Читать книгу Midian - Анастасия Маслова - Страница 9

И именно сейчас следует покинуть особняк Велиаров и пределы Мидиана, поскольку существует ещё одна немаловажная персона – Кристиан де Снор.

Он жил достаточно далеко от Мидиана, в городке, типичное описание коего можно было услышать в рассказе Даниэля. Может, это тот самый, где наследник Артура получал высшее образование, или же другой – значения не имеет. Это лишь крупица из массы оскудело скучных мест. И в каждом подобном городке есть парк с улыбками ярко-жёлтых одуванчиков, что точно монеты раскиданы по блёклой траве. Но ноябрь уже успел собрать редкие остатки света и тепла в свою казну.

Лик мрачной природы в клетке слепых фасадов домов, её нищенское убранство Кристиан де Снор предпочёл бы благоуханным садам Семирамиды и Эдемовым кущам. Его эстетическое чувство было не только своеобразным, но еще и превосходно развитым. Ведь он – художник.

Все двадцать четыре года своей жизни он провёл здесь, но в глубине его трепетало желание закрепиться в совершенно ином месте. У него был город Мечты, куда он с радостью бы отправился, чтобы там уединённо творить. Слова «уединённо» и «творить» отлично характеризуют его натуру. Частица «бы» отражает его положение. Под ней подразумевается условность его переезда: у него не имелось таких денег, чтобы обеспечить себе благополучную жизнь в новом городе. Да, в слове «художник» есть одна примечательная деталь в первых четырёх буквах. Де Снор откладывал накопления, что из-за медленного продвижения казалось безнадёжным.

Но безнадёга ему, бледному и утончённому, шла. Его светло-русые прямые волосы, чуть доходящие до плеч, как правило, всегда зачёсаны назад, посредством чего открывался покатый и высокий лоб. Брови же были контрастно-тёмными. Изящной продолговатости придерживались и узкий нос, и сдержанные линии губ. Его рот в уголках запечатлел честолюбие. Очертания нижней части лица – тверды, но подчиняются холодной тонкости. Большие глаза обладали светло-карим цветом, что делало их в полумраке совершенно тёмными, а при ярком освещении в них различалась зелена. Они смотрели на окружающий мир с затаённостью и упорным безразличием. Когда же он увлечённо писал картины, то взгляд отражал каждый самозабвенный полёт кисти. Она была то ювелирно сосредоточена на мельчайших деталях, то экспрессивно быстра.

На его работах присутствовал и замысловатый сюрреализм, и упадок, точно перекочевавший из поэзии Бодлера – идейного вдохновителя де Снора. На холстах он создавал феерии, в которых царствовал сумрак, ощущалась внутренняя надломленность и драматичность силуэтов, зияла опустошённость, кровоточил эротизм, горчила полынь. Это всё – его абсентные видения в опиумном чаду. Но он предпочитал пить только красное вино, а курить дорогие крепкие сигареты, пользуясь мундштуком, что придавало ему пущей рафинированности.

Он ютился в скромнейшей квартире, состоящей из мастерской и спальни. Первая комната – для его любимого дела. Она просторна, с высоким потолком, украшенным старомодными лепнинами. Здесь, помимо мольберта и столика с необходимыми кистями, палитрами и прочим, находился ещё телевизор, который ничего и никогда не показывал, кроме ряби, пустая картинная рама, часы с застывшими стрелками, потёртое кресло, купленное им у знакомых антикваров. В мастерской стены загромождали его работы, и лишь кое-где проглядывали бледно-зелёные обои с оттенком сарторовской тошноты.

Вторая комната предназначалась для снов, которые он отчётливо запоминал, и для частых встреч длиною в ночь с его пассиями. Игры подсознания и женщины его вдохновляли – только поэтому он их любил.

Кристиан не брезговал заказами картин, что противоречили его вкусу. Его просили изображать пейзажи, натюрморты и портреты с натуры. Он работал механически. Хотели, например, чтоб на яблоках оставались жирные блики, даже если плод завял; чтоб на портрете все недостатки и изъяны не отображались. Кристиан же считал увядание плода, шрам или асимметрию на лице по-своему пленительными. Но если бы он добавлял что-то от себя, то лишился бы клиентуры, а значит, и основного дохода. Де Снор не забывал о том, как хочет переехать в город мечты.

В тот вечер Кристиан стоял в электрическом свете напротив мольберта, на котором – чистый холст. Де Снор не решался его трогать. Его торс лишён одежды, запачканные краской штаны болтались на бёдрах. В остром, хоть и уставшем взоре, – затишье перед бурей и кристальный абсент. В тонких, длинных, ледяных пальцах – чёрный гладкий мундштук с тлеющей третью сигареты. В душе его – мёртвая муза. Пропали сны, сладострастие не подразумевало сладости и страсти. Он ждал провидения, наощупь искал потаённое, но не обнаруживал. Кристиан хотел оставить холст для чего-то особенного, а не пятнать его неодухотворёнными мазками. Итак: зияющая белизна напротив него; пустота – внутри.

