Читать книгу Каббала - Артур Эдвард Уэйт - Страница 3

Всем образованным людям, особенно тем, кто интересуется духовными вопросами, которым адресовано данное исследование, известно, что Каббала является определенной формой эзотерической философии и притязает на глубокие тайны. Большинство тех, кто ею интересуется, считают такие притязания обоснованными. Вряд ли им нужно разъяснять, что так называемая каббалистическая литература возникла в среде еврейства в христианскую эру, последовавшей за рассеянием евреев и разрушением Святого града. Данная литература резко контрастирует со Священными Писаниями Израиля, ясными и красивыми, в то время как каббалистические тексты иногда являются непонятными и их восприятие требует огромного напряжения. Библия ориентируется на человека, Каббала вообще не обращается к человеческим чувствам, и, чтобы рассмотреть перспективу мира Каббалы, необходимо, в сущности, полностью поменять нашу интеллектуальную оптику.

Со всех точек зрения значение Каббалы трудно переоценить. Она связана с подпадающими под рубрику мистических текстами, и по уже сложившейся Традиции существуют все основания считать их вершиной этого явления. Каббала выступает как элемент истории философии и в этом качестве давно уже вошла в европейскую мысль. В своем низшем проявлении она обусловила появление той причудливой смеси символики и процедур, свойственных ритуальной и философской магии XIV–XVII столетий.

В сравнительно более поздний период Каббала была включена в историю алхимии; ею окрашены многие странные обычаи и верования, которые мы, не совсем отдавая себе в том отчет, называем предрассудками. Во всяком случае, одежды, в которых часто предстает это явление, по своему покрою во многом каббалистические. Если считать, что магия, алхимия и астрология содержат некое сокровенное объективное знание, то это объясняет особый пиетет, с которым, по меньшей мере, гипотетически, относятся к Каббале их приверженцы, потому что, по их мнению, лишь через эту открыто сверхчувственную литературу пролегает дорога к тайне. Однако это так с теософской позиции. Применительно к жизни и сознанию ее вклад в мысль прошлого, ее притягательность признаются и в настоящее время.

Задачами данной работы является всесторонний анализ общего содержания и истории Каббалы, установление связи с другими формами сокровенной Традиции, рассмотрение ее влияния и значения с разных точек зрения и ее вклада в эзотерическую науку о душе. При этом следует учитывать ограниченность и требования английских читателей, не знающих мертвые и живые языки, на которых, за редким исключением, в настоящее время доступна каббалистическая литература. Современный читатель не имеет и не может иметь опыта восприятия данной темы, которая относится к эзотерическим учениям и, соответственно, излагалась ранними толкователями непонятным языком. Причем необходимо помнить, что этот труд предпринят христианским мистиком и рассчитан в основном на мистически ориентированных людей. Предлагая этот материал на их суд, автор выделяет те направления умозаключений, волнующие его в наименьшей степени, причем сознательно акцентирует некоторые из них. В Англии непосредственно по этой теме были изданы лишь две книги. Одна – общий, но вполне удобочитаемый очерк доктора Гинсбурга[3] носящий, скорее, критический, чем дескриптивный характер и написанный с откровенно враждебной позиции. Вторая книга принадлежит перу С. Л. Макгрегора Мазерса[4], но она представляет собой преимущественно перевод латинских источников с комментариями и охватывает лишь незначительную часть обширной каббалистической литературы. В данном исследовании ставится определенная цель – показать в широкой перспективе общую картину Каббалы не только мистикам, но и всем интересующимся философией и историей, а также тем, кого привлекают неторные пути в мир литературы, в который Дизраэли-старший, несмотря на право первородства, не отважился вступить.

