Читать книгу Фатум. Том первый. Паруса судьбы - Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский - Страница 36

Капитан взмахом поднялся, стул грохотнулся на пол. Выхватив из-за пояса пистолет, Андрей бросился к двери. При этом он заметил, как торгаш осел в кресло и грузно обмяк. Ступенчатое дыхание с хрипом вылетело из его необъятной груди.

− Борони Бог! Христа ради, не суйтесь, Андрей Сергеич! Ужо щукинцев обождем! − внезапно схватив мертвой хваткой капитана за рукав, жалобно взмолился до краю перепуганный купец: − Токмо не открывайте двери! Сгинем не за грош! Пропади они все пропадом! Обычное дело…

Пальцы Карманова почувствовали, как под сукном мундира взбугрились мышцы. Преображенский знал: дозор объявится либо до разбоя, либо после, а на момент нужды −караул, хоть шаром покати.

Отчаянные женские крики о помощи и треск разлетающихся лавок не утихали.

− Какого черта! − зло огрызнулся Андрей. Щеки его разбагрились гневом.− Будет блажью орать! Гоже ли сиднем сидеть, Тимофеич?!

Сбросив ручищу Карманова, он в един прыжок подскочил к обитой железом двери, сбил запор и приоткрыл… Семен Тимофеевич и Данька затравленными взглядами впились в широкую спину Преображенского.

Тот чуть пригнулся, готовясь к прыжку. Штора взметнулась − фигура капитана исчезла. Карманов зажмурился, сердце бухнуло по ребрам.

В зале царила паника. Часть посетителей, подобно стаду обезумевших морских бобров, сгрудилась у единственного выхода. Они кричали благим матом, давили друг друга, прогрызаясь к спасительной двери.

Другие, напротив, прикипели со страху к своим местам и сидели-стояли соляными столбами: серые, искаженные лица, горящие сухим блеском глаза, лихорадочно хватающие происходящее.

Андрей враз обсчитал положение. Сквозь сизые клубы порохового дыма он разглядел, как пять человек с ножами в руках сворой псов набрасывались на высокого, ладного, что мачтовая сосна, моряка. Тот с тупым остервенением отмахивался от них широкой лавкой. В его дюжих руках она описывала в воздухе ярые круги, отбрасывая нападающих. За ним Преображенский приметил вжавшиеся в угол две женские фигурки.

− Вон он, дерьмо! − вдруг, как из чащи лесной, грянуло разбойничье.

«Не по мою ли душу?» − Андрей увидел, как, перемахивая чрез опрокинутые столы, к нему дернулся один из босомыжников. Жаркие, вспотевшие от напряжения пальцы офицера крепче сжали оружие. Он видел, как бородач вскинул на бегу пистолет − на вороненом стволе тускло блеснул свет.

«Вот оно! − стрельнуло в мозгу.− Сейчас и меня… убьют, как Алешку Осоргина».

Но палец уже свершил привычную работу.

Остро пахнуло порохом. Бородатого отшвырнуло назад −пуля вклинилась меж глаз. Из-под вырванного с волосьем затылка по ржаным опилкам заструился кровистый ручей.

Преображенский инстинктивно ухнулся на пол. Гулко грохотнул ответный выстрел, и желтая вспышка озарила безмолвный люд. Андрей плотью ощутил, как пуля журкнула в двух пальцах от его уха и раздробила косяк. Щепки картечью осыпали треуголку.

Укрывшись за трупом, он секунду обдумывал, что предпринять, как вдруг…

− Ну и ну! − офицер схватил и сунул за пазуху золотой американский доллар, выкатившийся из драного зипуна убитого. Но не успел он и осмыслить этого, как кто-то бойко тыкнул его в плечо.

− Дядя, дядя! Держи скорей… Семен Тимофеевич велели-с,− послышался справа дрожащий детский голос.

Рядом с Преображенским лежал с расширенными от страха зрачками Данька и протягивал заряженный пистолет. Капитан молча ухватил за рукоять бесценный подарок. Казачонок тут же ящеркой скользнул к прихожей, из которой бледной луной выглядывала щекастая физиономия Карманова.

