Читать книгу Степь 2 - Александр Берник - Страница 3

Было их четверо молодых и разных, кому судьба распорядилась поменять никчёмную и бестолково-однообразную жизнь, а кому-то распутную и разнузданную, на жизнь, пролетающую стрелой, столь же скоротечную, смертельно опасную, но до безумия интересную. Жизнь, подобную выпавшим игральным костям: либо всё, либо ничего.

Самого старшего в компании беглецов звали Гнур. Высок, хорошо сложён и единственный из всех прекрасно воспитан, в его понимании. Копна густых чёрных кудрей, пробивающаяся щетина такой же чёрной бороды и усов, делала молодого человека в глазах девушек неотразимым мужчиной и завидным женихом. Ещё бы. Сын вождя племени Маспий8 – это звучит гордо, а Маспии, это вам не зачуханные кочевые роды, лазающие по горам, а городские, зажиточные жители Парсы.9

Он и одевался отменно, и коня имел породистого, и оружие лучшее. Грамоте обучен, целых три писанных книжки прочитал, правда, поумнеть от этого ему не слишком получилось, да и дурь молодецкую не выветрило, но фору перед сверстниками давало ощутимую, и в глазах противоположного пола прибавляло веса, когда с бахвальством декламировал заученные наизусть писанные творения великих.

Не устраивал его отца бесшабашный образ жизни отпрыска, и чтобы обломать фривольное и не к чему не обязывающее проматывание родовых богатств, родитель принял решение его женить. Посчитал, что сын давно вырос и пора бы ему вступать во взрослую жизнь, полную не только прав, но и обязанностей. Он всё чаще принимался поучать своего наследника, что жизнь коротка, мол не успеет сын как следует развернуться, а уже и помирать пора.

Гнур съездил пару раз на смотрины и затосковал, поняв всю никчёмность своих попыток увильнуть от настойчивости отца уладить его личную жизнь. От той безысходности и сбежал. Подвернулась ему парочка нищебродных балбесов, как он их для себя определил, которые так разрекламировали свободную и вольную походную жизнь в каких-то там северных степях, что, разом плюнув на всё, сам же и возглавил бегство их небольшого отряда в далёкую и непонятную для него страну. Ему тогда было всё равно, лишь бы подальше чтобы отец не достал.

Главного инициатора и вдохновителя побега из той парочки бедных пастухов звали Асаргад. Выходец из Мардов, он являлся представителем одного из кочевых племён, обитающих на межгорных равнинах. Пожалуй, одного из беднейшего, хотя и многочисленного. Поэтому Асаргад, в отличии от Гнура от побега вообще нечего не терял.

Сын бедного пастуха, сводившего концы с концами лишь благодаря тому, что поддерживал жизнь семьи мелкими грабежами на большой дороге. Хотя и в банде его папаша ходил лишь на вторых ролях, так что большого куша никогда не перепадало. Серьёзные ранения, полученные им ещё в бурной боевой молодости, делали его ущербным. Прихрамывал на одну ногу, и левая рука плохо слушалась, почти отсохла. Эти метки прошлых боёв и не давали пастуху возможности ни хозяйство в полную силу вести, ни в банде по рангу выше подняться.

Именно из редких рассказов отца у вечернего костра, то и дело впадающего по пьянке в ностальгию о своей бурной молодости, прошедшей в той далёкой северной стороне и узнал Асаргад об этой удивительной воинствующей бескрайней степи, с детства мечтая, что как только вырастит, обязательно отправится по стопам родителя и станет великим воином и богатым мужчиной, но не в пример отца будет более удачлив и осторожен с ранениями. А то, что здесь ему ловить нечего он определил для себя сразу, как что-то начал понимать в этой жизни.

Мальчик не собирался, конечно, отправиться туда вот так сломя голову, но подвернувшийся Гнур решил его судьбу одним махом, и Асаргад даже не колеблясь, собрался и поехал с этим жадным до авантюр и приключений отпрыском знатного рода, бежавшего в отличие от марда куда глаза глядят.