Упоминания о великой литературе, которая якобы существовала ex hypothesi с незапамятных времен в еврейском мире, впервые появились в XV в., когда Пико делла Мирандоле совершенно случайно посчастливилось купить у безымянного еврея необычные манускрипты. Это ценное свидетельство прошлого могло бы остаться незамеченным, если бы не попало в руки этого человека и не привлекло его внимание. Этот поборник «примирения философов» посвятил несколько судьбоносных лет исследованиям своего приобретения, исколесил ради этого всю Европу, и его старания были не напрасны. Сам Пико делла Мирандола приобщился к еврейской теософии благодаря Элиасу дел Медиго, трудившемуся на кафедре в Падуанском университете. По просьбе Мирандолы Элиас дел Медиго подготовил два трактата о Разуме и о Пророках (1481–1482), которые были написаны на еврейском языке, но, по-видимому, так и не вышли в свет. Его трактат также на еврейском языке De Substantia Orbis (1485) был опубликован в Базеле лишь в 1629 г. и был переиздан в Вене в 1833 г. с комментариями Исаака Реджио.

Пико делла Мирандола в свое время был известен как человек с критическим мышлением: так, он указывал на ложные притязания астрологии. Однако следует отметить, эта эпоха отличалась некритическим подходом к аутентичности произведений, которые имели сложившуюся, но не подтвержденную репутацию древних, еще меньшее внимание уделялось в то время проблеме авторства. Представляется, что мы уже отмечали ту опасность, которая подстерегала каждого, вступившего в эту область исследования. По нашему мнению, сомнение в том, что Зогар является, несомненно, главным каббалистическим кодексом, включает подлинные высказывания рабби Шимона бар Йохая, фактически означало, что возникает вопрос об авторстве Пятикнижия, т. е. открывало широкий простор для спекуляций.

Однако вскоре наступило время, когда сокровище Пико делла Мирандолы подверглось критическому анализу и была предпринята попытка отличить поддельный Зогар от подлинного. Первый представлял собой творение некоего Моше де Леона, появившееся в XIII столетии. Возраст и ценность второго, подлинного Зогара не установлены. Это различение является чисто умозрительным, так как никто никогда не видел второго Зогара. Возможно, это не имеет смысла упоминать, но отметим вскользь, что приобретенные Пико делла Мирандолой манускрипты – именно то творение, которое на протяжении свыше шести веков было известно как Сефер ха-Зогар. В 1651 г. французским библиографом Гаффарелем[5] был издан каталог собранных им кодексов, и в единственном переводе текста Зогара на живой язык[6] к каждому разделу составлены приложения в виде примечаний. Там приводится много ошибочных ссылок, но этот каталог в целом отражает текст: то, что в одном разделе опущено, иногда включено в другой. Хотя результаты усилий Гаффареля никоим образом нельзя считать репрезентативными в качестве некоего краткого резюме текста Зогара, не подлежит сомнению, что приобретение Пико делла Мирандолы является именно тем, что известно под названием Зогар. Тем более что альтернативный текст отсутствует, а приведенное выше предположение никого не может ввести в заблуждение[7].

Вклад Пико делла Мирандолы в распространение знания Зогара в Европе ни в коей мере не отменяет сам факт существования его подлинной версии. По нашему мнению, его латинские тезисы на сей счет не являются репрезентативными, как и все, что вышло из-под его пера. Одно является бесспорным: он был первым представителем христианского мира, кому попала эта книга, неважно в каком обличье, но в том авторитетном виде, в котором впоследствии была представлена в Кремонском и Мантуанском изданиях[8]. Отсутствуют возможности выяснить, при каких обстоятельствах эти издания появились каждое в свое время[9], но, насколько исследователи смогли проследить библиографию каббалистической литературы, другие, более ранние манускрипты Зогара неизвестны. Пико делла Мирандола первым не только имел все рукописные тома Зогара, но и выделил его элементы, допускающие христианское прочтение концепции Божественной икономии, независимо от их ценности[10]. Мы вернемся к ним в завершении этого исследования, когда нужно будет отметить, что Мирандола положил начало прочтению Каббалы в христианской перспективе. Это стали делать почти без исключения все ученые, пришедшие ему на смену, в том числе те, кто перевел Зогар на французский язык и издал его. Пико делла Мирандола скончался молодым[11], но существуют свидетельства, подтверждающие возможность реализации его великой мечты о том, чтобы сам римский понтифик папа Юлий прислушался к его красноречивым призывам и изменил отношение к Израилю в свете христианских идей в Каббале[12].

