Читать книгу Охота за древом. Стихи и переводы - Александр Милитарев - Страница 13

Вот в гнезде проснулся аист.

Что на завтрак он с утра ест?

Аппетита нет с утра —

ну, проглотит комара,

на затравку пару мошек,

на закуску трех рыбешек,

не забыть про червяка,

слопать майского жука,

чтобы не было икоты,

нужно выпить полболота

и заесть пяток лягушек

парой сотен жирных мушек,

пожевать ужа и мышь,

клюв почистить об камыш

и в воде удобней встать,

до обеда чтоб поспать.

Аппетита утром нет.

Аппетит придет в обед.

Если курица – не птица,

то не птица и синица,

и удод, и свиристель,

и пингвин, и коростель.

Если курица – не птица,

то не зверь тогда куница,

и ленивец, и енот,

и козел, и бегемот.

Если, этому поверя,

согласимся, что не звери

слон, пантера и жираф,

то получится, что прав

тот, кто рыбой не считает

рыб, которые летают.

Но и плавающих рыб

мы тогда вполне могли б

не считать за рыб: леща,

сельдь, и стерлядь, и ерша,

простипому, путассу

и другую рыбу всю.

И, наоборот, за рыбу

мы кита держать могли бы.

Но куда девать кита,

если рыба вся не та?

Если курица не птица,

то не рыба и плотвица,

барракуда, сом и язь,

и акула, и карась.

Значит, врет наука вся

про гуся и порося:

от моржа до кабарги

пудрят в школе нам мозги!

Если курица – не птица

и совсем не зверь лисица,

и не рыба вовсе хек,

значит, я – не человек.

Получается тогда

ну такая ерунда,

ну такая чушь совсем,

что уже пора бы тем,

кто к народу лезет с тем,

что, мол, курица – не птица,

перед всеми извиниться.

Зверь большо-о-ой гиппопотам:

морда – тут, а попа – там!

Я, признаюсь, удивляюсь:

ай да птица этот аист!

Словно белый снег он чист,

и притом – не эгоист.

Он гнездо большое вьет,

мелких птиц туда зовет43:

трясогузки, воробьи,

прилетайте – все свои!

И синичкам, и скворцам —

всем найдется место там.

Мелюзге гнездо такое

словно царские покои.

Не в восторге аистиха:

не бывает дома тихо.

«Папа-аист, ты сдурел —

столько птиц в гнезде пригрел!

Как высиживать птенцов?

Может, выселим жильцов?

Превратил гнездо в притон —

хоть лети из дома вон…»

Длинным клювом улыбаясь,

отвечает папа-аист:

«Коллективное гнездовье

сохраняет нам здоровье.

Всем давая кров и дом,

мы природу бережем.

Сообща растить птенцов

веселей, в конце концов!»

Сыч, сипуха и сова

сели в круг играть в слова.

Говорит сова: «Сипуха,

прекрати сипеть мне в ухо!

Ясно всем как дважды два,

что сипуха – не сова.

Сколько я прошла лесов,

не встречала рыжих сов.

В форме сердца морда птичья —

вкус дурной до неприличья:

с мордой сердцем, без ушей —

как брелок из-под ключей!

А видали вы красу —

ухо чуть не на носу?

Без ушей нормальных сов

ты, как кошка без усов».

Та в ответ ей: «Ты, сова,

просто дурья голова!

В интернете посмотри:

всем ясна как трижды три,

и без всяких лишних слов

роль сипух в отряде сов.

Форма сердца для лица —

несравненная краса!

У ушей на птичьих лицах

вид – ну просто застрелиться.

А сиплю я, чтоб не ухать

(сов обидеть не хочу хоть)».

Сыч считает: «Ты, сова,

совершенно не права.

Вон сипуха как мудра —

Так бы слушал до утра».

Говорит сычу сипуха:

«Ни пера тебе, ни пуха!»

Сыч в ответ: «С чего бы вдруг?

Разве я тебе не друг?

То желать, что надо людям,

птицам, мать, давай не будем!

Пожелать такое птице —

можно, если разозлиться!

На меня уж ты не злись —

ведь почти как пень, я лыс…»

Говорит сова сычу:

«Про тебя уж я молчу.

Стыдно совам, дорогой,

быть такою мелюзгой.

Не почти – как пень, ты лыс!

А дурацкий этот свист?

По-болгарски кукумяка

ты не зря – сиди не вякай!

Будь на вы со мною, сыч,

и когтем в меня не тычь!»

Отвечает с сучьев сыч:

«Не порите, птицы, дичь.

