Читать книгу Царская дочь - Арина Полядова - Страница 4

«Сектантство, самозванство… мещанство, -

пробормотал Иноков. Смешно и отвратительно даже,

когда подлецы и идиоты делают вид, что они заботятся

о благоустройстве людей».

М. А. Горький, «Жизнь Клима Самгина».

Михайлова и не мечтала спасти мужа от пьянства, она знала, что он никогда не поправится. Она вела крайне замкнутый образ жизни, ни с кем не знаясь, чтобы не позориться.

В её положении оказалось невозможно и бесполезно работать. Михайлова даже на дому строчила костюмчики для дурацких комнатных собачек, – зарплата отнималась и пропивалась. И она поняла, что спасение для неё – тайный заработок. Но это нужен компьютер, а купить его не на что!

У Максима в Камволино жил друг Родион Реут, молдавский цыган, родившийся здесь. Тот спаивал его и смеялся. Когда муж уезжал к Реуту, Катя места себе не находила, металась по квартире, не могла ничего делать, и постоянно названивала. От Родиона муж возвращался агрессивным, кидался в неё табуретками, бил ногами, или же мерзко весёлым, что ещё противнее.

После одного такого «веселья» Максим нашёл в заднем кармане джинсов визитную карточку реабилитационного центра «Восход». Его это насмешило, а жена призадумалась.

Не так давно местная газета опубликовала на передовице предупреждение, что в Щёлочи появилась «церковь «Восход», предлагающая помощь наркозависимым. И хотя листовки снабжены куполами, верить этому нельзя, «Восход» – страшная секта!

До этого Михайлова как-то не встречалась вживую с деструктивными организациями. Иеговистов видела, сайентологов, читала статьи в газетах. Но всё это было где-то там.

Она знала, что Максим никогда не поправится, если только сам этого не захочет. Но всё-таки позвонила. Но в последний момент ей стало стыдно, и она сказала растерянно:

– Вы знаете, я … я… каждый вечер пью… коктейли. Уже просто не могу без них.

– Да, это уже зависимость! – грозно заявил невидимый собеседник. – Мы можем предложить вам пройти реабилитацию в нашем центре!

– А сколько это стоит?

Денег всё равно не было.

– Само содержание в центре бесплатное, но ваши родственники должны будут оплатить ваше питание!

У Михайловой не было родственников, и у Максима – тоже.

– Где вы живёте?

– В Щёлочи.

– А я, вообще-то, из Химок… Меня зовут Алексей, а куратора из вашего города – тоже Алексей. Мы вам перезвоним.

Они звонили в тот же день, но Михайлова не услышала. И на следующей неделе, в девять утра, когда рядом был Максим, – Катя не могла ответить при нём. И больше ей из церкви «Восход» не тревожили. Но семя было посеяно.

Год спустя Михайлова познакомилась с детьми Божьими. Они проводили евангелизацию12 в парке, раздавали маленькие гедеоновские Евангелия13 без подписи Святейшего Патриарха. Впрочем, Михайлова о подписи и не знала, у неё в доме с 90-х годов были только такие. И одно такое синенькое Евангелие Максим подарил на день рождения Родиону – «для души».

Тогда она очень удивилась самонадеянности евангелизаторов – как будто мы в Саудовской Аравии живём! Но Михайлова давно замкнулась в своём мрачном, страшном мирке, и не знала, что происходит в жизни. Просто во время её детства это было модно, все гордо покупали Библии, вот она и решила, что все всё знают.

Но Михайловой понравились евангелизаторы. Одиночество завопило в ней, как фигура на картине Эдварда Мунка «Крик». Она расспросила ребят, не из «Восхода» ли они. Нет, к тем ходить не надо, они плохие, но всё равно наши братья в отличие от язычников-православных. Есть ли ребцентры? Да, есть. Так Михайлова получила приглашение в «церковь». Она не была секретной, имела регистрацию, описание в Яндекс-картах, полузакрытую группу «ВКонтакте» и закрытую в «Одноклассниках».

Но самое смешное, что церковь детей Божьих, располагалась рядом с её работой, окна в окна! Два домика, разделённые сеткой-рабицей. Такой бедняцкий двухэтажный коттеджик под двухскатной крышей, обложенный виниловым сайдингом жёлто-пастельного цвета. И никаких опознавательных знаков.

