Читать книгу Тихий Мир. Сновидцы - Александр Гинзбург - Страница 7

Похожие на пряничный домик часы уже в третий раз выводили замысловатую мелодию, сопровождающую наступление очередного часа, а Нина всё потерянно ходила взад-вперёд по костюмерной, будто не могла расстаться с бесконечными рядами деревянных вешалок с платьями, рубашками, пиджаками, брюками. Она рассеянно щупала ткань, проверяла пуговицы и застёжки, разглаживала руками кружевные воротнички.

На самом деле она давно уже выбрала себе для показа подходящие костюм и туфли, оставалось только расписаться в журнале костюмерной, выгладить одежду и отнести в гримёрку. И всё же она медлила, не решаясь покинуть этот уютный мирок, маленький лабиринт, где никто и никогда её не найдёт и где, если очень захочется, можно, пожалуй, потеряться и самой.

Но дело было совсем не в показе, хотя Нина и едва сдерживала дрожь при мысли о том, что она вот-вот выйдет на сцену и продемонстрирует Натаниэлю Парсли, да и другим актёрам, результаты бесчисленных репетиций последних месяцев.

Дело в том, что Театр Откровения изменился.

Нина не могла бы точно сказать, что именно стало другим. Но с того злополучного вечера в бильярдном клубе всё стало как будто чуть иначе. Краски вокруг поблекли. Лампы стали светить более тускло, а тени вытянулись. Нос Нины, куда бы она ни пошла – в репетиционную, в гримёрку, в главный зал – теперь периодически улавливал запахи, которые она прежде в театре не замечала. Запах горелой кожи. Запах прогнившего дерева. А ещё лёгкий запах растворителя, тот, что она ощутила, впервые столкнувшись с Робертом на цокольном этаже. Тишина, которую Нина отметила ещё в день проб на роль, стала тяжёлой, даже давящей. И даже людей вокруг, то, как они двигаются, говорят, смеются, едят, смотрят на неё, Нина стала воспринимать по-другому. Как будто кто-то надел на неё невидимые, искажающие восприятие, очки.

Или, всё наоборот, и он как раз снял их?

Вспомнив о Роберте, Нина мысленно вернулась в музей, который он показал ей в день знакомства с театром. Она вспомнила экспонаты, особенно самый первый: подвешенных за ладони мучеников, из животов которых рос шиповник. Роберт сказал, что перед Ниной семя, давшее жизнь Театру Откровения…

Забившись в угол костюмерной, Нина закрыла лицо руками. Что с ней происходит? Почему она так страдает, хотя она и добилась исполнения своей самой сокровенной мечты – она стала актрисой Театра Откровения? Почему она испытывает этот страх? Почему она чувствует себя так одиноко? Почему не смолкает этот странный шум в голове? Наконец, почему, когда она пытается найти отдохновение в самых светлых своих воспоминаниях, она больше не может чётко разглядеть их, будто смотрит на них сквозь немытое стекло?

Нина вдруг показалась самой себе злосчастной пассажиркой в утлой лодочке, которую мощное течение несёт к роковому водопаду. Падение неотвратимо, и единственное, что Нина может сделать: это схватить весло и что есть сил грести против течения в надежде выиграть ещё несколько драгоценных секунд жизни. Но эти жалкие секунды – самое большее, на что она может рассчитывать.

– Простите, можно я возьму юбку?

Нина чуть не подскочила на месте. Обернувшись, она увидела пожилую женщину в вязаной кофточке. Та робко указывала на стойку возле зеркала. Нина извинилась и отошла в сторону, пропуская женщину к стойке.

– Эй, вы скоро там? Мне холодно!

А этот голос уже ни с кем не спутаешь. Мелани.

Работница костюмерки ещё раз извинилась перед Ниной и спешно засеменила к примерочным, прижав к груди вешалку с юбкой. Подхватив выбранный для показа костюм и коробку с туфлями, Нина пошла за ней.

Сбоку от входа в костюмерку, возле стеллажа с украшениями, Мелани, ведущая актриса Театра Откровения, визгливым голосом спорила с сотрудницами костюмерной, которые помогали ей подобрать наряд. Мелани предстояло играть в будущем спектакле, «Услышь меня, Астарта!», главную женскую роль, языческую жрицу, и костюм ей требовался особенный. А поскольку в перерывах между переодеваниями Мелани могла замёрзнуть, женщины дали ей толстый плед, в который она и завернулась.

Нина села на стул и стала ждать, когда хоть одна из сотрудниц освободится. Тем временем женщины предлагали Мелани один вариант за другим, та после примерки всё брезгливо отвергала, а когда варианты подошли к концу, она устроила истерику и на чём свет стоит обругала несчастных женщин, которые искренне хотели ей помочь. Едва не сорвав при этом занавеску примерочной.

