Читать книгу Тихий Мир. Сновидцы - Александр Гинзбург - Страница 3

– Лови! Лови! – закричала Нина, наблюдая, как громадный кусок брусничного джема сползает с ломтя пирога в руках Леонарда.

Леонард чересчур поздно сообразил, что происходит: он дёрнулся, и тем самым сделал катастрофу неотвратимой. На новеньких бежевых брюках появилось жирное пятно размером с мандарин, а закончилось драматическое падение джема на вычищенном с утра ковролине репетиционной комнаты.

– Ох, чёрт! Чёрт-чёрт-чёрт! – в отчаянии прошептал Леонард. Убрав недоеденный кусок пирога обратно в картонную коробку, он всплеснул измазанными джемом руками. – Ну всё, приехали. Уборщица мне голову открутит, она меня и так не любит. А потом ещё от Греты влетит. И брюки… Это ж бабулин подарок.

– Эй, спокойно, – нарочито сердито сказала Нина. – Сейчас всё исправим, – она полезла в сумку за влажными салфетками. – На, сперва вытри руки, – сама она опустилась на корточки и стала остервенело тереть салфеткой пятно на ковролине. Леонард послушно взял из упаковки пару салфеток и стал оттирать пальцы.

Убедившись, что её усилия ни к чему не приводят, пятно только увеличилось в размерах и ещё глубже въелось в ковролин, Нина задумчиво посмотрела на Леонарда и вдруг рассмеялась.

– Что? – расстроенно спросил Леонард. – Не вижу ничего смешного.

– Конечно, не видишь. Оно, это смешное, у тебя на лице!

Нина взяла ещё одну салфетку и аккуратно вытерла ему розовые разводы на щеках. Эти разводы сделали Леонарда удивительно похожим на недовольного карапуза, объевшегося вареньем.

– Я и сам мог, – застенчиво ответил Леонард. Ему явно очень нравилось, когда Нина проявляла о нём заботу, но он всеми силами это скрывал.  – Ладно, дам уборщице остатки пирога, может, не будет сильно ругаться. А с брюками что делать?

– Снимай, – пожала плечами Нина.

– Хм… Вот прямо так, сразу? А как же свечи, романтическая музыка? –  сострил Леонард, но Нина только укоризненно погрозила ему пальцем.

– Разбежался. Переодевайся в спортивные, эти я сама дома постираю, а бабушке ничего не говори.

– Спасибо. Ты настоящий друг!

Придерживая рукой перепачканную штанину, хоть в этом и не было никакого смысла, Леонард заковылял в угол репетиционной, за ширму. Пока он переодевался, Нина украдкой приоткрыла коробку и сунула в рот пару засахаренных ягод.

– Кстати, пирог отличный, спасибо, что угостил. Надо будет попросить у твоей бабушки рецепт, – крикнула она, облизнув пальцы.

– Ты же почти ничего не съела, – голова Леонарда показалась из-за ширмы и тут же снова исчезла.

– Ну так не один ты следишь за фигурой, – съязвила Нина.

– Нина…

– Что?

– Я пакет со спортивными штанами оставил в гардеробе, –  Леонард снова высунулся из-за ширмы и сделал максимально жалостливое выражение лица. – А я же не могу по театру ходить с таким… Ты не будешь так добра, ну, это…

Ничего не ответив и лишь тяжело и многозначительно вздохнув, Нина вышла из репетиционной и направилась к лестнице. В другой ситуации она бы не позволила партнёру так собой помыкать, но спорить уже некогда, у них кончалось забронированное в репетиционной время. Им ещё надо пройти самый конец сцены, а потом сюда нагрянут Йозеф и Мелани, им тоже надо репетировать.

До большого показа подготовленных сцен постановщику осталось всего три дня.

Всю последнюю неделю Нина буквально места себе не находила от волнения. Она догадывалась, что и Леонард тоже переживает, хоть и всеми силами скрывает это. Но Леонард рисковал куда меньше: если Парсли останется ими недоволен, Леонарда просто вернут в детские спектакли, а вот Нину… Нину попросту уволят и будут срочно искать замену.