Михайлова всегда жила мрачно и серо: нелюбимая, низкооплачиваемая работа, муж-пьяница. Она чувствовала себя сестрой Керри, проживающей с Герствудом в Нью-Йорке на последние деньги, и не имеющей возможности продемонстрировать на Бродвее новый необычный наряд. В «церкви» ей понравилось, – интересно же, необычно! Перед началом «собрания», словно в датском фильме «Слово»14, всех встречал у входа улыбающийся «святой Пётр» Валера Явлинский в сером костюме, пожимая руку. После давали бутерброд с колбасой и сыром. «Святым Петром» стражник, конечно же, не назывался, просто считается, что он стоит у входа в рай.

В конце богослужения на экране проецировались адреса домашних общений. И Михайлова пошла сразу же. Хозяйка, Светлана Михайловна Явлинская, очень ей удивилась, но выгонять не стала. Оказалось, что по их законам и права не имела: «человек пришёл к Богу!»

Михайловой очень понравились эти домашние собрания. Приходили братья и сёстры, близкие ей по возрасту, но она ни с кем не подружилась. А Раиса Михайловна, годившаяся ей в матери, сама набилась, и Катя оказалась не против.

Но в церкви она выдержала только четыре месяца: вскоре ей это надоело, и она перестала приходить на воскресные молитвенные собрания.

В журналах пишут: попробуй только пропустить служение в американской «церкви», тебе тут же оборвут телефон (в современном варианте – разрядят мобильный) и пастор, и прихожане! Ничего подобного! Умер Максим, и Бог с ним! Звонила только Раиса Михайловна, и Екатерина всё время находила оправдания своему отсутствию.

Раиса Михайловна, в отличие от других сестёр и братьев, была очень умной и продвинутой женщиной. В прошлом врач-хирург, она зарабатывала на жизнь торговлей тряпками вразнос, а на вырученные деньги умудрялась содержать съёмную квартиру, взрослых детей в Грозном и Пятигорске, печь пироги для церкви и помогать нуждающимся. И ещё исполнять свой врачебный долг. Почтения за это в church она почти не имела, одни насмешки и презрение. Но, наверное, Раиса Михайловна относилась с этой церкви серьёзнее всех и осоляла15 её.

Покинув church под благовидным предлогом (трудно добираться в такую даль, а помощи от руководства и братьев никакой), Михайлова продолжала посещать домашние общения16 на квартире у брата Валерия Явлинского. Такая же «группа» была в соседнем Ферзёво, только собирались там не в четверг, как в Щёлочи, а во вторник, да ещё и по субботам в church, всё в семь вечера. Но в церковь на общения никто не приходил, поэтому вскоре оно развалилось. Да и по домам собирались вяло.

Послушав проповеди и исповеди-свидетельства, Михайлова уяснила, что церковь детей Божьих – прибежище для бывших сидельцев. Пастор church, Анатолий Александрович, в последний раз отбывал срок в Омской колонии, десять лет за убийство, и ещё до этого несчётное число раз за всякие «мелочи». В церковь ходили и два его зоновских друга, брат Святик Руденко и Сашик Дружинин. Первый, по отцу – украинец, по матери – чеченец, сидел три раза, первоходка – за угон мотоцикла; а Сашик – уже за тяжкие и особо тяжкие преступления против личности, побои и убийство. Святика пастор вывез из родного Омска, где тот падал духовно (кололся), а Сашик уже давно был отлучён за систематическое пьянство. Даже сестра Раиса Михайловна в 90-е три года отсидела в Ставропольском крае, – «случайно» проткнула первому мужу сердце. Ей дали пять лет колонии, но освободили по амнистии в честь 50-летия Великой Победы как многодетную мать. Это жена брата Сашика, сестра Юлия, гнобила её на съёмной квартире.

На домашнем же общении по нескольку лет разбирали какую-нибудь новозаветную книгу. Брат Валера играл на гитаре, и все исполняли христианские гимны. Не петь было нельзя. Приходило же, самое большее, четырнадцать человек (как и к отцу Алексию).

Здесь ругали братьев-харизматов, классических пятидесятников, ислам как «сатанинскую религию», но самым главным врагом оставалось православие.