Асаргад, по сравнению с Гнуром выглядел на вид ещё совсем мальчишкой. И ростом пониже, и сложением по суше, и поросль на лице только пушок, но молодость, проведённая в дикой горной стране, это очень хорошая школа выживания между смертью и жизнью. Такую закалку не получишь при дворе знатных вельмож со всеми их знаниями и воспитаниями. Про реальную, дикую жизнь этот молодой человек знал куда больше Гнура, ребёнка-переростка. К тому же у парнишки имелось одно уникальное качество – феноменальная память.

В кого он такой уродился Асаргад не знал, но всегда убеждал себя, что это дар Ахурамазды10, так по крайней мере предполагал отец, а мать была просто уверена, считая что данный уникальный дар сделает сына особенным и в будущем очень важным человеком.

Он умудрялся запоминать практически всё что лишь раз увидит или услышит, притом навсегда. Одарённый мальчик по примеру мамы уверовал, что он не такой как все, а значит и судьба его должна быть не такая как у всех. Асаргад осознавал себя меченный небом, хотя никогда не афишировал этого перед посторонними. Мальчик надеялся именно с помощью этой особенности достичь высот в жизни, вот правда пока не знал, как.

Вторым из парочки босяков оказался такой же сын нищего пастуха из соседнего стойбища, одногодка с Асаргадом по имени Эбар. Асаргад с детства заразил его идеей северной страны и с тех же времён наметил его в свои напарники и кровные побратимы11, о которых с таким упоением рассказывал отец, восхищавшийся боевыми ритуалами далёких земель. Эбар согласился. В отличие от друга он не воспринимал всё это в серьёз, но помечтать всё же хотелось.

Так мечтая на пару, они и оказались в водовороте событий, одним взмахом крыла капризной фортуны превративший их пустые воздыхания в нечто осязаемое, но всё ещё не осознаваемое и не понятное. Молодые пастухи пустились в авантюру с мурашками по всему телу, абсолютно не представляя, чем это всё для них закончится.

Эбар в отличие от друга считал себя обыкновенным. Никакими особенностями не обладал. Единственно чем выделялся из троицы, оборванностью своего одеяния и грязью тела. Нет, его семья не являлась столь безнадёжной, просто ему всегда было наплевать на то, во что он одет и при этом патологически не любил умываться, даже брезговал что ли.

В отличии от Асаргада, которого отец хоть и кряхтя, но всё же отпустил несмотря на слёзы и вой матери, Эбару пришлось бежать в прямом смысле слова, потому что его глава семьи категорически запретил подобное деяние и даже закрыл в яму чтобы не удрал, но друг помог, и он сбежал. Вот так сначала втроём они и отправились покорять степные просторы неведомой стороны.

Четвёртый присоединился к троице уже на полпути у самой мидийской12 столицы Экбатаны,13 мимо которой лежала их дорога. Он оказался примерно одного возраста с троицей, что их сразу сблизило, и звали беглеца Уйбар. Он относился ни к персидскому и даже ни к мидийскому роду, а какому-то тогда не понятного для троицы, урартскому.

Судьба Уйбара чем-то походила на участь Гнура, но с большими отклонениями. Сын родовитых родителей, избалованный и облизанный с рождения, в один прекрасный момент взбунтовался и ударился во все тяжкие. Высокий, стройный, с ухоженными кудрявыми волосами чёрными как смол.

Но главное его достоинство состояло в языке без костей, которым урартец мог уболтать кого угодно. Даже уговорить на секс помирающую бабку, как повеса характеризовал сам себя. Отправленный в столицу империи отцом на обучение, он, почувствовав свободу, как и положено в таких случаях, вместо овладения знаниями и умениями увлёкся кутежами и гулянками.

Золото, выделенное отцом на карманные расходы, быстро кончилось, но к тому времени юноша умудрился перепортить за какой-то год своего пребывания в столице кучу дородных дочерей мидийской знати, назанимав при этом у их же папаш денег на безбедную жизнь, наобещал аж семерым жениться, ну и как полагается, когда афера вскрылась сбежал, куда глаза глядят.