Чтобы быть более уверенной в успехе, Нина упросила Леонарда репетировать с ней каждый день, причём даже те сцены, в которых сам Леонард не участвовал. Леонард без раздумий согласился, за что Нина была ему чрезвычайно признательна.

К сожалению, Леонард оказался едва ли не единственным актёром труппы, который относился к Нине по-дружески. С другими артистами отношения у Нины с самого начала складывались не лучшим образом. Нет, открытой враждебности к ней никто не проявлял – за одним исключением – но в общении с Ниной практически все демонстрировали вежливую холодность, а порой даже лёгкое высокомерие. Как позднее по секрету объяснил Леонард, между актёрами прошёл слух, что «богатенький папочка» Нины заплатил за то, чтобы дочь взяли в труппу, причём сразу в премьерный спектакль. И хотя никаких доказательств тому предъявлено не было, многие поверили.

Вскоре Нина догадалась, что источником того слуха была Мелани, ведущая актриса театра. Она давно уже не скрывала своей неприязни к Нине. Мелани привыкла, что молоденькие актрисы почитают её как богиню и буквально смотрят ей в рот, но Нина ничем не показала, что считает Мелани особенной. Кроме того, как заподозрила Нина, Мелани возмущал нескрываемый интерес к Нине Йозефа. В результате Мелани щедро распространяла про Нину порочащие сплетни, а при встречах не стеснялась Нину открыто задирать. И хотя Леонард советовал не придавать колкостям Мелани большого значения, Нину всё это очень расстраивало.

С приближением дня показа Нина в целом всё больше времени проводила в театре и всё меньше – дома. В паузах между собственными репетициями она либо сидела на чужих, либо по десятому разу повторяла текст в гримёрке. Но причиной тому были не только переживания из-за показа – Нине в эти последние недели стало в квартире очень неуютно. И дело тут было в Ирене.

Если раньше эксцентричная соседка хотя бы изредка показывала Нине своё расположение, то теперь она как будто всеми силами избегала Нину, старалась не пересекаться с ней на кухне, отказывалась вместе пить ягодный чай, не звала курить на балконе, а на любые вопросы Ирена теперь отвечала односложно и норовила тут же сбежать к себе в комнату. У Нины возникло странное ощущение, что то ли она в чём-то серьёзно перед Иреной провинилась, то ли Ирена перед ней.

С другой стороны, самой Ирене вроде бы немного полегчало. Она и слышать не желала о химиотерапии, но Агнес каким-то чудом удалось уговорить её пройти полное обследование и пропить назначенный врачом курс лекарств. Эти самые лекарства Агнес сама купила в аптеке и торжественно вручила Ирене. По ощущениям Нины Ирена стала кашлять реже и не так надрывно. Да и окровавленных платков в помойном ведре Нина тоже больше не находила. Правда, как только её состояние улучшилось, Ирена тут же снова начала где-то пропадать по ночам.

При этом за последние два месяца Нина отдалилась и от Агнес. Она так и не нашла в себе сил рассказать Агнес о произошедшем в парке между ней и Йозефом. Из-за этого она дважды отказалась от встреч с подругой в баре, а потом Агнес и сама перестала её приглашать, и их общение свелось к редким полуформальным созвонам. Йозеф же, хоть и перестал приходить на репетиции Нины, своих планов, очевидно, не изменил: он предпринял пару попыток подкараулить Нину возле выхода из театра, а когда она грубо поставила его на место, он уже на следующее утро оставил для неё в репетиционной букетик лилий с запиской весьма скабрезного содержания.

Тогда Нина пообещала сама себе, что покажет записку Агнес.

Но и это обещание она так и не выполнила. Когда в тот вечер она раньше обычного вернулась домой, то застала Агнес в их с Иреной квартире. Агнес и Ирена о чём-то секретничали на кухне. Чтобы не смущать соседку, Нина сослалась на головную боль и скрылась в своей спальне, оставив дверь приоткрытой. Агнес говорила довольно громко, и с её слов Нина поняла, что Агнес и Йозеф помирились, снова ходят по вечерам на разные интересные мероприятия и даже вместе украшают детскую. Агнес определённо была счастлива.