Андрей, пуще ободрившись, вскочил на ноги, прокричал моряку: «Держись!» − и ринулся на выручку. Пригнувшись, скакнул через труп и побежал по проходу, вдоль бревенчатой стены. Там он чуть не запнулся о руку голландского моряка. Его скорченное тело перегораживало проход. По всему, бедняга пытался вступиться за дам, cкладной морской тесак торчал из-под его левой лопатки.

Следующим прыжком капитан очутился возле трясущихся женщин.

Преображенскому было не до разгляду. Рябой вырос, ровно из-под земли. Грубое, изрытое оспой лицо с вырванными ноздрями ощерилось в кривой ухмылке. Под засаленной ситцевой рубахой, как у ломового жеребца, подрагивали мускулы. Короткие пальцы сжимали рукоятку узкого ножа. «Таким свиней режут»,− по лбу офицера сбежала капля пота и сорвалась на подбородок. В последний миг он спиной ощутил пустоту: ни одна душа не бросилась на подмогу.

Рябой попер вепрем. Из его глотки вырвался крик, остатки ноздрей задрожали.

От выстрела рука Преображенского дернулась. С гиблым стуком тело рухнуло пред ботфортами капитана, очнувшаяся толпа, загремев лавками, колыхнулась к противоположной стене. И тут же раздался пронзительный женский визг.

Андрей выхватил кортик, круто обернулся. Барышни, скованные ужасом, не сводили глаз с распростертого тела разбойника. Белоснежные кружева на их платьях были испачканы кровью. По щеке одной медленно сползало что-то белесое, скользкое.

Преображенский ощутил тошноту, когда чьи-то пальцы кандальным кольцом сомкнулись на его горле. Корчма качнулась, потом завертелась мельницей, и Андрей пал лицом в колкие опилки. Задыхаясь, он сопротивлялся, ногти судорожно скребли земляной пол − тщетно. Пред взором поплыла багряная мгла, и в ней − искры огненные.

Ему вдруг до крика горючего, слезного стало жаль себя, свою молодую жизнь, карьеру… В памяти завихрились картины безмятежного детства: ласковое лицо маменьки… майский жук в картонной банке и добрые шершавые руки Палыча, подающие треуголку со шпагой… И испугала мысль, что секретный пакет, подписанный самим Государем, так и сгинет в никому не известном хранилище на его дворе… И, быть может, из-за этого приключится нечто такое…

− В-р-р-р-решь!!! − прорычал Преображенский, собрав в пучок все силы. Лицо его почернело и задрожало от пре-дельного напряжения.

Невероятным усилием он сумел самую малость ослабить хватку и крутнулся на бок. Но в ту же секунду убийца навалился на него колодой. Прижал лопатками к полу, да так наддал коленом в грудь, что та, бедная, захрустела. В руке его Андрей увидел собственный клинок. Лезвие кольнуло горло. Он похолодел, признав эти немигающие оловянные глаза. Пред ним боченился тот самый свирепый мужик с серебряным кольцом в ухе, которого он зрел на Змеином Гнезде.

Острие царапало кожу, от Рыжего нестерпимо разило перегорелой водкой и потом.

− Что хочешь?.. Убить? − прохрипел Преображен-ский.− Кто подослал вас? Говори же, сволочь!

− Нас красно подмазали. Не артачься, молись, слу-живый.

− Сколько заплатили тебе? Я дам больше…

Андрей облизал пересохшие губы. «Ужли помощи не станется? Эх, улита ползет, когда еще подоспеет!»

Варнак злорадно улыбнулся:

− Мое слово волчье.− И будто цвиркнул сквозь зубы бандюжим плевком: − Сдохни!

На счастье Преображенского, рядом со всего маху грохнулся мужик в облезлой шапке. Схватившись руками за сломанный нос, он выл и корчился от боли. Сквозь пальцы бегло капала кровь.