Шум по поводу его похождений поднялся сразу и принял вид снежной лавины, когда двое высокородных папаш, имеющих на своём попечении «изрядно попорченных» дочек, заявивших своим родителям что забеременели от этого прохвоста, устроили публичный скандал и не разрешив между собой делёж молодого повесы чуть не объявили войну между родами, а тут ещё два высокородных семьи вклинились в их спор с точно такими же претензиями, а за ними ещё три кандидата в тести, но пока без последствий в виде будущего потомства. И тут началось.

Скандал дошёл до самого царя, такую он поднял шумную и скандальную волну среди жителей столицы. Иштувегу14, великий царь Мидии даже распорядился поймать мерзавца-производителя и доставить на царский суд пред свои ясные очи, но куда там. Этот пройдоха оказался мастак не только охмурять девочек, но обвёл вокруг пальца всю царскую охоту на него.

Несмотря на то, что по этому поводу отцепили весь город по всем кольцам, не выпуская из стен никого, даже мельком похожего, Уйбара переодетого в женское платье и размалеванного под женщину, купившего носильщиков, благополучно и с соответствующей помпой вынесли из городских ворот мимо бдительной стражи, даже не заподозрившей в нём объект облавы.

На большой торговой дороге, уже в дали от городских стен, прикинувшись больным проказой, обманом завладел лошадью и в наигранном полуобморочном состоянии с умирающим видом, преспокойненько пустился в бега в свои родные края. Вот тут-то и столкнулся этот беглец с путешествующей троицей.

Посидели, познакомились, выпили вина, прихваченного где-то молодым повесой, поговорили за жизнь. Поразмыслив немного на тему, что его ждёт в родных пенатах Уйбар без капли сожаления примкнул к беглецам, с единственной целью просто куда-нибудь скрыться на время, пока всё утихнет, а потом…

Не думал он о северных степях и походных подвигах, не собирался тогда кардинально менять свою жизнь, просто так получилось. Ушёл с ними на время, получилось на всегда.

Долгий путь до Великой Степи, дорожные мытарства и приключения, удивительным образом спаяли этих абсолютно разных молодых людей в дружную компанию. Странным, непостижимым образом они как-то усреднились между собой, переняв друг у друга и хорошее, и плохое. Все одинаково стали рваными и грязными, хотя Эбар, наоборот стал не с того не с сего умываться при любом удобном случае.

Уйбар, скучая и хоть как-то пытаясь разнообразить нудное путешествие, то и дело подначивал и подшучивал над попутчиками, устраивая им не всегда безобидные розыгрыши, а в конце пути уже сам был не рад, так как попадался на розыгрыши и шутки своих товарищей в большей степени, чем успевал отвечать.

Асаргад, благодаря своей уникальной памяти, за дорогу долгую научился писать и читать, притом не только на парси, но и на урартском. Эбара тоже пытались пристроить к этому делу, но это оказалось всё настолько бесполезно, что и Гнур, и Уйбар, довольно быстро бросили это занятие.

Ехали не быстро. Кобылка Уйбара сильно тормозила. Она не предназначалась для быстрого бега, хотя и оказалась вынослива, лазая по горам. Один раз на склоне подстрелили козла, так три дня пировали на берегу небольшой горной речки и пока всего не съели дальше не тронулись.

И наконец третья проблема, делавшая путь неспешным – никто не знал куда идти. Были даже моменты, когда все, кроме Асаргада уверяли, что никуда они не дойдут, потому что всё это пустая выдумка и закончится их поход тем, что приедут на край земли и нечаянно свалятся в бездну. Уйбар, выдвинувший это предположение сам же в него настолько уверовал, доказывая словно незыблемую истину с пеной у рта, будто бывал там уже раз десять, и даже пару раз сваливался, судя по детализации его трёпа.

Наконец, им попался на пути один старик с маленьким мальчиком, перегонявший небольшую отару овец, который узнав куда молодые люди держат путь, сначала обозвал их по-всякому, мол вместо того чтобы полезным делом заняться, в логово бандитов и убийц подались за лёгкой наживой и разбойной жизнью, но побурчав всё же указал дорогу, да и по времени определил сколько им ещё добираться.