До Котова не доходил общественный транспорт, но бабок на молитвенные собрания доставляли на машинах. Михайлова даже думала, что на свой бензин, но всезнайка Раиса Михайловна сказала, – нет, всё компенсирует церковь! Возили и любимчиков пастора Анатолия, в число которых они с Раисой Михайловной не входили.

Пастор на общении как-то гневно спросил, почему сестра Михайлова больше не ходит в церковь. И ей так хотелось сказать: «Меня же не возят!» Но она не отважилась, и пролепетала нечто невразумительное:

– Потому что я не могу так далеко пешком ходить…

Раиса Михайловна горячо закивала.

– А ты потихонечку, – «посоветовал» брат Святик.

Брата во Христе Святослава Руденко Михайлова прозвала бароном Апельсином, брюхо которого, слуга, «обливаясь потом», возил на тележке. Раиса Михайловна, оказывается, очень любила «Чиполлино» и читала сказку своим детям на ночь. Герцога Мандарина они в общине не отыскали, а за синьора Помидора вполне сошёл пастор, которого за связь с уголовным миром они прозвали Толяном.

Так вот, барон Апельсин Святик сам явно не прошёл бы пехом трёх с половиной километров, да ещё и с препятствиями! Гололёд, нечищеные и разбитые дороги, отсутствие тротуаров и освещения, поток машин, железнодорожное полотно… В старой, ещё не запрещённой за экстремизм «Сторожевой башне», Михайлова читала трогательную заметку, как в Индонезии свидетели Иеговы добираются до своего воскресного собрания вплавь! А в газете «Моя семья» – как аргентинские дети идут в школу по подвесным и верёвочным мостам, рискуя сорваться в пропасть!

И Толян изрёк важно, как поступил бы, наверное, сам синьор Помидор:

– Я компенсирую тебе проезд! Буду перед служением двадцать восемь рублей давать. Я понимаю, что нужно потратиться…

– Так проезд-то уже сорок! – заметила Раиса Михайловна.

Весной правительство Московской области придумало карту «Стрелка». По безналичному расчёту проезд обходился в двадцать восемь рублей, за наличный – сорок. У Раисы Михайловны эта карта два первых раза не сработала, и та в гневе её изорвала. Нервные все какие-то.

А Толян общественным транспортом не пользовался и не знал таких тонкостей: он купил «Тойоту» в кредит, который «выплатила церковь».

«А если его «отлучат», то машину отнимут?» – спросила Катя.

«Нет! Согласно Библии, подарки назад не забираются!» – гневно вскричала Раиса Михайловна.

– Я – не побирушка, и ни у кого жить на содержании не собираюсь! – отрубила Михайлова.

Товарищ пастор дар речи потерял, выпустив в ответ лишь обрывки слов.

Действительно, а как она будет выглядеть, если станет по утрам бегать за Толяном, как сучка? А если он в отъезде будет, в своей любимой Германии (церковь относилась к американо-германской миссии)? У кого ей тогда милостыньку-то просить? У брата Валеры? Или хачика Агайка, который, как и брат Явлинский, метит на его место? Последний называл Толяна «преподобным», как англиканского священника. «Это же хамство!» – сказала Раиса Михайловна.

Когда настал июль, очередной жилец потерял работу и съехал. Надо было как-то добывать еду. И в воскресенье, с утра пораньше, сестра Михайлова деловито отправилась в church. За бутербродами.

Стояло лето, погода чудесная, дорога проходная. Идти по глухой окраине – одно удовольствие. Катя сфотографировала на свой старый, но верный смартфон «Нокия», собранный в Венгрии, умирающую речку Котовку, убранную в трубу под дорогой, и на фотографии отразился чудесный пейзаж, что картина Архипа Ивановича Куинджи.

– Давно тебя не было… – неприязненно и подозрительно сказал брат Агайк.

– Но, я же пришла!

– А почему не ходила? Христос простил, и ты должна прощать!

Удивительно, но среди Божьих детей (кроме бабок), никому и в голову не приходило, что человек может долго и тяжело болеть. Никто никем не интересовался, только избранными. Все сразу думали об обидах, которые необходимо прощать, потому что в церкви махрово цвели хамство и сплетни. Или что человек может трудиться. Но работа в воскресенье не особо поощрялась, Толян орал: «Надо взять с собой Христа!!!»