Следует отметить, что именно в этой перспективе Зогар стал известен в Европе, однако лишь через почти столетие появился человек, которого мы должны упомянуть в этом контексте, – Уильям Постель. Он первый перевел Сефер Йециру – Книгу Творения – на латинский язык, что позволило ознакомиться ученым, стремящимся к познанию европейцам с основополагающим материалом всей Каббалы, включая ее доктрину о сфирот, Божественной силе 22 букв еврейского алфавита и тайне чисел. На наш взгляд, Книгу Творения нельзя считать тем самым горчичным зерном из притчи, которое вырастает в большое дерево, поскольку Зогар не является ее развитием ни в каких отношениях, за исключением доктрины о буквах и числах. В Израиле ее определяют в качестве изначального текста всей каббалистической литературы. Вклад Постеля в наше знакомство с Каббалой, даже самое общее, представляется более существенным для наших целей, чем почти спорадические Conclusiones Каbbalisticae Пико делла Мирандолы. Постелю приписывают и перевод Сефер ха-Зогар, который стал бы неоценимым сокровищем, если бы таковой существовал и сохранился до наших дней[13]. Неизвестно, как и с чьей легкой руки родилось это предание, но через 20 лет в него твердо уверовали французские эзотерики, которые предприняли немалые усилия по его поиску, ни к чему, конечно, не приведшие. Однако для такого поиска есть основания не только в предании: знакомясь с самым известным трактатом Постеля Clavis Absconditorum, нельзя не согласиться с тем, что он хорошо знает текст и вполне мог осуществить подобный труд[14]. В нем душа Посредника трактуется как первое творение Бога и Торы (Закона), миротворца вселенной, соотносимого со сфирой Бина – Понимание, атрибуты и местопребывание которого в соответствии с Зогарой связаны со Шхиной[15]. Это не единственный момент, связывающий Постеля с главным кодексом сокровенной Традиции иудаизма, хотя мы можем лишь констатировать данный факт, не вдаваясь в подробности.

Между Пико делла Мирандолой и Уильямом Постелем, как покажем дальше, существовали такие личности, как Корнелий Агриппа и Парацельс. Но первый ассоциируется в большей степени с так называемой практической Каббалой, учениями о власти Божественных Имен, тайнами чисел, ангелологией и демонологией, почерпнутыми в основном в других источниках, а не в Зогаре. Парацельс применял термин «каббала» без всякой связи с его еврейским происхождением.

К современникам Постеля относился Иоганн Рейхлин, или Кадмион, посвятивший свои три книги под названием De Arte Cabalistica папе Льву X. В этом труде излагается доктрина мессианства, цель которого заключается в том, чтобы показать: тот, кого ожидал Израиль, уже пришел. Насколько нам известно, он первым утверждал, что на древнееврейском имя Иисус составлено из согласных Имени Яхве с добавлением священной буквы Шин, т. е. Йегешуа[16]. Рейхлин называет имена многих писателей-каббалистов, не упоминая, по крайней мере, по имени собственно Зогар. Он также является автором De Verbo Mirifico[17]. Современник Рейхлина, итальянский еврей-выкрест Петр Галатин, создал De Arcanis Catholicae Veritatis[18] – двенадцатитомный труд, построенный на каббалистических текстах в форме беседы между автором, неким Хогостратином, о котором ничего неизвестно, и Рейхлином. В этом более объемном и глубоком труде, упомянут Зогар, хотя заметно, что автор знаком с ним понаслышке. Тема труда представляет собой учение о Мессии, которая раскрывается в оригинальной форме.

Еще одно значимое имя – тоже обращенный еврей Пауль Риччи. Его трактат Celestial Agriculture[19] не оказал большого влияния. Он написал также Statera Prudentum о Законе Моисеевом, Христе и Евангелии, ряд других трактатов, в том числе о деяниях каббалистов, напечатанное в Нюрнберге в 1523 г., но все эти произведения были осуждены.