Эта конкретика несколько придала молодёжи смысла их бессмысленному пути и юноши поехали значительно веселее, отмечая по дороге те приметы, что указал им пастух. Благо память Асаргада не требовала ничего записывать, и он точно знал в каких местах что искать. Именно способности последнего сначала восхитили спутников, кто его не знал до путешествия, а через несколько дней пути безоговорочно уступить Асаргаду лидерство в четвёрке.

Наконец, они действительно достигли края земли, вернее гор, но вместо пропасти и пустоты впереди все четверо в первые в жизни увидели огромное море воды, спустившись к которому с удивлением узнали, что вода в природе бывает ещё к тому же тёплая и солёная.

Целый день потратили на плескание в спокойных и мерных волнах, бегая друг за дружкой по песчаному краю, стараясь от берега в глубину не удаляться, так как плавать никто из них не умел. Только день спустя, вдоволь наплескавшись двинулись дальше.

Чуть ли не каждый день, встречая на своём пути те или иные препятствия, путники делали для себя всё новые и новые открытия. Молодые люди выехали в голые степи не встречая ни одной живой души на своём пути, и только на третий день, когда горе путешественники уже изнемогая от жажды ковыляли по безводной высохшей травяной пустыне их окружил небольшой конный отряд саков,15 смотревший на четвёрку горцев выпученными от удивления глазами толи как на самоубийц, толи как на невиданных дураков, решившихся на безрассудный поступок.

Получив объяснение от четвёрки молокососов, саки сначала долго смеялись, потом всё же напоили их какой-то кислой дрянью, от которой в голове у путников «захорошело» и отвели в своё стойбище.

Четвёрка, не зная ни нравов степняков, ни их обычаев, хоть с трудом, но всё же понимала их язык. Гостеприимный и обходительный приём хозяев, даже поначалу как-то шокировал, но Гнур с Уйбаром быстро освоившись стали воспринимать всё как само собой разумеющееся, лишь обескураженные Асаргад с Эбаром чувствовали себя крайне скованно до самого конца пребывания в сакском стойбище.

Законы гостеприимства, конечно, существовали и в их племени, но то как их встретили местные дикари, выходило за всякие рамки их убогого понимания. Это для них было уже через чур.

Перед тем как продолжить путь дальше по указанным приметам, пройдоха Уйбар умудрился обменять свою старую кобылу на молодого жеребца, правда дав при этом хозяину в довесок золотой брусок, и ещё золотое полукольцо16 урартец выложил за продукты и воду для дальнейшего пути, от чего у него резко ухудшилось настроение, и он высказал по поводу нищих друзей-дармоедов пару нелестных слов.

Дорога – странная штука. Она может пролегать без начала и конца. Иногда даже длиною в жизнь, а на некоторую и жизни не хватает, но вместе с тем, любой путь когда-нибудь заканчивается: либо концом дороги, либо жизнью идущего. Вот и у этой четвёрки их длинный, и, казалось бы, бесконечный путь закончился. Беглецы добрались до своей цели – стойбища касакской орды17, одной из многочисленных в бескрайних степных просторах. Небольшой, что называется окраинной, то есть пограничной, но сплочённой и боевой.

Такого молодняка как вновь прибывшие, в стане не водилось, и атаман долго раздумывал прибрать пацанов к рукам или послать из дальше к хвостам собачим. Так и не приняв никакого решения он даже собрал ближний круг. Мужики тоже почесали бритые головы, но посоветовать атаману ничего путного не смогли.

С одной стороны, молодняк можно прибрать, используя как дармовую рабочую силу. Рассчитывать на то, что от них будет толк в боевых выходах не приходилось, но с другой стороны, это лишние рты, которых придётся поить и кормить в голой степи.

Та и другая сторона вопроса являлась в общем то равнозначной и никак одна не перевешивала другую. Одна половина ближников ратовала, мол давай возьмём пацанов говно чистить. Выдюжат, приживутся, не хай, воевать научим со временем. Не выдюжат, да и хрен с ними. Другая половина противилась. Наступает самое жаркое время года. Житуха и так будет впроголодь, а тут ещё четыре коня и четыре молодых рта, что вечно будут хотеть жрать.