Нина подумала о том, сколько незаслуженных придирок она выслушала от Мелани за эти два с лишним месяца, сколько грязных слухов Мелани о ней распустила. И всё же Нина не могла ей не завидовать: та едва разменяла пятый год в труппе, а уже играла лучшие роли, обладала целой армией поклонников, её фотографии появлялись в газетах и журналах города даже чаще, чем фотографии куда более маститого Йозефа Шала. Но самое главное – Мелани производила впечатление человека, чью уверенность в своей правоте ничто не способно поколебать. Она не терзалась сомнениями, её не мучали сожаления или предчувствия, она не заботилась каждую секунду о том, какое впечатление она производит на окружающих. Мелани было просто наплевать на других. Она знала, чего хочет сама, и шла к этому напролом, пусть даже в ущерб остальным. Показушная истерика, которую она в очередной раз закатила, была её излюбленным развлечением, но из-за таланта и статуса ей всё прощали.

Пока Нина переживала из-за показа, хотя ей предстояло играть маленькую, третьестепенную роль, Мелани воспринимала главную роль как само собой разумеющееся, а недавно во всеуслышание заявила, что считает показ наработок Парсли напрасной тратой времени: какая разница, что они покажут режиссёру, всё равно Парсли будет всё переделывать с нуля.

Тем временем Мелани совсем разбушевалась: в ярости на работниц, которые так и не смогли подобрать ей ничего подходящего, она с ругательством вырвала красивое платье с бронзовыми цепочками из рук одной из женщин и картинно швырнула его на пол. Пока та подбирала костюм с пола, актриса плотнее запахнулась в плед, стала озираться в поисках следующей жертвы и вдруг заметила Нину:

– Эй, чего пялишься? – крикнула она сварливо. – Тебе не надо репетировать, как ты моешь тряпки в реке или что вы там делаете в массовке?

И вдруг Нина поняла. Нет, театр не изменился. Во всяком случае, Мелани всё та же. Что-то изменилось в ней самой, в Нине. В ответ на придирку Мелани, далеко не первую в её жизни и даже не самую обидную из всех, в Нине вскипела нешуточная злость.

Но это была злость не только на Мелани, но и на Йозефа, да и на других актёров тоже, которые своим высокомерным отношением заставляли её чувствовать себя бездарной самозванкой. В её голове снова прозвучал голос Йозефа: «Её и взяли-то только потому, что я хотел глянуть, что у неё под свитером». Потом она вдруг вспомнила обескураженное лицо отца, Фабиана Вицки, когда она сказала ему напрямик всё, что думает о нём и его планах на неё. И это воспоминание разожгло её злость ещё сильнее.

Все они только и ждут, когда она сдастся.

Не дождутся!

И вместо того, чтобы безропотно потупить взгляд и тихо уйти, как она всегда делала раньше, Нина неторопливо встала и подошла к ведущей актрисе практически вплотную.

Мелани насмешливо посмотрела на неё сверху вниз:

– Я не поняла, есть что сказать, подруга?

Нина остановилась и дружелюбно улыбнулась:

– Мне кажется, это платье тоже не подходит.

И с этими словами она схватила за краешек пледа, в который куталась Мелани, и дёрнула на себя. Ткань мгновенно размоталась, выставив на всеобщее обозрение тело актрисы в одном белье. Мелани взвизгнула, работницы костюмерной дружно ахнули.

Лицо Мелани выглядело так, будто на неё только что опрокинули переполненное помойное ведро. Не дожидаясь, когда к ведущей актрисе вернётся дар речи, Нина вежливо обратилась к работнице костюмерки:

– Запишите, пожалуйста, костюм и туфли на моё имя. Мне уже нужно бежать.

Пожилая женщина только кивнула. И тогда, не обращая никакого внимания на побагровевшую и тяжело дышащую Мелани, которая как могла быстро снова заматывалась в плед, Нина пошла прочь из костюмерки.

*  *  *

За кулисами царила суматоха, актёры в последний момент раскладывали реквизит, договаривались между собой о сигналах на выход, переносили с места на место столы и стулья, которые использовали в качестве декораций для показа. Грета предупредила, что показ начнётся позже, так как Парсли ещё не приехал в театр, но этот факт никого не обрадовал: задержка чаще всего означала, что у постановщика отвратительное настроение, и кому-то наверняка влетит.

Йозеф прибежал в театр минут за пятнадцать до официального начала показа, хотя Грета велела всем явиться минимум за час. Нина отметила для себя, что Йозефу Грета замечание не сделала и даже не внесла его имя в свою знаменитую записную книжку. Похоже, репутация позволяла Йозефу нарушать любые правила. Даже не переодевшись, Йозеф плюхнулся в первый ряд партера и углубился в повторение текста.

