Читать книгу Весьёгонская волчица - Борис Воробьев - Страница 6

Утром, чуть посветлело, Денисов встал на лыжи и покатил в село. Даже и не поел, торопился: медвежонок всю ночь пищал и скребся в лукошке. Жена удивилась, увидев его так рано: не случилось ли что худого? А узнав, для чего он примчался, вовсе открыла рот.

Соску она нашла, сбегав к кому-то. Сунув в карман полушубка три пирожка, Денисов скорей поспешил назад. Когда он вернулся, медвежонок все так же пищал.

– Счас, милок, счас, маленько еще потерпи…

Растапливать печку не было времени. Денисов разжег на шестке лучины, согрел молоко, надел на бутылку соску и, вынув медвежонка из лукошка, положил его себе на колени.

– Ну, разевай роток.

Но медвежонок даже не думал брать соску. Пищал и извивался.

– Да не вертись ты! Ты только попробуй, потом тебя за уши не оттащишь! – уговаривал Денисов. Выбрал момент и всунул соску зверенышу в рот. Тот поперхнулся, попробовал выплюнуть, но Денисов крепко держал упрямца. – Ну давай же, давай!

Какое там «давай»! Медвежонок не просто запищал, а завопил, и Денисов, перепугавшись – подавится еще, – отдернул руку с бутылкой.

– Чтоб тебя приподняло да шлепнуло, дурачок! Не хочешь по-хорошему, по-плохому накормим, не для себя стараюсь!

Взяв чайную ложку, Денисов зачерпнул молока и, расцепив медвежонку зубы, насильно влил молоко ему в пасть. И тотчас же пожалел об этом: медвежонок, захлебнувшись, зафыркал, зачихал, и молоко у него полилось обратно даже через нос.

Но как же тогда накормить? Опять, что ли с тряпкой возиться?

Медвежонок, измученный долгим тисканьем, весь мокрый от молока и не понимавший, чего от него добиваются, уже не хотел брать и тряпку, и Денисов, сам измученный не меньше его, положил медвежонка обратно в лукошко.

Найда заскреблась в дверь чулана, прося выпустить. Ах, елки-моталки, хозяин, называется, совсем голову потерял: собака с вечера не кормлена и на дворе не была! Денисов открыл чулан, выпустил Найду, а пока она бегала, он приготовил еду. Поставил чашку перед собакой – и вдруг подумал: а может, ей подложить медвежонка? Он же как есть щенок, разве чуть больше.

Обрадованный такой мыслью, он подождал, когда Найда доест и уляжется на место, а потом взял медвежонка и вошел в чулан. Присел перед Найдой.

– Выручай, – сказал. – Пускай пососет сирота, а то окочурится.

Но Найда, потянув носом, оскалилась и зарычала.

– Да ты чего? – удивился Денисов. – Чего ты рычишь? Такой же кутенок, как и твои.

Однако его тон не подействовал на Найду. В желтых глазах собаки метались злоба и страх, она продолжала рычать, и Денисов отнес медвежонка назад. Ломал себе голову: как объегорить Найду, заставить ее принять медвежонка? Какой-то способ, наверно, имелся, но Денисов никогда не вникал в такие дела и не знал этого способа. Тут должен был кто-то помочь, надоумить… «Может, Федотыч знает? Может, слыхал от кого, как собаки и кошки кормят приемышей? Я еще в школе читал, как кошке подсунули соболенка».

Денисов заглянул в лукошко. Медвежонок лежал неловко, казалось, уже и не дышал, и Денисов взял в руки его жалкое и вялое тельце. Нет, медвежонок был жив, сердечко его стучало часто-часто, и это показалось неопытному Денисову верным признаком того, что оголодавший звереныш долго не протянет. Раньше хоть пищал, а теперь и не пищит, только рот открывает да закрывает.

– Эх, глупый, глупый, – грустно сказал Денисов. – Что же ты, а? И еда есть, а ты того и гляди душу отдашь.

Ночью Денисов вставал и проверял медвежонка, а ни свет, ни заря, дав сена мерину и козе, уже торопился в Ярышкино. Оно лежало у черта на куличках, – Денисов весь задохся, пока добежал до села. Спросил у встречных, где живет Федотыч, ему показали.

Медвежатник, слава богу, был дома и встретил Денисова с удивлением: не успели расстаться, уже прикатил. Отдышавшись, Денисов обо всем рассказал, и охотник с досадой воскликнул:

– Отшибло мозги мне с этой охотой! Совсем позабыл про собаку. А случай обыкновенный. Она потому и не подпускает, что всякая животина свой запах знает, а тут – медведь! Ничего, парень, ты как придешь, возьми звереныша и потри собачьей мочой. Запах медвежий собьешь, а потом подложи его к суке. Примет, не сомневайся!

