Читать книгу Послания - Бахыт Кенжеев - Страница 64

Мой добрый Милославский, с Рождеством

тебя Христовым. В нашем Монреале

на две недели позже свистопляски

коммерческой, когда католик честный

отпраздновал уже и Новый год,

и ёлку полувысохшую вынес

навстречу мусорной телеге, мы

его справляем тихо, без затей:

негусто с православными в Канаде,

и те, сам знаешь, больше ждут весны

и светлого Христова Воскресенья.

В газете из Парижа, доходящей

с изрядным опозданием, встречаю

твои статьи о храмах, о легендах

Святой Земли – а это значит, ты

благополучен – не убит арабом,

не выслан из державы иудейской

верховным раввинатом. Но, признаться,

скучаю по твоим рассказам, по

пространным, страстным письмам. Где новеллы,

где твой роман заветный? Неужели

тебя, мой друг-прозаик, так смутили

реформы на Руси? Властитель дум

там ныне – журналист-разоблачитель,

экономист, умеющий расчислить

сравнительные выгоды оброка

и барщины, да автор престарелый

когда-то запрещённых откровений

двадцатилетней давности. Кипит

отечество, пристрастно выясняя,

насколько голым был король покойный.

Там, на полях литературных схваток,

один зоил клеймит другого, третий

провозглашает русскую идею,

обоих упрекая – то в мздоимстве,

то в верной службе прежнему тирану.

Теперь в народе новые герои —

ремесленник, купец, изобретатель,

единоличник. Бедные поэты!

Им впору хоть топиться, как писал

несчастный Баратынский. Но тебе

не стыдно ли, мой добрый Милославский?

Когда недобросовестный подрядчик

возводит храм на зыбком основанье

из скверного песчаника и сам

находит смерть в развалинах, когда,

всем миром по ассарию, по лепте

собрав, постановляют строить новый

похожий храм – смутится ли певец,

сжимающий возлюбленную лиру?

Литература выше перестройки,

мой Милославский. Даже если там,

на родине, соорудят хрустальный

Дворец Предпринимателя, ремёсла

вдруг возродятся, в лавках зеленных

пахучей грудой лягут апельсины

из Палестины, новый Ломоносов

прославит просвещённого монарха —

я и тогда, чуть обернусь, увижу

твой страшный Харьков – мытарей, блудниц,

разбойников, в отчаянии жизнь

хватающих рукою перебитой,

и Сына Человеческого, молча

глядящего в слепые их глаза.