Цель предисловия заключалась в том, чтобы показать в общих чертах условия, в которых в Европе стал известен главный текст Каббалы. Впоследствии каждому христианскому исследователю и писателю, раскрывавшему эту тему, будет посвящена отдельная глава. Сейчас нам достаточно отметить, что с самого начала в изучении каббалистической литературы вне еврейства участвовало немало христианских ученых и что объектом их интереса были христианские элементы, содержащиеся в сокровенном еврейском учении – в первую очередь в Зогаре и потом в связанной с ним литературе.

Для тех, кто читает это исследование с философской и исторической точек зрения, следует раскрыть его главную тему и причину его ориентации на определенный контингент. По нашему мнению, деструктивная критика доктора Гинсбурга темы Каббалы привела к тому, что она выпала из поля зрения английского ученого мира. В области чисто научных метафизических или исторических по направленности исследований – в период, предшествовавший написанию этого труда, – совсем не проявлялся интерес к предмету, как и в момент выхода его в свет, но это отнюдь не из-за критики доктора Гинсбурга. Со времен Роберта Фладда и Томаса Воэна, Кадуорта и кембриджских неоплатоников существовала определенная категория ученых, для которых все, что связано с Каббалой, представляло особый интерес, и она сейчас, пожалуй, еще более многочисленная, чем до 1865 г. Это более значительная группа в плане интеллектуальном, чем может представить академический читатель в силу отсутствия знакомства с представляющей ее литературой. Имеются в виду исследователи и мыслители из теософских и эзотерических кругов, хотя само это обозначение является недостаточно точным и обычно относится к людям, не слишком почитаемым в академическом мире. Существует мнение, будто адепты подобных учений придерживаются их, так как не способны к серьезным научным занятиям и занимаются пустяками. Но те, кто упоминается выше, не заслуживают подобного презрительного и высокомерного отношения. Они верят в непреходящую ценность сокровенной религии, вернее, некоей мистической Традиции, восходящей к истокам человеческой истории. Сравнительное изучение религий не является абсурдным и необоснованным в плане выведения некоего общего знаменателя. Главное – оценка его достоверности. И в этом смысле Каббала, как мы уже отмечали, выступает не только сокровенной теософией, т. е. Богопознанием еврейского мира, но и особым каналом, по которому сообщается та Традиция, о которой идет речь. Поэтому вполне резонно и, более того, неоспоримо, что данное исследование в первую очередь, если не исключительно, представляет интерес именно для теософов и мистиков, чьи взгляды имеют жизненно важный характер, а все прочие – преходящий. Признание Каббалы в качестве раздела или духовного центра сокровенного учения означает, что ее изучение является своевременным и необходимым.

Из этой предпосылки следует вывод, что Каббалу необходимо рассматривать не только как мистическое учение в общепринятом смысле, но и собственно с мистической точки зрения, помня о вере в сокровенное учение и других смежных вопросах, требующих пересмотра со стороны тех, кто их задает. Если в процессе исследования нам придется развенчать некоторые ложные представления и отнести их в область фантазий, где им и место, и поместить сферу мистицизма в подобающие границы, мы по праву сможем полагать, что снискали оправдание своих намерений в глазах тех, кого стремились освободить от иллюзий. Следует отметить, что по самой своей природе мистика не основывается на так называемых оккультных науках или оккультной философии, тогда как в исторической перспективе она связана с любой – народной или эзотерической – Традицией прошлого[20].

