Читать книгу Послания - Бахыт Кенжеев - Страница 52

Теплынь, лягушачья слякоть – а утром сулили снег.

Толкает меня под локоть невежливый человек

И просит на опохмелку, и дела-то – медный грош.

И сам я монеткой мелкой качусь под осенний дождь…

Как странно бренчать на лире, кадавром лежать на льду

В придуманном лучшем мире, на тридцать седьмом году.

Кепчонка фальшивой кожи, ночной адресок в руке —

Дрожит человек прохожий в замызганном пиджачке.

О чем ты шумишь, приятель? Кончай наводить тоску.

Я тоже всю жизнь растратил, сшибая по пятачку,

И долго ловил звезду я – единственную свою,

Печалясь и негодуя у времени на краю.

А всё умирать грешно нам – бездельникам, голытьбе,

Любителям-астрономам с паучьим гнездом в трубе.

На улице дождь, и мокрый, почти невозможный снег

Смерзается коркой блёклой. Кончается трудный век.

Кончается век огромный, уходит – не удержать.

Ему в подворотне тёмной газетным клочком лежать,

Забыть свой язык и имя, виною страдать двойной,

С ребятами слободскими хоккей обсуждать в пивной.

И я говорю: чего там кривить онемевший рот.

За первым же поворотом крылатый охотник ждёт.

И падает луч на площадь, и сердце летит за ним,

Узнав стреловидный росчерк под ордером розыскным.

И ляжет в полях пороша, и егерь выйдет на след.

Ему дорогое – дёшево, дарёному счёта нет.

И щеголь в ночной витрине, калека среди теней,

Стирает багровый иней с крахмальной груди своей.