Нина нервно мяла записку в руках, не зная, на что решиться: или дождаться, когда Агнес и Ирена распрощаются, догнать Агнес у лифта и показать ей записку – что наверняка разобьёт беременной подруге сердце – или продолжать делать вид, что ничего не происходит.

Вдруг у Йозефа это просто временное «помрачение», и с рождением ребёнка у них всё образуется? Имеет ли она право лишать Агнес даже шанса на семейное счастье? К тому же, что ей сказать, если Агнес спросит, почему Нина до сих пор молчала? И ещё, не захочет ли Йозеф отомстить Нине, если Агнес всё узнает? У него, звезды Театра Откровения, есть тысяча способов испортить ей жизнь. В конце концов, он может просто уговорить Парсли уволить её. А кроме Леонарда за неё некому вступиться.

В тот вечер Нина, ворочаясь в кровати, проклинала себя за малодушие и трусость, раз за разом порывалась выйти в коридор, но в конце концов Агнес ушла, а записка так и осталась в сумочке Нины.

*  *  *

Когда Нина вернулась в репетиционную и протянула Леонарду пакет с его спортивной формой, он замешкался, а потом робко протянул, не глядя ей в глаза:

– Да, отлично, спасибо! Только… Ну… Постарайся их сегодня вечером отстирать, ладно? – он почесал затылок и пошёл за ширму переодеваться. – Я что-нибудь придумаю, что сказать бабуле сегодня, но чем скорее она опять увидит меня в новых брюках, тем лучше.

– Ты не говорил, что твоя бабушка такая строгая, – хмыкнула Нина, доставая текст роли.

– Нет, она не строгая, наоборот! Она жутко ранимая, прямо как… не знаю, с чем сравнить. Её очень легко расстроить, и она потом неделями переживает, – он вышел из-за ширмы, критически рассматривая свои спортивные штаны. – Кстати, может, хочешь с ней познакомиться?

Нина удивлённо подняла глаза от сценария:

– Ну… почему бы и нет.

– Отлично, договорились, – искренне обрадовался Леонард. – А потом ты познакомишь меня со своей мамой! Ну, чтобы было честно.

– Я не думаю, что у меня получится, – хмуро ответила Нина.

– А, ясно. Тогда не надо, – расстроился Леонард. Немного помедлив, он сам полез в сумку за текстом.

– Нет-нет, дело не в тебе, – опомнившись, добавила Нина. – Моя мама умерла. Почти одиннадцать лет назад. У неё был рак.

– О, вот как, – смутился Леонард. – Мне очень жаль.

Нина попыталась сосредоточиться на роли, но всё без толку, настрой уже не тот. В конце концов она смирилась с тем, что финал сцены они сегодня не пройдут. Ну и чёрт с ним. Заметив, что Нина убирает листочки обратно в сумку, Леонард понял всё без слов и последовал её примеру.

– Ты её хорошо помнишь? Маму? – спросил он.

– Ага, – вздохнула Нина. Она подошла к окну, отодвинула занавеску и стала следить за кружащимися в воздухе одинокими снежинками. – Мы были очень близки. И она всегда меня во всём поддерживала. Вообще это так странно, – она стала водить пальцем по запотевшему стеклу, выводя причудливый узор, – когда ты ребёнок, кажется, что близкие с тобой навсегда. Что ничего никогда не изменится. А потом – раз!… мама умирает. Такая молодая. Она же могла ещё жить столько лет, мы могли столько с ней вместе сделать. Она так и не узнала, что я теперь в труппе Театра Откровения. А ведь она об этом мечтала…

Едва закончив фразу, Нина вдруг вспомнила свой последний разговор с отцом в его доме. Фабиан предложил ей деньги, если она немедленно уйдёт из Театра Откровения. Её кулаки самопроизвольно сжались. Что бы сказала Регина, услышав этот разговор?

И сразу же из недр её памяти появилась другая сцена, та, воспоминание о которой она все эти дни что было сил гнала от себя. Мама, в синем платье, лежит в гробу… Её лицо перекошено от ужаса… бескровные губы шевелятся… Мама умоляет мужа, отца Нины, не убивать её… Пощадить ради дочери…

Нина почувствовала, будто все её внутренности сворачиваются в тугой узел, а к горлу подступает тошнота.

