее восприимчива к обнажённым мужчинам, относясь к голым молодым ордынцам как к штакетнику от забора, но при этом куда наглей и нахрапистей подруги. И несмотря на то, что простора на лавках имелось хоть бегом бегай и в догонялки играй, решила, тем не менее, согнать с насиженного места Эбара.

– Ну-ка, кыш, – вальяжно процедила расписанная молодая ведьма, махнув рукой словно муху сгоняя и садясь туда, где только что грел задницей скамью воин, подавившийся пивом.

Того как ветром сдуло впритык к Уйбару, уже пристроившемуся в дальнем уголке, отвернувшемуся к стеночке и отчаянно делавшему вид, что уже давно умер, ещё почти на прошлой седмице как минимум. Рыжая, понюхав содержимое глиняной крынки, без зазрения совести сделала большой глоток и шумно выдохнула, кряхтя с наигранным удовольствием.

– Сестра, – вновь обратилась наглая к своей подруге, до сих пор топтавшейся у дверей и в её голосе прорезались нотки опьянения до состояния заплетающегося языка, – да отцепись ты от чернявого. Иди, хлебни холодненького пива. Остынь, а то перегреешься.

Та, к кому обратилась рыжая, действительно оторвала взгляд от лица чернявого красавца и опустив глаза, но не в пол, как положено это делать воспитанным девам, а лишь на уровень плеч, груди, ну и всего прочего.

Только разглядев все что хотела с особым пристрастием и самым тщательным образом, мельком взглянула на стоящего рядом Асаргада. Тот в её глазах после высоко оценённого Гнура ничего особенного собой не представлял и поэтому шаткой и неустойчивой походкой направилась к рыжей «сестре» допивать их пиво.

Асаргад уже давно понял, что девы пьяны до безобразия и поэтому от таких ведьминых оторв можно ожидать любой неприятности. И улучив момент, от греха подальше, не делая резких движений тоже присел на лавку поближе к тому месту где стоял и подальше от заносчивых и пока не очень понятных девок с мутными намерениями. Гнур последовал примеру царского ближника и пристроился рядышком, изобразив из себя сидячую статую.

Рыжая, явно возглавляющая незваных гостей, ещё пару раз припав к крынке с пивом, утёрла как заправский пьяница губы рукой от локтя и уставившись мутным взором на красавца Гнура, закинувшего ногу на ногу и застывшего в этом положении, скрывая свой мужской отросток. Она повелительным тоном, не терпящим возражения, развязно и вызывающе принялась вещать перепуганным ордынцам в лице чернявого, почему-то считая красавца за старшего:

– Меня кличут Райс, но для вас я просто повелительница и другого обращения к себе не потерплю. Я знаю, кто вы, откуда и зачем приехали. Старый Кабах вам не помощник в ваших делах. Кишка тонка, оттого откажется. А вот мы как раз то что вам надо. Так что вам несказанно повезло, повстречав нас. Коли вы меня уговорите и заинтересуете, то я могу снизойти до прогулки в ваше сраное стойбище.

Она замолчала, всё ещё прищурившись разглядывая профиль чернявого кучерявого красавца.

– Что мы должны для этого сделать, повелительница? – осторожно спросил Асаргад не желая идти на скандал и с завидным интересом разглядывая банный камень.

– Вы должны сделать так, чтобы мы по дороге не заскучали, – тут же выпалила дева уже не столь повелительно, – кстати, сколько дней пути до загаженного вашими мужланами куска степи до состояния помойки?

– Два, – ответил за всех по статусу старшего Асаргад не обращая внимания на обидные слова девы, – и как мы должны будем вас веселить? Петь? Плясать?

Повелительница звонко залилась заливистым смехом до слёз.

– А вы чё ли певуны и плясуны ордынские? – выдавила она сквозь обильные слёзы, размазываемые по лицу руками, и ещё пуще закатываясь от собственной шутки, скручиваясь к полу.

Асаргад выдержал степенную паузу, дав ведьме просмеяться как следует и всё так же тихо, но спокойно, с достоинством ответил:

– Мы воины, повелительница.

– Вот и глянем по дороге, какие нынче в орде воины водятся, – резко переходя на повелительный тон проговорила царская дочь, поднимаясь с лавки и подходя вплотную к сидящему Асаргаду, поняв наконец кто тут у них главный, и тихо проговорила с томной ноткой в интонации, – утром в сборе быть, как я решу отправиться в путь.

– Понятно, – подтвердил Асаргад и в отличие от рядом сидящего друга, внимательно посмотрел на голую молодую ведьму, стоящую пред ним вплотную.

Та заметила пристальный взгляд, одарила «храброго зайчишку» надменным взором и даже попыталась состроить на лице обольстительную улыбку, но вышло лишь презрение.

После чего покинула баню, выйдя в услужливо распахнутые мидийцем двери. Сопровождающая её светловолосая тут же просеменила следом, только почему-то на цыпочках и широко расставив руки крыльями, видимо для равновесия и при этом ни на кого не смотря, а лишь себе под ноги.