Уйти из этих мест ближе к морю, где корма для лошадей вдоволь и охота на зверя есть, Матерь не велела, хотя если прижмёт, всё равно поближе к воде придётся откочёвывать или чаще посылать разъезды не только для пригляда, но и для пополнения продовольственных запасов, а эти только обузой будут и толка от них как с козла молока, вред один.

Долго рядились мужики, но к всеобщему облегчению проблема разрешилась сама собой. К вечеру, неожиданно, по следам прибывшей четвёрки прискакал девичий отряд мужененавистных воительниц.

Группа молодых красавиц представляла собой небольшой, всего пять троек, слаженный отряд. Куда, зачем и с чем возвращались, естественно, никто не спрашивал, они и не сказывали. Было понятно, что таким количеством могли либо кого-то куда-то сопровождать, в виде боевого эскорта, либо ездили кого-то встречать или катались за какими-то нужными вестями и получив информацию возвращались обратно в своё стойбище.

Асаргад конечно же про подобных боевых дев рассказывал своим новым друзьям и предупреждал, как предупреждал его отец, что с этими милыми девочками вообще дело иметь нельзя, даже нежелательно приближаться к этим «смертоносным змеям» на полёт стрелы.

Мужчин они люто ненавидят и как отец пугал, режут представителей сильного пола без зазрения совести, а по некоторым слухам ими же и питаются. Но одно дело слушать байки у костра, и совсем другое воочию наблюдать это чудо степей. Молодые, стройные станом, грациозные в движениях и обворожительно красивые, они буквально заворожили молодых людей, впервые столкнувшихся с девушками, абсолютно не вписывающихся в их стереотипы.

Правда боевые девы оказались совсем непохожи на тех, про которых знал Асаргад. Отец рассказывал о золотоволосых и белокожих, а эти смуглые, с раскосыми глазами и с волосами как воронье перо с отливом. Лица и руки у воительниц расписаны тонкими золотыми узорами, что предавало красавицам налёт сказочности и нереальности.

Асаргад от греха подальше постарался спрятаться за коня. Эбар последовал его примеру, только высокородные этого не сделали, а зря. Хорошо хоть Гнур лишь разинув рот просто разглядывал, а вот Уйбар, толи забыл всё что ему Асаргад про них рассказывал, толи не поверил, толи просто по привычке, а как известно привычка – дело необоримое, взял, да и полез к ним с разговорами. Познакомиться, видите ли, он захотел.

Закончилось это для урартца разбитой в кровь головой, заломленными за спину руками, связанными в локтях, непонятно куда исчезнувшими штанами и петлёй на мошонке из тонкой конской верёвочки, которой молодого повесу привязали к конскому хвосту одного из скакунов воительниц, и в таком неприглядном виде приготовили тащить пленника к себе в логово, как бычка на привязи.

После Уйбара, и на Гнура накинулись, в какой-то момент дёрнувшегося на защиту друга, но лишь проявив намерение, на действия горец всё же не решился. Девы позубоскалили, провоцируя молодого красавца на ответную грубость, но у того хватило ума промолчать и проглотить обидные слова, хотя было видно, что держался гордый сын вождя на последнем пределе.

Это небольшое стойбище посреди голодной степи, как оказалось предназначалось именно для таких вот странствующих боевых подразделений в первую очередь, и являлось некой перевалочной базой, где курсирующие небольшие летучие отряды орды отдыхали, пополняя запасы воды и еды.

Старшая этих ненавистниц всего мужского, о чём-то коротко переговорив с атаманом оазисного стана велела девам пить, перекусывать и отдыхать, сама, в отличие от своих подопечных отправилась в специально предназначенный гостевой шатёр.

Атаман, сопровождая воительницу заикнулся по пути о четвёрке молодцев, приставшей к его стану, но старшая толи устала с дороги, толи ей по жизни на такие мелочи было наплевать, но хозяину стойбища ничего не ответила, сделав вид что не услышала.