Он выбрал черноту сна, который предполагал отсутствие грёз. По крайней мере, он так думал.

Он упал поперёк кровати на спину, и та издала резкий стон пружин. Еле чуялся запах табачного дыма, горчинки пота и множества женских духов: сладких, лёгких, кричащих, цветочных… Они накладывались друг на друга, перебивали, составляя букет – постылый, унылый и больной… Кристиан давно хотел испить аромат именно «цветка зла» – совершенного, идеального.

Через некоторое время он сделал одну простую вещь, что в скором будущем непомерно изменит многое: он просто заснул и более ничего.

Художник опрометчиво полагал, что грёзы его покинули. Когда он забылся сном, то обнаружил себя в огромном зале, залитом голубовато-малахитовым, ночным сиянием. Колонны овиты недвижными нитями паутины. Раздавалось эхом падение капель воды где-то в густой затаившейся темноте. Он стоял посреди неизвестности. И вдруг за спиной послышался шёпот. Кто-то невесомо и мягко звал его. Он обернулся и увидел, что неподалёку от него расположен льдисто-хрустальный высокий трон, на котором восседала та, что затмила собой и луну, и глубокие тени. Подол её багрового платья струился по полу, как шлейф крови. Она призвала Кристиана подойти ближе медленным и чарующим движением руки. На одном из пальцев блеснул крупный рубин.

Он приблизился без промедлений. Взгляд его жадно впился в неё: в эти плечи, упокоившие медные локоны, в ее статность, в её великолепие. Он видел её лицо – фарфоровое изваяние, забравшее из души и рук скульптора все силы и полёт гения, чтоб воссиять неземным созданием. В ней зияла мертвенность, лишённая тёплого дыхания: ведь аромата не издаёт роза, высеченная изо льда. Взор огромных чёрных глаз был недвижен и тяжёл настолько, что, казалось, ещё мгновение – и две тёмные бездны покатятся по коже. Королева произнесла глубоким, обволакивающим голосом:

– Клянись небом, землёй и своей душой, что дашь мне жизнь. Ты напишешь меня.

– Я клянусь! – вырвалось у Кристиана.

– Когда ты уйдёшь от меня обратно, то позволишь мне свершиться… А сейчас послушай. Есть ангелы ночи, которые ходят по земле среди людей. Ангелы не знают покоя и насыщения и бесконечно скитаются, страдая и заставляя страдать других. Их пища – это слёзы и кровь, дым войны и горе. Но если этот обречённый и проклятый сможет любить, то он обретёт покой. И плоть его станет пеплом.

Когда последний отзвук её слов затих в гулких сводах, то по её щекам пробежали слезы, оставляя алые полосы. В мгновение она, как лезвием, прошлась по нему своим сверкающим взглядом и потом рассмеялась издевательски. Кристиан ужаснулся её необузданности и безумию. Но тут на весь зал прозвучал резкий и дребезжащий звонок, один в один похожий на тот, что способен огласить квартиру де Снора.

Кристиан открыл беспокойно сомкнутые веки и судорожно перевёл дыхание. В его дверь звонили. Он вскочил и бросился отворить, едва ли давая себе отчет.

На пороге стоял незнакомец. Он представился:

– Добрый вечер! Меня зовут Ян Грегер. Я к Вам по важному вопросу…

Де Снор впустил его в прихожую.

– Извиняюсь, что в такой поздний час. Но мог бы я заказать у Вас свой портрет? Мне очень хотелось бы побаловать себя к юбилею, а Вы так у нас востребованы! Истинный гений! Я фото принёс! – проговорил Ян, как-то странно глядя на живописца. А тот кивнул и пробормотал:

– Я никогда не пишу по фото. Мне нужен живой натурщик. Это табу. Приходите завтра в семь… А нет. Нет! Послезавтра. Днём приходите. Не иначе.

Клиент, поняв, что они так скоро и просто договорились, со скрытой недоверчивостью улыбнулся, надел широкополую шляпу и пожелал на выходе всего наилучшего.

Разговор с очередным заказчиком прошёл для Кристиана в сумбуре и горячке, поскольку его с первой секунды пробуждения одолевало желание взять кисть в руки. Он перенёс встречу с Грегером преднамеренно, зная, что ближайшее время будет изображать её – свой идеальный цветок зла. Он напишет её на белоснежной глади холста.

Нужно оставить художника наедине с его работой в том же положении, в котором он и был настигнут – напротив мольберта. Только теперь он потрясён образом увиденной во сне Королевы, а голове звучат её слова: «Клянись небом, землёй и своей душой, что дашь мне жизнь».