Мидииц, прежде чем уйти за девами, с презрительной улыбочкой оглядел обескураженных мужчин. Похоже, он единственным из всех не пил ничего пьянящего и остановив взгляд на царском ближнике, спросил его по-детски тонким голоском:

– Ты что ли Асаргад, ближник Теиспы?

Воин сначала поперхнулся от его голоса, но тут же собрался и небрежно повернул в его сторону голову, злобно сверкнув на странного мидийца глазами, давая понять, что он не ведьма разрисованная, а поэтому может и нарваться на «ответку по полному», даже от безоружных, если понадобиться:

– Ну, – столь же презрительно протянул набычившись, озлобленный всем произошедшим Асаргад.

Вооружённый охранник на его «ну», казалось, никак не среагировал, лишь искоса выглянул за дверь, убеждаясь, что подопечные ушли и не слышат, резко при этом сменив выражение на лице на участливое и чуть ли не шёпотом заговорил, уже вопрошающе глядя на старшего:

– Только не кипятись, ближник. Не бери грех на душу. Девы просто отдыхают, расслабляются. А сюда заехали в поисках незабываемых приключений, так что если вы не будете делать глупости, то все останетесь живые, а кое-кто из вас ещё и с великой пользой.

Гнура даже передёрнуло от такой наглости, и он моментально вскипел вскакивая, но ничего каверзного сделать не успел, его опередил Асаргад, хватая за плечо.

– Они действительно сильнее колдуна из леса?

– Да, – уверенно и твёрдо проговорил мидииц, нисколько не испугавшись порыва, разъярённого Гнура, – лесной колдун по сравнению с ними – мусор подножный. Не более.

С этими словами он ушёл, плотно прикрыв за собой дубовую дверь. Наступило гнетущее молчание, прерванное Эбаром из дальнего угла:

– Осёл их поимей. Куда это мы опять вляпались?

Ему никто не ответил, да он и не ждал ни от кого ответа на свой риторический вопрос. Тем не менее Асаргад всё же высказал умные мысли вслух:

– Судя по поведению, рыжая – дочь кого-то очень властного и влиятельного или властной и влиятельной особы. А подруга, похоже, лишь её сопровождение, но вот этот странный мидииц мне вообще не понравился. Не понятный он, а это настораживает.

– Видимо телохранитель, – предположил Гнур пожимая плечами, выходя из ступора и принимаясь нервно ходить вокруг банного камня с видом человека готового кого-нибудь порвать голыми руками, – только больно сухенький. Может тоже колдун?

– Вряд ли, – неохотно протянул Асаргад, поднимаясь с насиженного места, – он вообще не воин и тем более не хранитель тел. Ты видел его холёные руки? У него руки не воина, а красной девицы. У меня сложилось такое впечатление, что он грубее женской титьки ничего в руках не тискал. У дев и то руки грубые и мозолистые. На колдуна он тоже не похож. Нет при нём никаких побрякушек с амулетами, да и чистый он, без рисунков и татуировок с порезами. У них таких колдунов не бывает.

– А мидийских магов я лично видел, – неожиданно воскрес в углу «умерший» Уйбар, резко приходя в сознание, – с теми он вообще рядом не сидел.

– Но если они такие важные, – подал голос Эбар, опять подбираясь к не оконченной крынке, – то почему такой невзрачный мидииц с девчачьим голосом ходит за ними при оружии, которое, как ты говоришь он и в руках держать не умеет?

– Вот этим-то он не понятен. А всё непонятное настораживает. А ты росписи их видел, Эбар? – спросил Асаргад меняя тему, – я на степных и лесных колдунов насмотрелся при царской бане и будучи у них в гостях. Было дело пару раз. У тех рисунки наколоты, а у этих нет. Они у них какие-то странные, будто проложены цветными нитями под кожей. Я такое в первый раз вижу и даже не слышал ни о чём подобном. Хотя сам знаешь. Я их культуру в подробностях изучаю. У меня аж мурашки забегали по коже, пока я разглядывал рыжуху. Это что-то чудовищно страшное. Колдовская сила от неё так и прёт. Не приведи Ахурамазда ей эту силу выпустить. К тому же мы видели только троих из них, а коней в конюшне, кроме наших аж двенадцать штук стоит. Сам считал. И все кони как один дорогие и дородные. Не из простых и не для девичьих прогулок.

В бане вновь повисла звенящая тишина. Париться расхотелось, как обрезало, хотя пиво полностью допили, пуская крынку по братскому кругу. Только сделали это молча.

Выйдя после бани к трапезе, встретили за столом хмурого хозяина, сидевшего в одиночестве. Ратимир осмотрев ордынцев по очереди, как бы пересчитывая, удовлетворённо пробасил:

– Ну и то ладно. Баню хоть от крови с кишками не придётся скоблить. Садитесь, гости дорогие к столу, будем ужинать.

Асаргад уселся напротив радушного Ратимира, и смотря прямо ему в глаза спросил:

– Что это с ними за лысый мидииц непонятного сословия?

Ратимир от неожиданности вопроса даже крякнул, откидываясь назад и выпятив на вопрошающего глаза.

– Удивил ты меня воин. Не скрою. Я-то думал, ты спросишь в первую очередь кто ОНИ такие.