Читать книгу Весьёгонская волчица - Борис Воробьев - Страница 7

Всё не спеша, прочно и обстоятельно устраивалось, не было только Федотыча. В конце концов, Денисов дождался и его. Оказалось, что за то время, пока Денисов канителился со своими делами, Федотыч успел сходить еще на одну охоту, да не очень удачно. Медведя он взял, но тот зацепил его пса, вот Федотыч и сидел с ним все дни.

Денисов, обрадованный приходом Федотыча и потому в полной мере не прочувствовавший огорчение охотника, чуть было не сказал: ничего, мол, я тебе справного кобелька приготовил, но вовремя прикусил язык. И уже не торопился с предложением, ожидая, когда Федотыч сам заговорит о щенке. Но охотник пока что не вспоминал о нем.

– Звереныш прижился? – спросил.

– Прижился. Смотрит уже. В сарай на днях всех переселил, а то от них здесь такой дух, хоть топор вешай. – И Денисов принялся рассказывать, как всё хорошо получилось, и как помог ему совет Федотыча натереть медвежонка собачьей мочой. Рассказал и о своей придумке – не подкладывать медвежонка, а сделать так, чтобы Найда сама взяла его, на что Федотыч одобрительно покивал головой.

А Денисов, обретя слушателя, всё рассказывал и рассказывал, и более всего о том удивлении, которое испытывает, видя, как Найда кормит медвежонка и как они о чем-то лопочут между собой и понимают друг друга, хотя и не должны бы понимать, потому как он – медведь, а она – собака. Взять к примеру, его, Денисова: Найда шестой год у него живет, а разве он понимает ее? Так, по мелочи. А эти с первого дня столковались. И не должно бы, а столковались.

– Э-ээ, парень, да кто ж их знает, что они должны, а чего не должны? Я вот мужика одного знал, так с ним такое было, что и не поверишь. В лес он пошел, да на медведя там и нарвался. У мужика душа в пятки ушла. А медведь на дыбы и – на него! Так что же ты думаешь? Мужик со страху стал просить, чтобы медведь его не трогал. Смотрит ему в глаза и уговаривает, отпусти, мол, зачем я тебе, ты в лесу, кого хочешь, поймаешь. Медведь опешил, а мужик задом, задом… Тот снова к нему, а мужик за свое: не губи, у меня дома дети, не оставь их сиротами… Так пятился, пятился, и медведь от него отстал.

– Это что ж за медведь такой умный?

– А ты думаешь, они дурнее нас с тобой? Да иной хошь кому сто очков вперед даст! Помнишь наш разговор про Яшку Наконечного: браконьер отпетый. Он ведь без отца и без матери рос, у Маркела Наконечного жил в дому. Ты-то Маркела не знаешь, помер он лет этак десять назад. Вот уж медведей-то изучил! Даже не сомневался: они всё понимают. С вогулами знался, он и жену у них взял, звал Василисой, а вогулы ее по-другому звали. Эти вогулы ему говорили, что медведь может мысли твои отгадать, а не то, что речь, говорили, что раньше медведь был человеком.

– Чудеса прямо!

– Может, и чудеса. Я тебе про вогулов вот расскажу. До Маркела я только соболевал, а он как-то раз говорит: пойдем на медведя? Тебе, говорит, с твоей силой только на мишку ходить. Ну я согласился: схожу, посмотрю, авось пригодится. Ну и пошел вместе с ним и вогулами. Мне Маркел по дороге сказал: вслух медведя медведем не называй, услышат вогулы – охоты не будет, назад повернут. Ну ладно. Убили мы мишку, так, парень, ей богу концерт начался! Вогулы на него шапку надели, а сами кричат: мы, мол, не хотели тебя убивать, ёлка нас заставила.

– А это-то для чего?

– А чтоб оправдаться перед медведем. Даже и когда мясо-то ели, всё говорили, что не они, мол, его едят, а вороны, и все по-вороньи каркали. Не оправдаешься – медведь, хоть и мертвый, а встретит тебя в лесу – задерет. Ты со своим-то что собираешься делать?

Денисов пожал плечами.

– Не думал еще.

– Ладно, веди, на щенков погляжу.

Щенята и медвежонок, напуганные чужим человеком, зарылись в сено, однако Федотыч ухватил медвежонка за шиворот и извлек на свет божий.

– Ишь как надулся, лешак! – пощекотал ему брюшко. – Славный звереныш, справный! Ну а вы-то где там? – наклонился к щенятам, которые спрятав головы, но оставив наружу толстые задики, думали, что их не видно. – Дайте на вас взглянуть!

В помете было два кобелька и две сучки, но сучек Федотыч не удостоил вниманием, зато кобельков разглядывал с пристрастием. Денисову было интересно, какого из них выберет охотник – которого выбрал он сам или другого?

Первое, что сделал Федотыч, – раскрыл обоим щенкам пасти и заглянул в них, словно ветеринар, проверяющий зубы. Денисов так и подумал и обрадовался, увидев, что тут предпочтение отдано именно тому щенку, которого облюбовал он сам.

– Будь здоров зубы! – сказал не без гордости.

– Да дело не в том. Какие сейчас еще зубы?

– Чего же тогда в рот заглядываешь?

– Э-э, парень, собаку держишь, а спрашиваешь, зачем. Показать – зачем? – Федотыч опять раскрыл щенкам пасти, и только тут Денисов увидел, что у одного из них нёбо как нёбо, а у другого, которого они оба отличали, черноватое, словно покрыто каким-то налётом.

– Это что же, негодный, что ли? – тревожно спросил Денисов.

– Чудак человек. Наоборот! Примета такая – раз пасть черная, значит, злой будет, самый медвежатник. Его и возьму. Ведь бывает, еще не дойдешь до берлоги, медведь уже выскочит. Хорошо, если с первого выстрела свалишь, а ежели нет? Тут вся надежда твоя на собаку: вцепится в гачи ему, он заревет благим матом, завертится, – тут и стреляй.

– Не надоело тебе всю жизнь-то с медведями?

– Кому что, мил человек. Тебе вот и браться страшно, а взялся бы, тоже привык. Я вон всю войну соболевал, так веришь, за четыре-то года соскучился по этим самым медведям. Прикипел, тут уж ничего не попишешь.

– Не воевал, выходит?

– Не довелось. Других призывали, а мне от ворот поворот: сиди дома! Сколотили бригаду и говорят: мех давайте, пушнину, будем продавать за границу, а на эти деньги государство будет танки строить. Так всю войну в лесу и прожил. Вырвешься домой, в бане отмоешься, и назад. А ты, как я вижу, понюхал пороху.

– Понюхал, – вздохнул Денисов. – На всю жизнь нанюхался. Как уцелел, и сам не знаю.

– Да, парень… У нас в Ярышкино много хороших мужиков поубивало. А вот такие, как Яшка Наконечный, живы остались. В тюрьме он сидел в войну.

Денисов надеялся, что Федотыч заночует у него, – чего назад столько верст тащиться, когда можно сделать это с утра, но охотник, напившись чаю, стал собираться. В лубяную корзину, застеленную старым мехом, он усадил щенка, застегнул, перекинул за спину и попрощался с Денисовым:

– У меня там Разгон больной. Он, покуда я дома, так вроде ничё, а уйду, так жена говорит, сильно скулит. Не обижайся.