Глава стойбища с раболепным видом проводил воительницу до самого входа в шатёр, где гордая и заносчивая мужерезка скрылась, а он так и не решившись последовать за ней и не получив приглашение, на которое явно рассчитывал, тут же ретировался и с грозным видом командира пошёл по стану раздавать указания налево и направо, вымещая зло на подчинённых.

Девы её отряда ночевали прямо в степи у костра. Уйбар, как провинившейся, так всю ночь и проходил с голой задницей за конём, к хвосту которого был привязан за мошонку, но правда, сняв штаны, девы обули мужчине сапоги. И на том спасибо. Его друзья тоже не спали и всю ночь, строя планы освобождения Уйбара с последующим бегством, но мужерезки оказались на чеку, постоянно дежуря по три вокруг своей стоянки, да и кони от них далеко в степь не отходили, топтались тут же как привязанные, хотя их даже не стреножили.

Что за время унизительной ночёвки успел передумать Уйбар, он никому не рассказывал, а когда кто-нибудь из них вспоминал об этом инциденте, то несмотря на весёлость до этого, замолкал и уходил в себя. Друзья старались никогда не обсуждать совместно пережитого позора.

Асаргад же забыть своих чувств о первой встрече с мужерезками не смог просто по тому, что не мог этого сделать физически. Гремучая смесь страха, ужаса, долга и совести. Вставшие дыбом волосы и дрожь во всём теле, как клеймо запечатлелось у него в голове и устойчиво прицепилось к образам мужененавистных дев.

С рассветом старшая беззвучно выскользнула из шатра, проплыла словно тень мимо Асаргада с друзьями. Подошла к привязанному Уйбару и срезав плетёный канатик конского волоса освободила пленника и что-то ему высказала. Уйбар только слушал и словно болванчик кивал. Наконец по её знаку мужчине вернули штаны, и он, торопливо их натянув кинулся к друзьям, с нетерпением ожидавших развязки этой нервной ночи.

– Быстро собираемся, – чуть ли не заорал шёпотом подбежавший урартец, лихорадочно мечась в поисках своего седла и мешка, – они нас в главный стан отведут.

Друзья сначала тоже кинулись собираться, но с явно другими планами действий и когда услышали, что Уйбар в такой спешке собирается исключительно из-за того, чтобы не отстать от этих проклятых за ночь всеми словами дев, встали как вкопанные.

– Ты что сдурел? – прошипел Гнур делая при этом безумные глаза.

– Друг, – чуть не плача ответил ему бывший узник, – поверь, если она сказала, что мы должны следовать за ними, лучше так и сделать или мы не жильцы на этом свете.

Все четверо действительно по-настоящему напуганные, больше не задавая вопросов кинулись седлать коней, только в спешке их дальнейшее путешествие показалось им мытарствами по стране дэвов,18 потому что ни один из них не позаботился ни о пище, ни о воде, запасы которых друзья за бессонную ночь ликвидировали.

В прохладе утра девы шли по степи бодро. Отряд молодых людей еле поспевал за ними держась на расстоянии, но, когда солнце стало припекать, передовой отряд скорость сбросил и пошёл шагом.

На первую стоянку встали, когда солнце достигло зенита. Только тогда спешились и расседлали коней давая им отдых. Собравшись кучкой на сухой как камень земле, принялись наконец пытать Уйбара по поводу того, что же старшая из дев ему наговорила.

Урартец не сильно стал распространяться о выволочке, устроенной ему, но объяснил, что наказали его за то, что позволил себе хлопнуть коня девы по крупу. Оказывается, у них это равносильно хлопку по заду самой девы и таких выходок они никогда не прощают. Но старшая, видя их молодость и полное незнание законов, решила их как «детей малых» на первый раз оставить в живых, лишь примерно наказав.

Пока мужчины шушукались к ним неожиданно и абсолютно беззвучно подошла одна из дев, и заметили они её лишь когда та устав ожидать на себя реакцию, хлопнула в ладоши.

– Где ваша еда и вода? – спросила она красивым разливающимся девичьим голоском.

Все как один языки проглотили и молча потупили взгляды в землю.

