Читать книгу Тихий Мир. Сновидцы - Александр Гинзбург - Страница 13

Среди артистов Театра Откровения ходило множество самых диковинных версий о том, как может выглядеть загадочный кабинет Натаниэля Парсли. Многие в труппе уверяли, что посвящены в тайну и в красках описывали убранство кабинета, однако описания кардинально отличались, и отделить правду от лжи не было никакой возможности. На самом деле, как поняла Нина, мало кто когда-либо взаправду попадал в святая святых художественного руководителя театра, даже с Гретой и другими помощниками режиссёра Парсли предпочитал встречаться в репетиционных или комнате для совещаний.

Нина слышала уверения о том, что кабинет Парсли – это гигантское букинистическое хранилище, собранию древних томов в котором позавидует и столичная национальная библиотека. Кто-то рассказывал, что обнаружил там древнее языческое святилище с обтянутым звериными шкурами алтарём, где Парсли переодевается в тунику из костей и перьев и читает молитвы давно забытым богам. Кто-то даже вполголоса делился откровением о том, что это на самом деле тюрьма, где Парсли в свободное время жестоко терзает разгневавших его артистов, а когда они испускают дух, их трупы по специальному жёлобу спускают в подземный крематорий.

Что касается самой Нины, то она склонялась к тому, что кабинет Парсли вряд ли сильно отличается от кабинета её отца. Наверняка там тоже есть тяжёлый дубовый стол, массивное кресло, в котором тонешь, изысканного вида, но при этом неудобный для сидения диван, искусственные канделябры… Артисты любят рассказывать небылицы, а правда, как правило, весьма прозаична.

Она никогда ещё так не ошибалась.

Нина терялась в догадках, с какой целью постановщик зовёт её в свой кабинет. Однако Грета отказалась отвечать на вопросы, лишь велела Нине следовать за ней.

Помощник режиссёра привела Нину к массивной стальной двери на втором этаже. В первый день Нины в Театре Откровения Йозеф обмолвился, что за этой дверью «живёт Серый Волк» и что «Красная Шапочка пока не готова к встрече с ним». Нина ожидала, что Грета потянет за изогнутую ручку двери и они пройдут внутрь, но вместо этого Грета остановилась и испытующе посмотрела на Нину.

– Что-то не так? – спросила девушка.

Грета и сейчас ничего не ответила, но на мгновение Нине показалось, что в глазах Греты, обращённых к ней, мелькнуло сочувствие.

Помощник режиссёра надавила на ручку, дверь открылась, и они вошли в пустую квадратную комнатку с грубыми бетонными стенами. И в этой комнатке перед Ниной предстали ещё три стальных двери, каждая в своей из трёх стен, точные копии той, что они только что прошли. Когда Грета закрыла дверь за ними, Нина вдруг поняла, что стоит ей покрутиться на месте с закрытыми глазами – и она уже не сможет точно сказать, какая из четырёх дверей ведёт обратно в коридор второго этажа.

– Что за этими дверьми? – с любопытством спросила Нина.

– Можешь проверить, – спокойно ответила Грета. Она чего-то ждала, сложив руки на груди, её лицо при этом оставалось строгим и невозмутимым.

«Ну вылитая Оливия, экономка отца», подумала Нина и едва сдержала неловкий смешок. Она потянула за ручку двери по левую руку от себя, дверь бесшумно отворилась, и перед Ниной предстало… её собственное изображение.

За дверью было зеркало.

Нина закрыла створку, потом протянула руку к двери справа и вопросительно посмотрела на Грету, та пожала плечами. Но и за этой дверью Нину ожидало её удивлённое лицо. Ещё одно зеркало. Оставшаяся, третья дверь не преподнесла никаких сюрпризов, результат был точно такой же.

Нина перестала понимать, что происходит. Зачем Грета её сюда привела? Это же тупик. Оставалась всего одна дверь, та, через которую Грета и Нина вошли. И она ведёт обратно в коридор второго этажа театра, где расположены репетиционные, а также мужская и женская гримёрки.

Грета как будто уловила её мысли. Она молча развернулась и потянула за ручку оставшейся, четвёртой двери.

Зеркало.

Что за ерунда? Как такое вообще возможно? Нина хотела ещё раз проверить остальные двери, но в этот момент комнату начал заполнять тяжёлый мерный гул. То усиливающийся, то ослабевающий, он доносился одновременно отовсюду и ниоткуда.

– Грета, что… – начала было Нина, но Грета лишь сердито приложила палец к губам.

– Молчи, – велела она. – И закрой глаза.

Нина повиновалась.

Она плохо понимала, сколько времени простояла с сомкнутыми веками. Возможно, несколько секунд, а может и десяток минут. Если забыть о странном гуле, а ещё шуме прибоя, бушующем внутри её черепа, до неё не доносилось никаких звуков, да и никакие запахи не тревожили её нос. Она могла отсчитывать время только по биению собственного сердца, но даже оно предательски ускорило ритм.

Грета ничем не выдавала своего присутствия, пока вдруг Нина не услышала её вкрадчивый шёпот возле плеча.

– А теперь представь, что всё это нереально. Ты спишь. Это сон. И что бы ни произошло, утром это не будет иметь никакого значения. Следов не останется даже в памяти. А значит – никаких последствий у твоих поступков, никакой ответственности за твои ошибки. Ты по-настоящему свободна – впервые в своей жизни. И ты можешь без страха открыть своё сердце.

Грета замолчала, мерный гул тоже постепенно стих, но тишина держалась недолго. Теперь откуда-то издалека до Нины доносились звуки, складывающиеся в заунывную песню. Песню, в которой причудливо перемешивались тягучий псалом, выводимый бархатным женским сопрано, и звон множества бубенцов.

– А теперь найди его, – тихо сказала Грета. – Найди источник музыки.

– Я могу открыть глаза? – прошептала Нина.

– Если ты откроешь глаза, ты его не найдёшь. Тебя должно вести твоё сердце. Успокой свой разум и доверься песне. Иди.