– Да где я мочу-то возьму? С горшком, что ли, за Найдой ходить? Она ведь на двор бегает, дырочку в снегу сделает, и все дела.

– А тебе мало? Она сделает, а ты снег собери в какую ни то посудину. Растает – и натирай. Не бойся, не выдохнется, она у них жгучая.

Вернувшись домой, Денисов первым делом проверил медвежонка. Тот совсем дышал на ладан. Взяв из-под лавки негодную чашку, он выпустил Найду во двор, встал на крыльце, и едва собака прошмыгнула обратно в сени, побежал к лунке, нагреб в чашку снега вместе с собачьей мочой.

Когда снег растаял, на дне чашки была желтоватая лужица. «Только-только и хватит», – подумал Денисов. Он достал медвежонка, натер его и уже собирался нести в чулан, но тут в голове родилась идея. Спрятав пока медвежонка, Денисов вошел в чулан, погладил и приласкал Найду, а потом стал собирать щенят в подол рубахи. Найда глядела тревожно, но противиться хозяину не решилась. А Денисов вышел из чулана и закрыл за собой дверь.

Положив щенят на пол посреди избы, он в эту же кучу положил медвежонка. Не прошло и минуты, как щенки запищали, сперва потихоньку, потом всё громче и отчаяннее, и тотчас за дверью чулана заскулила и заскреблась Найда. Но Денисов не торопился впускать ее. Его расчет был прост: пусть Найда немножко посходит с ума, – не умрет, зато, когда он ее впустит, кинется таскать щенят на место, и в этой спешке унесет медвежонка. Сама – вот что главное. А там пусть разбирается, кто свой, а кто чужой.

Пока все шло по задуманному. Щенята пищали всё громче и расползались по полу как тараканы, а Найда уже рвалась из-за двери, но Денисов подождал еще немного, прежде чем открыл ей. И лишь открыл – Найда как сумасшедшая бросилась к первому попавшемуся щенку, схватила его пастью и юркнула в чулан. Вернулась, схватила второго, третьим оказался медвежонок, и Денисов с опасением ждал, что Найда заметит ошибку, но никакой заминки не произошло, и собака не угомонилась, пока не перенесла в чулан всех щенят.

«Клюнула, ей-ей клюнула!» – радовался Денисов, однако вошел в чулан, чтобы убедиться.

Найда жалобно заскулила, и он поспешил ее успокоить:

– Ладно, ладно, не бойся! Не нужны мне твои цуцики. Давай корми.

…Время проходило незаметно. Медвежонок жил у Денисова уже третью неделю, и хотя за этот срок заметно перерос своих сводных братьев и сестер, они уже давно глядели, а он всё ещё оставался слепым. Но скоро и он должен был проглянуть, потому что Федотыч сказал, что медвежата проглядывают после месяца. Кстати, сам Федотыч на кордоне не объявлялся, хотя обговоренный срок уже прошел. Видно, что-то держало охотника, и это было единственное, что омрачало хорошее настроение Денисова, наконец-то пришедшего в себя после злосчастной охоты и переживаний, связанных с медвежонком. Федотыч, этот таежный Илья Муромец, пришелся Денисову по сердцу, и он с нетерпением ожидал его, присмотрев между делом неплохого, по его мнению, кобелька из помета. Но здесь последнее слово, конечно, оставалось за Федотычем, который знал все собачьи достоинства несравненно лучше Денисова.

Однако Федотыча всё не было, и Денисов, наверстывая упущенное, с головой влез в дела, и каждый день с всевозрастающим интересом, какой пробуждается у человека нежданно-негаданно столкнувшегося с удивительным, наблюдал за тем, как растет медвежонок, вскармливаемый собакой. В этом была тайна, и присутствие рядом с ней волновало Денисова. Наблюдая за медвежонком, он наблюдал и за Найдой, неожиданно для себя увидев ее в другом свете. За три недели, что она ухаживала за своим приемышем, он узнал о собственной собаке больше, чем за пять с лишним лет, что она жила у него. И это объяснялось не сухостью его характера, а тем более не его нелюбовью к собакам – не любил бы, не завел; нет, это была черта, выработанная жизнью, привычка, по которой он относился к Найде так, словно она полагалась ему по какому-то списку или по ведомости, как например, телега или хомут для мерина, да и сам мерин тоже. Он никогда не бил Найду, не кричал на нее, вставая утром, сначала кормил ее, а потом уж ел сам, но во всем этом больше проявлялось отношение хозяина к хорошему работнику, чем признания за Найдой равенства с ним самим.