И сестра Михайлова, пока никто не видел (Раиса Михайловна уверяла, что камер в церкви нигде нет, «зачем они нужны?»), набрала себе дорогих и вкусных чайных пакетиков ''Greenfield''.

Служение оказалось интересным (Толян выехал на евангелизацию в Прибалтику, будто там живут сплошные магометане и буддисты). У него хорошо получался воскресный церковный конферанс.

Здесь, в этой church, всех поздравляли с воскресным днём, пастор молился за богослужение, хором читали Отче наш, какой-нибудь брат – псалом на выбор. Исполнялись гимны «перед началом собрания» (слова проецировались на большом белом экране, и соседи следили, чтобы все пели). И две проповеди разных проповедников.

Бразды правления временно перешли к брату Агайку. Его проповеди слушать было вообще невозможно, и сестра Катя спускалась вниз, что не возбранялось. И видела, как церковные дети сидят в кухне с чужими взрослыми и пьют себе чай с печеньем.

Женщины здесь тоже должны носить платки и юбки до пят, но не все соблюдали, особенно молдаванки, которых было много. И сестра Михайлова противилась. И девяностолетний старец Фёдор Константинович Крестовоздвиженский обозвал её «лесбиянкой» и купил клетчатую юбку, но сестра Михайлова передала её в помощь Донбассу. Вещь же новая…

Раиса же Михайловна наносилась платков ещё в Чечне. Правда, на сей счет, говорила злобно:

– У нас нет такого хамства, чтобы заставлять женщину носить платок! Везде продаются косыночки, повязочки… Когда я жила там, то носила.

Сестра Раиса Михайловна не всегда надевала в американскую церковь платок, но если повязывала, то исключительно красивый: то алый, то изумрудную косынку, изумительно подходящую к белым волосам. Ал лал, зелен изумруд. А вот брюк она не носила, как Катя – юбок.

В старой «Международной христианской газете» один пастор писал, что «женщины носят брюки женские, а не мужские».

Раиса Михайловна, у которой не было дочерей, одни мальчики, очень хотела, чтобы новая сестра выглядела, «как настоящая христианка». Но Михайлову от слова «христианство» уже тошнило как от аналогового «сектантству». Вот православие – другое дело. А эти Иваны, родства не помнящие! С чего они решили, что америкосы – самые умные?

А Раиса Михайловна надавала ей «христианских» летних юбок. Пришлось надевать, раз уж она «идёт на промысел», – самую модную, ультрамариновую, из воланов. Катя чувствовала себя в ней голой.

Женщины в церкви детей Божьих на служении имели право спеть песенку или прочесть стишок. Две бабки, мать Валеры, и другая, Клотильда Фёдоровна из Ферзёва, всегда читали стихи собственного сочинения по тетрадке. Но сейчас брат Валера со всем выводком был в Ялте, а другая стихотворица – в Краснодаре у сына.

– Кто хочет сегодня послужить? – спросил брат Агайк в антракте между проповедями.

– Ой, а можно я? – оживилась сестра Михайлова.

И вышла к микрофону, и прочла стихотворение Эмилии Бронте «Моей душе неведом страх». Было очень странно слышать свой голос по бокам, из двух мощных колонок.

– Аминь! Благодарим! – по традиции ответил зал.

Раисы Михайловны в зале не было, она как раз спустилась вниз присмотреть за обедом. Узнав, что «воспитанница» приняла участие в служении, женщина расцвела:

– Слава Богу!

После богослужения проводилась вечеря любви – чаепитие с бутербродами. Специальный человек, брат Гена, нёс служение снабжения, закупая в гипермаркете каждое воскресное утро сыр, варёную колбасу, белый хлеб, чай и сладости. Но такая благодать была не везде: сёстры сказывали, что в главном доме молитвы страны бутерброды полагались только членам церкви. А может быть, и врали: это же бывшие пятидесятницы, не совсем в себе от видений и прочих «действий Духа Святого».

И всё богослужение Михайлова испереживалась, что ей не удастся взять домой бутербродов. Но всё обошлось, Раиса Михайловна пособила.

– Вон Елена Даниловна всё время бутерброды домой собирает! А ведь не такие уж они и бедные! У её дочери – машина хорошая!