Не собачьтесь снова, тетки,

мы ж не люди с вами все-таки!

Доведет до драки слово.

Поимейте совесть, совы!»

«Ух ты, – ухает сова, —

как умно! Спиши слова».44

Плачет бедный крокодил:

«Я ль не кроток, я ль не мил?

Если б мог я без кровей

корм клевать, как воробей,

как козел, траву жевать,

чтобы не переживать

тварей божьих пояденье

как моральное паденье!

Это что же за напасть —

что шевелится, все в пасть!

Разве я, ребята, рад

хрупать, хряскать всех подряд,

жамкать, жвакать все живое?

Со стыда я волком вою!

Жалок мой удел и жуток —

управляет мной желудок!

Но такая, знать, судьба —

воля, видимо, слаба.

Если б можно было мне

оставаться в стороне

от проклятых челюстей,

я бы папы был святей!

Тварь любую нежно я

все лизал бы, не жуя.

Звали б все ягненком Нила

душку-крошку крокодила…

Взять страшилу бегемота —

украшение болота:

вон, как хряк, разлегся там

«конь реки», гиппопотам!

Вот за что ему везенье —

лотос жрать без угрызенья?

почему его, урода,

добрым сделала природа?

Ладно, быдло бегемот…

А убивец-кашалот?

Сколько жизней загубил он

чемоданным этим рылом!

Сколько он за день-деньской

сводит фауны морской!

А как вспомнишь про акулу,

так до боли сводит скулы.

Сколько душ сожрет на круг!

Хрясть – и ноль душевных мук.

Столько хищников на свете —

я один за всех в ответе…»

Наползает на глаза

крокодилова слеза…

Пожалеешь: бедный зверь!

Но поверь мне – и не верь

крокодиловым слезам.

Подрастешь – поймешь все сам.

Это – не ямб, не хорей и не дактиль.

Просто стишок.

Ящероптица звалась птеродактиль.

Вникни, дружок:

да́ктилос – палец, птеро́н значит птица

(если запишешь, потом пригодится).

Самая мелкая – как воробей:

ела букашек, клевала червей.

Крупную звать, как запомнить легко нам,

орнитохе́йрусом45, птеранодо́ном46,

арамбургиа́ной и кецалькоа́тлем

(с Тецкатлипукой не путать – понятно?

Тот и тот – два мексиканских божка,

и у обоих – страшила башка).

Эта – тварюга ужасного вида

(в народе известная как аждархи́да).

Саженей шесть, это метров тринадцать —

крыльев размах (не дай Бог повстречаться),

с длинной, противной такой головой.

Водилась в период она меловой,

ну, еще в юрский встречалась, бывало.

Ее человечество позабывало.

Вру: не забыло – пока что его

не было в юрский и в меловой.

Эта, большая, в отличье от малой,

зубаста была и жрала что попало.

Ладно, неважно, что было в начале:

или забыли, или не встречали

(драконы из сказок-то схожи по виду

с этой заразой – пардон, аждархи́дой).

Важно другое: что куча ученых

верит, что птицы – потомки драконов,

т.е., простите, летающих ящеров!

Если бы это про хищников – ястребов,

грифов, орлов, сов и коршунов, но ведь

даже колибри – потомок чудовищ!

Вот, значит, как появились на свете

птицы! А что там про них в интернете?

(Надо искать и тебе научиться.

Кстати, нашел я, что главный по птицам

– только не смейтесь, ну что вы как дурочки? —

дядя один по фамилии Курочкин.

Но хорошо, что не Тецкатлипукин —

самое главное – имя в науке.

И, не в обиду серьезным ученым,

будем хихикать над тем, что смешно нам.

А чтоб узнать, что про рыб еще слышно,

будем искать на фамилию Фишман).

Там я узнал, что когда-то однажды

жил на земле динозавр двухэтажный —

четырехкрылая ужасть такая.

И, что еще оказалось: в Китае

в ранней формации типа Исянь

тоже отрыли какую-то дрянь.

Это был переворот настоящий:

птица – не птица, и ящер – не ящер.

Звали его «микрора́птор гуи́»,

вызвал в науке он прямо бои.

И, что мне в голову не приходило:

птицы, похоже, родня крокодила,

и что не только ИЗ ЯЩЕРОВ птицы,

– В ЯЩЕРОВ птицы могли превратиться.

Встретились мне терезинозаври́д,

и криптово́ланс, и троодонти́д,

и псевдозу́хий, и авими́мус.

Тут-то я понял, что крышею двинусь.

Тут-то я понял, что хватит с меня – и

лучше я мячик пойду погоняю.