Теперь, наблюдая за тем, как растет медвежонок и как обихаживает его Найда, Денисов открывал в ней такие качества, которых раньше не замечал, хоть Найда рожала щенят почти ежегодно. Шаг за шагом собака переставала быть для Денисова просто бессловесным существом, у нее оказалось столько проявлений самых неожиданных свойств, что он только разводил руками. Чего стоили выражения остроухой Найдиной морды и издаваемые ею звуки, когда она занималась своими кутятами и медвежонком! По ним Денисов, как если бы это предназначалось ему самому, безошибочно угадывал все настроения и желания собаки. Умиротворение, владевшее Найдой, когда она, закрыв глаза и раскинувшись в самой немыслимой позе, кормила медвежонка и щенят; и нежное поскуливание, похожее на голубиное воркование, которым сзывались расползшиеся по чулану щенята; и нарочитая строгость в голосе, когда иной раз Найде приходилось и рыкнуть, чтобы утихомирить не в меру разыгравшихся деток, – всё это замечал теперь Денисов, из всего извлекал интересный опыт.

И все же самым удивительным оставалась для Денисова та легкость, с какой медвежонок признал собаку за мать, а собака приняла его за родное дитя. Нет, ты только погляди на них, рассуждал он, – снюхались! Враги ведь, всю жизнь норовят друг в дружку вцепиться, а вот поди-ка возьми их за рубль двадцать – живут и знать ничего не желают. А главное – понимают один другого! Как понимают-то, когда на разных языках толкуют, все равно что немец с русским? Ан нет, как только Найда заворчит, так у медвежонка и ушки топориком. А чуть сам запищит, у Найды аж ноздри раздуются: никак тебя, милое чадо, обидели?

А чадо-то, пусть и без умысла, но обижали. Щенята, давно прозревшие и не понимавшие, чего это их братец по-прежнему куль кулем лежит под боком у мамки, приставали к нему, приглашая побегать с ними да побороться, таскали его за уши, и Найде приходилось вмешиваться и наводить в семействе порядок. Денисов смеялся до слез, наблюдая за этим. Четверо резвых щенят изводили своей настырностью Найду, – пока она следила за одним, второй незаметно подкрадывался с другой стороны и наседал на медвежонка, который разбуженный или буквально оторванный от соска, поднимал отчаянный писк. Найда зубами схватывала нарушителя спокойствия, и, рыча, держала его, а щенок, понимая, что это рычание показное, не пугался, изо всех сил вырываясь от матери. Но иногда Найда не выдерживала и слегка прикусывала особо прыткого. Взвизгнув, тот бросался удирать и прятался в темном углу, и его визг тотчас давал знать остальным, что мать рассердилась и пора угомониться. Щенята успокаивались, собирались возле Найды и через пять минут начинали сладко сопеть носами. В чулане наступало затишье – на час, а то и дольше, в зависимости от того, сколько сил было отдано веселью и проказам.

Но скоро проглянул и медвежонок и, ничуть не удивившись, что лежит не в берлоге, где положено лежать медвежатам, а в чулане, и видит перед собой каких-то пушистиков с хвостиками крючком, быстро включился в общий настрой и общие забавы. Таким поворотом были довольны все, особенно Найда, которой отныне не надо было заботиться о том, как бы оградить одного из своих выкормышей от разбойных посягательств других. Теперь они все вместе выделывали всё, что хотели, и Найде не приходилось разбираться, кто прав, а кто виноват, когда из кучи малы раздавался чей-нибудь вопль, – обойдетесь без меня, дедушки, показывала она всем своим видом, не маленькие.

Что верно, то верно, теперь все сравнялись между собой, не было ни слабых, ни беспомощных, и пришло время переселять семейство в сарай. Щенята давно уже делали свои делишки по углам, а тут и медвежонок прибавился, и у Денисова не хватало рук убирать за всеми. Поэтому, подождав, когда медвежонок до конца окрепнет, он перевел весь выводок в сарай. Найда была давно привычна к таким переменам, а щенки – Денисов знал это – тоже быстро освоятся с новым положением, была бы мать под боком. Медвежонок? А чем он хуже других? Вместе со всеми жил в чулане, вместе проживет и в сарае. Там даже лучше – на сене.

И действительно: никаких хлопот при переселении не случилось. Видя рядом с собой Найду, малышня чувствовала себя в сарае уверенно и очень скоро обжила новое место. Правда, фырканье мерина за стеной поначалу привело малышей в ужас, но спокойствие Найды рассеяло его.