Толяна не было, и в church дышалось легче. Да и много кого не было: молдаване и прочие потянулись на родину, как караван гусей. Места в машинах стали на вес золота, и возили только бабок, на местном диалекте – сестёр-стариц, хотя у их детей и внуков имелся собственный автотранспорт.

Теперь сестра Михайлова с нетерпением ждала воскресенья, но не только из-за бутербродов: у неё появился стимул, и к каждому богослужению она готовила духовное стихотворение. Энн Бронте, «Кающемуся»; нет, слишком мрачно, и свечной атрибутики у детей Божьих нет, поэтесса – дочка англиканского священника. Вот иеромонах Роман, но его нельзя: дети Божьи ненавидят и высмеивают Богородицу, хотя должны почитать всех библейских героев! Называют же они своих отпрысков Давидами и Евами!

Но всё хорошее быстро заканчивается: на Жатвенной, самом главном празднике детей Божьих (его православные аналоги – Медовый, Яблочный и Ореховый Спас), Елена Даниловна, горбатая сестра-старица с тремя палками для подпорки, полезла в драку:

– Не трогай плов, ты не наша!

Брат Сергей Иванович Худолеев, главный помощник Толяна, мотавший срок в Сосновке за разбой с обрезом, и то сказал:

– Елена Даниловна, сестре трудно. Может быть, это вы – не наша? Никто из вас на уборку церкви никогда не приходит, а она вчера пришла и сделала всё, что ей сказали!

Да, накануне Катя вымыла окна и распутала вместе с Асмик гирлянды осенних листьев. И на сельскохозяйственную выставку принесла большой кабачок, – выпросила у знакомых огородников.

– Нет, она наша! – взъярилась Раиса Михайловна.

Плов со свининой и дурно пахнущим нутом, а также картошку с мясом, готовил по праздникам, а также к приезду начальства из миссии в Германии, брат Агайк. Они с женой Асмик родились в Самарканде, и не знали ни армянского языка, ни армянской кухни. Покупка ингредиентов компенсировалась церковью. Сестра же Раиса Михайловна готовила на свои, заискивающе спрашивая пастора Толяна, нужны ли будут пироги, а он огрызался, что ещё не знает.

На Кавказе же принято угощать, это – дело чести.

В пол-одиннадцатого ночи позвонила Раиса Михайловна:

– Катенька, ты почему ушла? Из-за Елены Даниловны, что ли? Сами-то выносят сумками! Всё равно ведь выкинут, а человеку не дадут! Я и Шурочке сегодня дала плова из котла: один сын у неё повесился, другой в тюрьме, и зарплата шесть тысяч. Я знаю, что такое голод! Я после развода жила одна с тремя детьми, варила молочный суп, крошила туда чёрный хлеб, и мне, бывало, уже ничего не доставалось, только маленький кусочек хлебушка! У меня пухли руки, у меня пухли ноги! Верующие!

У детей Божьих, как и у масонов, считалось, что «брат должен помогать брату». Но молдавской цыганке Лянке Руссу, «крещёной сестре», на её слёзы о раковой опухоли никто не дал денег, только чеченка Раиса Михайловна – последние четыреста рублей: «Возьми, сестра, если тебе это поможет».

В этой church издавна была своя священная корова, сестра Елена Даниловна. Никто так и не заметил, что внуки-безотцовщина давно выросли, дочь-медсестра купила машину, и у неё у самой инвалидная пенсия – восемнадцать тысяч рублей. В church намечалась новая «голодающая» – Галя Явлинская, жена Валеры, хотя они жили в новостройке, он ездил на «японке» с правым рулём, и собирались переезжать в коттедж. Четверо детей же!

– Деньги на церковь дают американцы, – продолжала выдавать корпоративные тайны сестра Раиса Михайловна. – Вон в прошлом году, когда тебя не было, они приезжали проверять, как расходуются средства, я для них варила! Сколько же они жрут!

Но сестра Михайлова решила за бутербродами в церковь больше не ходить. До того опуститься, опозориться! Да не умрёт же она без их колбасы и сыра!

И вправду не умерла, будто ничего и не лишилась.

Но к Валере ходить ей нравилось.

А тут и новая развлекуха подвернулась: церковь харизматов веры евангельской «Дом Петра», лифт в 90-е годы, машина времени. Интересно, а у них есть ребцентры?