– Бестолочи, – тут же констатировала она всё тем же голоском нежного цветка, развернулась и не издавая ни одного звука, странной скользящей походкой пошла обратно.

Кто-то из мужчин поразился её точёной фигурке, кто-то нежностью её голоса, а Асаргад поразился её беззвучности, тут же сделав вывод, что это не отряд сопровождения как изначально подумал, а скорее всего разведчики, которые даже в обычной повседневной жизни передвигаются словно крадутся. Видимо по-другому уже не могут.

Некоторое время спустя к ним так же, не издавая звуков подошли две девы таща большую кожаную суму, наполненную водой, но пройдя мимо вскочивших на ноги мужчин, прошли к их коням и зашипев по-змеиному, в одно мгновение собрали скакунов вокруг себя будто домашних собачат на кормёжку.

Пошикивая и посвистывая выстроили толкающуюся скотину в очередь и развязав мешок принялись их поить. Притом давали каждому строго определённое количество, управляя четвероногим зверьём исключительно странными на слух звуками.

Остатки кинули Уйбару. Вдоволь там было не напиться, но промочить засохшие глотки получилось. Пили друзья под двумя ничего не выражающими взглядами вполне милых, если не сказать красивых дев, поэтому делёж воды прошёл мирно, без драки. Забрав пустой мешок одна из воительниц почти таким же голоском весеннего цветка, как и у той, что подходила первой, проговорила:

– Когда солнце будет вон там, – и она указала пальцем на точку неба, – доберёмся до воды. Речка будет.

Девы ушли. Мужчины облегчённо выдохнули.

Так в смешанном состоянии позора, страха, любопытства и не понимания своего туманного будущего молодые люди безропотно двигались куда-то туда, куда их вёл девичий отряд. Вскоре выжженная степь превратилась постепенно в бушующий травяной океан. Дышать стало легче.

Мелкая речушка с мутной и тёплой как моча водой не шла ни в какое сравнение с их горными реками, но вполне оказалась пригодной для того чтобы утолить жажду как самим, так и коням, показавшись путешественником в раскалённой и высохшей степи подарком самого Ахурамазды. А в конце дня, форсировали довольно большую реку и старшая, когда наконец горцы выкарабкались на противоположный берег, подъехала к горемыкам и спросила назидательным тоном:

– Урок усвоили?

Те в ответ лишь молча кивнули, опустив головы.

– Вот и хорошо. Привыкайте. Вы в степи, а не у себя в диких горах. Здесь правят законы и их надо знать и соблюдать. Исключения из этих законов нет ни для кого, даже для царей. Перед законами степей равны все.

После чего указала друзьям направление, куда им следует двигаться, однозначно давая понять, что наконец-то их пути расходятся.

Первое время раздельного путешествия Асаргад с друзьями никак не мог поверить, что эти девы-звери их вот так просто взяли и отпустили. За эти два дня они настолько свыклись с тем, что стали если и не рабами, то боевым трофеем этих воинствующих мужерезок, что никто даже не поверил в такое простое окончание мучительного перехода.

Какое-то время всё так же ехали молча, то и дело украдкой озираясь по сторонам, но, когда поняли, что свободны, устроили самую настоящую истерику.

Больше всех убивался Уйбар, которого наконец, прорвало и он, собирая все ругательства какие только знал, а какие не знал то тут же придумывал, выливал их на мерзких баб, грозя им отомстить всякими жуткими карами.

Лишь Асаргад удержался от высказываний, а просто взяв власть в четвёрке в свои руки, скомандовал привал прямо посреди чистого поля, чтобы успокоиться и собраться с мыслями перед дальнейшими испытаниями, а то что они будут, уже даже не сомневался. Всех остудила его безальтернативная фраза:

– Успокойтесь. Обратного пути у нас всё равно уже нет. Мы просто не сможем одолеть обратную дорогу без еды и воды. Или мы идём до конца, или убивайте себя сами, я вам не помощник.

Все тут же угомонились, задумались и со зверскими рожами завалились в траву спать. Бессонная ночь давала о себе знать, только жрать хотелось дико, но есть было нечего.