Нет, такого не было, просто быть не могло, это был сон, она уснула за кухонным столом и от усталости сама того не заметила! И если даже допустить, что… что в этом есть крупица правды… о таких вещах лучше не думать. Лучше забыть. И они исчезнут без следа. Просто не надо о таком думать.

Это сон… наваждение… не более того.

– Мне жаль, что она так рано умерла, – Леонард бережно положил руку ей на плечо, и жуткая картина перед её глазами мгновенно рассыпалась, – это ужасно, когда люди уходят в самом расцвете сил. У меня были друзья, которые умерли… ну… слишком молодыми. А смерть, она… – он чуть помедлил. – Она слишком часто приходит незваной.

Нина кивнула. Она ещё какое-то время всматривалась в нарисованные ей на стекле узоры, а потом одним движением ладони стёрла их.

– Ладно, продолжим завтра, – сказала она и надела сумку на плечо.

– Если ты так хочешь, – согласился Леонард. – Но только имей в виду: мы эту сцену гоняем уже восьмой день, а слишком много повторений – тоже плохо, ты начинаешь играть механически, как по нотам. Парсли это не понравится. Вспомни свои пробы.

– Леонард, пожалуйста! – Нина умоляюще сложила руки. – Я должна быть уверена на все сто процентов, что, когда режиссёр будет сидеть в зале…

– Так мы отлично всё сделаем, не переживай.

Нина недоверчиво покачала головой. Тогда Леонард обезоруживающе улыбнулся и показал ей большой палец. В ответ она всучила ему коробку с пирогом, а сама подхватила пакет с его брюками.

– Эй! – Леонард схватил её за руку. – Я понимаю, серьёзно, я тоже побаиваюсь Парсли, но не сожрёт же он тебя. Если ему что-то не понравится, он скажет, что и как исправить.

– Не надо меня успокаивать, думаешь, я не слышала этих историй, как Парсли доводил актёров до слёз?

– Ну, было пару раз, не спорю. Но его учитель, Густаво Сальваторе, основатель театра, он был гораздо страшнее. Вся труппа его боялась до чёртиков. Когда впервые ставили «Иеговой и геенной», он несколько раз стульями в актёров швырялся, представляешь? Выходишь ты из-за кулис на секунду позже, чем велено, и тут…

– Ты так говоришь, как будто там присутствовал, – удивилась Нина. – Этому спектаклю больше тридцати лет!

– Мне рассказывали, – замялся Леонард. – Ну так вот, а когда Парсли восстанавливал «Иегову», когда ставил свой знаменитый «Вторым на небесах» или те же мифы йоруба, он ругался частенько, проклинал, но при этом не то что стул, даже шариковую ручку в ближнего своего не кинул. Добрейшей души человек!

Нина некоторое время ещё смотрела на Леонарда как на круглого идиота, но в конце концов не выдержала и расхохоталась. Он как никто другой умел заставить её улыбнуться! И теперь, когда рядом уже не было Агнес, чтобы поддержать её в минуту слабости или сомнений, Нина была ему за это более чем благодарна.

– Выше голову, – подбодрил её Леонард напоследок. – Вот увидишь, именно мы с тобой станем новыми звёздами «Услышь меня, Астарта!». Переплюнем Йозефа и Мелани!

– Обещаешь? – улыбнулась Нина.

– Без дураков! – Леонард положил руку на сердце. – А теперь слушай мой план: мы спускаемся вниз, говорим уборщице про испорченный ковролин, задабриваем её пирогом, а потом ты идёшь со мной, у нас сегодня финал в бильярдном клубе. Не прощу, если откажешься за меня болеть!

– Вот оно что! – шутливо возмутилась Нина. – А я-то думала, чего он на репетицию новенькие брюки нацепил. И как теперь, будешь играть финал в спортивных?

– Тем более – мне будет нужна твоя поддержка, – притворно строго парировал Леонард.

На него было просто невозможно злиться. Нина погасила свет в репетиционной, закрыла за собой дверь и тем же притворно строгим тоном буркнула:

– Ладно.