Наконец, необходимо подчеркнуть, что это исследование не адресовано представителям иудейской религии и что, во всяком случае по первоначальному замыслу, оно не претендует на то, чтобы внести серьезный вклад в науку о каббале, хотя, волею судьбы, в Англии оно является первым обширным изысканием в области этого религиозного наследия. Эти очерки представляют собой часть давно задуманного нами плана изучения эзотерической Традиции в христианскую эру и решения одного вопроса, касающегося самого существа этой сокровенной Традиции, как, впрочем, и всех других аспектов человеческой мысли и вопрошания. Вопрос заключается в следующем: есть ли на поверхности этой подразумеваемой сокровенной Традиции или где-то в ее глубине, или даже в самих ее недрах некий след духовного опыта, который в преддверии более адекватного определения можно назвать наукой о душе в Боге. В исторические времена она существовала в мире; она есть как на Западе, так и на Востоке, но всюду она обволакивалась тяжелыми пеленами доктрины и практики, обусловленными конкретным местом и временем, специфическими расовыми и национальными особенностями. В своей простоте и уникальности она проступает сквозь все сложные религиозные образования. Такой универсальный элемент, не подлежащий рассмотрению в формальном смысле этого термина, с одной стороны, стал предметом аналитического познания, а с другой – был признан непознаваемым для внешнего наблюдателя и стал прерогативой аскетов, а среди них только тех, кто ведет монашеский образ жизни, вдали от мира и его суеты. Задуманные нами и проведенные исследования в области мистики и представляют собой попытку высвободить это ядро из-под накопившихся чуждых напластований. Тема многообразия ее проявлений раскрывается в книгах, посвященных сокровенной Традиции. Данный же труд, предлагаемый адептам Theosophia Magna, есть не что иное, как окончательная редакция и выжимка наших предыдущих работ и монографий по Mysterium Receptionis в сознании еврейства.

Цель его – собрать разрозненное и разъединенное братство по духу, к коему причастны и мы, будучи некими свидетелями его осмысления в свете индивидуального христианского, а не иудейского мистического опыта. Следует при этом учитывать, что в настоящее время среди евреев лишь немногие в нескольких синагогах или гетто в Хорватии и Далмации проявляют интерес к этому сокровищу еврейского прошлого.

Мы считаем, что ядром Каббалы является учение о Цуре и тайне Шхины. Они представляют интерес для нас не столько потому, что выступают таковыми для еврейской теософии, сколько потому, что они сопряжены с католическим мистицизмом. На наш взгляд, что в своих высочайших поисках древние Сыны Учения стремились к тому же, что и христианские мистики, и что те проблески опыта, которые мы в редчайшие моменты ощущаем в глубине сердца, смутно – иногда слишком смутно – проступают в этих текстах. Та часть в нас, что пребывает в Боге и приобщена чувству вечности, в их достоверном видении относится к Ацилут – Близости, Вышнему миру и никогда от него не отлучена. Мы также полагаем, что подобно тому, как некоторые из нас в меру собственных возможностей сейчас знают «отчасти», ожидая познания совершенного, так и некоторые из них не лишены были внутреннего постижения той великой реальности, которую они для внешних именовали Узами единения.

Исходя из приоритетов, изложенных в предисловии, следует заметить, что, хотя время происхождения этих текстов с исторической точки зрения очень важно и достаточно подробно рассматривается, проблема древности каббалистического предания – не главная в данном исследовании. Нельзя не учитывать субъективную авторскую позицию, а нас прежде всего интересует духовное послание, которое в высшем своем проявлении несут эти тексты, а отнюдь не время их создания или проблема авторства. Пьесы Шекспира не перестали бы быть бессмертными и величайшими творениями в мировой литературе, если бы завтра вдруг доказали их принадлежность перу Бэкона или конюху из таверны «Глобус». Точно так же, если бы Сефер ха-Зогар в реальности восходил не к незапамятным временам, а к XIII в., что совершенно невозможно относительно его исходного материала, наше исследование не утратило бы смысла. Остается вопрос о ценности, жизни и сущности. Если в каббалистическом корпусе свидетельствует о себе Традиция, то и семи веков достаточно. Если же нет, то все равно дело того стоит, и исследование важно как самоцель, хотя бы по той причине, что ей, предположительно, все семь тысяч лет. Вавилонские мифы остаются Вавилонскими мифами, даже если они старше Книги Бытия; и если миф о райском саде, которым начинается Бытие, имеет в себе нечто относящееся к духовным глубинам, к реальной истории души, то сам факт, что по своей конструкции миф о падении на век или целую эпоху моложе Книги мертвых, не столь уж значим.

А. Э. Уэйт