Читать книгу Девять - Анатолий Андреев - Страница 16

5.2.

Была Алиса с Бароном или не была?

Вот в чём вопрос.

Ах, если бы не сны. И если бы не поздние возвращения Алисы…

Стоп. Всё это враньё. Вопрос не в этом. Дело не в том, была Алиса с Бароном или нет (я был уверен в том, что не была, пока ещё не была); дело в том, что она в принципе могла меня обмануть в любой момент, в принципе могла с ним быть (я в этом также был уверен).

Вот в чём заключался вопрос.

Именно в этот момент я дико взревновал мою Алису к её бывшему мужу. Я же помнил тот карамельный вкус её губ, то её девственное, божественно недосягаемое тело (я был счастлив, что оно недоступно мне: значит – никому!), обретавшее черты женственности только в соединении с чувством. Изредка проступавшая женственность (в интонациях, в жестах, в движениях) волновала особенно: в девушке сквозила великая женщина. Без чувства тело жило своей отдельной, тёмной жизнью. Как же могла она отдавать своё тело чужому мужчине и получать при этом удовольствие?

Ну, как, не испытывая той любви, которую она испытывает сейчас ко мне, отдавалась она своему мужу?

Каждый вечер покорно расставляла ноги?

Испытывала оргазм?

А он имел право делать с ней всё, что захочет. Всё, буквально – всё.

Как я сейчас, когда она со мной. И по-прежнему – чиста?

Самое интересное заключалось в том, что я знал: она была чиста; но тело моё сопротивлялось этому моему знанию и заставляло воображение рисовать убедительнейшие сцены в самом что ни на есть реалистическом ключе, то есть с массой физиологических подробностей: я видел позы, ощущал запахи, слышал стоны.

Чтобы при этом остаться чистой, чтобы не отделять тело от чувства, она должна была любить. Или – запутаться в своих чувствах.

Её замужество, её готовность, и даже запрограммированность любить, любить кого-то, кроме меня, я воспринимал как предательство. То, что она была женщиной, я, мужчина, воспринимал как оскорбление.

И её замужество становилось унижающим меня (и я злился, уже не отличая здоровой злости на себя от нездоровой злости на неё) доказательством того, что она могла быть с Бароном.

Вроде бы, понятный мне, легко читаемый мною Барон сумел так взбаламутить мой внутренний мир, что я сначала испугался вот этой очевидности абсурда, а потом испугался лесной, дремучей мощи шевелящегося абсурда.

Я запутался в своих чувствах.

И Алиса, которая, на взгляд со стороны, жила-пребывала в гармонии с собой, словно большеглазая Красная Шапочка в логове хищников, стала раздражать меня своей уверенностью и спокойствием. Мне стало казаться, что уверенность в себе сегодняшней и в себе завтрашней – это маска, приросшая к лицу маска. Почему я ни в чём не уверен?

Неужели Барон прав?

Неужели все женщины одинаковы?

Неужели любви нет?

Неужели я всё придумал и цепляюсь за свою маску?

Неужели Барон во всём прав?

А?

В душе развёлся какой-то адский муравейник, живший по своим правилам, на которые я никак не мог повлиять, словно этот очаг возгорания или зона катастрофы были отделены от моей воли и сознания издевательски прозрачным, но непроницаемым экраном. Я испытал тот самый древний эффект катарсиса, который иногда называют изменением сознания. (На самом деле, как я пойму позднее, никакого изменения сознания не происходит; всё совершается проще и страшнее: сознание перестаёт функционировать как сознание, оно начинает работать в режиме психики, придавая логическую легитимность неразберихе, которая возникает благодаря одновременно «включённым» разным мотивам поведения, которые, по цепочке, «включают» разнонаправленные чувства; иначе сказать, так называемое изменение сознания – это попросту отключение сознания. Ты видишь то, что хочешь видеть, а не то, что есть. Вот и всё.)

В общем, я напоминал человека, который начал с того, что обнаружил пятна на Солнце, а кончил тем, что само Солнце сделал приложением к пятнам.

И всё это происходило при свете сознания, при том, что называется в здравом уме и твёрдой памяти (и тут же, параллельно, возникало устойчивое чувство тревоги: чувства приветствуют не только сладость саморазрушения, но и противостоят саморазрушению, стоят на страже здравого смысла, коль скоро он в тебе есть).

Я стал вести себя как женщина: цеплялся к любой мелочи, чтобы привлечь ее внимании к себе, чтобы затеять очередное выяснение отношений, которое заканчивалось у нас слегка болезненным и пронзительным сексом. Да, да, секс как продолжение рокового поединка. Роковой поединок как форма любви.

Я очень хотел быть с Алисой – и в то же время моя новая маска заставляла её держаться на расстоянии. Воистину: и хочется, и колется. Се человек.

Это было очередное дежавю (что подозрительно напоминало закон жизни, закон возвращения при одновременном движении вперед): подобный кризис в отношениях, замешанный на моей ревности, мы, благодаря мне, испытали еще до женитьбы. Казалось бы, ревность прошла, раз и навсегда. Перегорела, истлела, обратилась в прах. Болезнь прошла, я приобрел иммунитет. Ничего подобного. Сейчас ревность-болезнь возвратилась – на новом витке, на новом уровне. С новой рецидивистской силой. И сколько таких уровней? Когда закончится эта спираль? Вместе с любовью?

Веня в тот период моей жизни держался определённой линии: при виде меня он загадочно и как бы понимающе улыбался. Всё это наводило меня на нехорошие мысли и заставляло видеть в Вене врага, который на каждом шагу плетёт заговоры и строит козни.

Я терял контроль над собой.

Однажды, когда я подходил к «дому» (комната № 117 Отеля «Плутон»), увидел перед собой Алису, идущую быстрым шагом. Она возвращалась раньше обычного. Я окликнул её. Она обернулась – и оказалась Венерой.

Все смешалось в моей голове. Мы вошли, я закрыл дверь и стал быстро и ловко раздеваться. Венера смотрела на меня с любопытством, но никак не дала понять, что не одобряет моих действий. Я воспринял это как поощрение сумасшествия. Я оставил на ней всю одежду, только бережно снял трусики (чтобы потом так же бережно водрузить их на место – чтобы никто ни о чем не догадался). Она смотрела с любопытством, не помогала мне, но и не мешала. При желании все можно было понять так: во всем виноват я, а она не при чем.

Меня это только раззадорило, как преступника, который уже перешел запретную черту и отрезал себе путь назад, в некриминальное прошлое.

Я вошел в нее сзади, уперевшись во влажный мысик и тут же скользнув в опушенное лоно, и Венера чутко, по-женски отнеслась к моим прямолинейным мужским атакам: она неуловимыми движениями помогала мне, но это получалось у нее «из вежливости», отстраненно, словно она не разделяла моих вожделений, хотя и не хотела обидеть явным отказом. Мы были вместе, но не сливались воедино: градус ее прохладного интереса явно отставал от градуса моей преступной страсти. Я хватал ртом воздух, ее дыхание даже не сбилось. Не самая приятная картина для мужского самолюбия.

Она оставляла меня наедине с моим сомнительным блаженством и моей несомненной виной.

Мотивы ее поведения так и остались не ясны мне. Она ободряюще погладила меня по щеке, дескать, ничего страшного не произошло. Трусики надела аккуратно и внимательно, совершенно не стесняясь моим присутствием. Уже в дверях сказала:

– Не дай бог Веня узнает о твоей шалости. Но ведь он не узнает, верно?

И закрыла за собой дверь, потеряв ко мне всякий интерес.

Жуткий страх буквально окольцевал мое сердце стальными пластинами.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.