Время от времени отрываясь от чтения, Йозеф доставал из-за пояса крупную фляжку и шумно из неё отхлёбывал.

– Что он делает? – шёпотом спросила Нина Леонарда, который, сидя по-турецки, жонглировал мячиками для тенниса. По его словам, для успокоения нервов. – Он же опьянеет к началу показа! – Нина вовсе не переживала за Йозефа, но подобное поведение ведущего артиста её изумило.

– Может быть, – подтвердил Леонард. – Но это он не в первый раз, не думай. К тому же… у него сегодня трудный день. И я сейчас не про показ.

– А про что?

– Я тебе ничего не говорил, – Леонард снова начал подбрасывать мячики.

В этот момент к Йозефу подошли Грета и Мелани. Они стали что-то настойчиво ему объяснять, – из-за кулис Нина не слышала слова, – но Йозеф только равнодушно отмахивался. В конце концов Мелани в бешенстве убежала из зала. Грета ещё какое-то время пыталась достучаться до Йозефа, но в конце концов бросила попытки и ушла за кулисы. Быстро оглядевшись, она попросила Леонарда позвать сюда всех актёров, участвующих в показе.

Когда все, за исключением Йозефа и Мелани, собрались вокруг Греты, она откашлялась и попросила минуту тишины:

– Так, все здесь? – Грета нервно потёрла ладони. – Для тех, кто не слышал, постановщик задерживается, показ начнётся позже. Это ещё не всё, – Грета сорвала со стены расписание сцен. – Мы меняем порядок, все сцены Йозефа и Мелани будут в конце. Таким образом, первыми будут показываться… – она сверилась с расписанием. – Ага, Леонард Фурман и Нина Вицки. Прекрасно. Дальше порядок прежний.

Нина и Леонард переглянулись. Если забыть про опыт Леонарда в детских спектаклях, по сравнению с остальными они были сущими новичками. И их первыми отдают на растерзание? Разве это честно?

Тем временем, исправив расписание, Грета наклеила его на стену, и актёры начали расходиться. Леонард, с трудом скрывая нервозность, снова сел жонглировать. Нина уже хотела вернуться в гримёрку и хотя бы чуть-чуть вздремнуть перед показом, когда заметила, что её тихонько подзывает одна из работниц костюмерной, пожилая женщина в вязаной кофточке. Та самая, у которой Мелани вырвала платье и швырнула на пол.

Отойдя с Ниной в сторонку, работница сунула ей в руки полиэтиленовый пакетик с двумя упаковками мороженого на палочке.

– У меня сынок мороженым торгует, своим хорошую скидку делает, – жутко краснея, попыталась она объяснить. – Мы себе взяли по порции, ещё вот две осталось… ну… как бы лишние… берите.

– Что вы, спасибо, не нужно, я не ем мороженого, – попыталась отказаться Нина, но женщина протестующе замахала руками и побежала обратно в сторону лестницы на цокольный этаж.

Вернувшись за кулисы, Нина показала упаковки мороженого Леонарду.

– Класс! Я уж думал, день не удался, – он огляделся в поисках Греты и, убедившись в её отсутствии, тут же разорвал упаковку и вгрызся в шоколадную оболочку. – Конечно, это не твой чай и тем более не мои фантастические супы, но для разнообразия пойдёт! А ты чего не ешь?

– Я не ем, – смутилась Нина. – Когда-то любила, но…

– Но что? – весело поинтересовался Леонард, старательно слизывая с упаковки сладкие капли. – Чёрт, как быстро тает. А улик оставлять нельзя!

– В общем, меня в детстве напугал один мороженщик. Вот я с тех пор и не ем, – вздохнула Нина.

– И это говорит самый смелый человек, которого я знаю? Человек, который поставил на место саму Мелани?! – у Нины глаза на лоб полезли: как он узнал?! – Боится какого-то жалкого мороженщика? – он забрал у Нины второе мороженое и тоже надорвал упаковку. – Всё, теперь у тебя нет выхода! Или ешь, или оно растает и зальёт всё закулисье!

Нина уже хотела было возмутиться, возможно, отдать и вторую упаковку Леонарду, но в конце концов не удержалась и рассмеялась. Она ведь уже даже не помнит, как выглядел тот мороженщик, забыла даже, что именно он ей говорил. И теперь из-за дурацкого воспоминания она будет остаток дней отказывать себе в удовольствии?!

Доесть своё мороженое до конца она, правда, так и не успела. За кулисы пулей влетела Грета, а за ней вбежали и остальные артисты.

Парсли уже в зале, показ начинается через две минуты.