Рыжий поворотился в угляд. Капитан мгновенно сбил ручищу с кортиком в сторону. В следующий миг ярый удар отбросил его противника к стене.

− Жив, служивый? − прогудел низкий бас.

Над Преображенским склонилось покрытое бисером пота, копченое загаром лицо моряка.

Андрей, потирая шею, слабо улыбнулся своему спасителю и стал подниматься. Ему казалось, что даже позвоночник его покрыт багровинами и синяками.

С улицы разнесся двупалый свист, долгий, настоящий разбойничий, от которого кровушка стынет в жилах у запоздалого путника. С пристани ему вдогонку ответил такой же.

Душа капитана заныла. Ему припомнился этот посвист. Без сомнения, он слышал его там, на Змеином Гнезде, когда возился в срубе возле мертвого казака. Но тогда он не придал ему значения, а нынче… Уже при мысли об этом во рту становилось кисло.

Свист послужил сигналом разбойникам. Трое оставшихся в живых заюрили к двери − смекнули, рассыпались, кто куда. Следом за ними, неистово стуча деревяшками, к выходу проворно скакнул и безногий…

Дробь сапог раздалась у самого порога корчмы. Дверь с треском распахнулась − в зал вломились около десятка казаков урядника Щукина, ружья наперевес. Как пить дать, кто-то успел им шепнуть на ухо. Они едва не затоптали культяпого босомыжника. Нищий жалобно завыл и, сотрясая лохмотьями, мохнатым пауком кувыркнулся в сторону.

− Безлапый, а прыткий, пес!

− Держи его за шиворот! Уйдет, паскуда!

− Он заодно с ними! − посыпались возбужденные выкрики пришедших в себя людей.

Один из казачков резво подскочил к калеке и схватил его за липкие патлы. Не тут-то было: заворуй − голова-два-уха − налился вражбой и ну треклятить щукинцев матом. Откуда ни возьмись, в его руке блеснул заточенный штырь. Казак дико вскрикнул и выпустил безногого, схватившись за плечо.

Зал тягуче охнул: по рукаву таможенника расползалось малиновое пятно. Ноги казака подломились, и он неуклюже завалился на руки подоспевших товарищей. Щукин вскинул пистолет.

− Сто-ой! − закричал Андрей.− Не сметь! − и, расталкивая зевак, бросился к уряднику. Но глас его потонул в громе выстрела. «Вот кретин!» − подумал офицер и подо-ждал, покуда Щукин отыскал его выпученными глазами.

Культяпый неподвижно лежал перед ними на спине: руки в стороны, как у распятого, пеньки зубов оскалены в хитрой улыбке. Пуля прошла навылет, прошив грудь.

− Глупо, господин урядник…

− Что-о?! − батально рыкнул Щукин. И продолжил тихо, с какой-то даже ядовитой сладостью в голосе: − Значится, решение мое не разумеете, капитан? У-у, экая досада! И виною-то всему я, дубина стоеросовая, так?

«Конечно, было бы приятнее иметь дело не с господином ослиной породы, но что делать?… Щукин − урядник в числе единственном».

− Именно так и разумею, господин Щукин. Эта рвань,−Андрей Сергеевич указал перчаткой на труп,−была, ежели угодно, единственной нитью в паутине… Впрочем, что теперь воду в ступе толочь?

Он одернул плащ, повернулся и направился к выходу, где стоял рослый моряк в окружении двух благодаривших его барышень.

− Зря торопитесь, господин капитан! Я попрошу вас чуток задержаться для дачи показаний. И вас тоже! − урядник ткнул узловатым пальцем в сторону троицы, стоявшей у дверей.− У Щукина всё лыко в строку! Не вздумайте ерепениться, господин капитан. Враз крылья сломаю и − в острог. Вы знаете, я могу!

− Ежели б могли, уже сладили,− парировал Андрей, но спорить не стал: глупо, да и смешно.

Меж тем корчма опустела.

И вновь никто не обратил внимания, когда и как исчез человек в потрепанной голландской шляпе.