Читать книгу Жертва опыта - Дмитрий Игоревич Михин - Страница 9

VIII

На следующий день, в солнечную расстилающуюся пелену, что завивает удушьем парящего зноя, и капли воды, как испарины, на листьях выступают; в окно, что выходит на сад, так светит солнце, что невозможно смотреть через это раскаленное стекло; скамья, самодельная, возле дома, на которой давно проступали трещины, из которых паром выходил жар; через малину прокладывалась дорожка к сараю, у которого была открыта дверь и оттуда выглядывала множество расставленных свежих бревен; во флигеле через окна было видно, что кто-то ходил, потирая лоб; Жуча уткнулась в миску с водой; Пушок все так же спал, не обращая на жаркий день.

Петя уже собирался идти искать Катю, как его тут же остановила Марфа Ивановна и заявила, что они сегодня идут в церковь. Она сочла, что раз уж Петя в скором времени уезжает, то ему обязательно нужно сходить в церковь, чтобы причаститься к Богу. Ведь ему скорее всего это пригодиться в дальнейшем, учитывая то, что его ждет.

– Марфа Ивановна, я сейчас не могу, мне нужно идти, мне нужно кое-что сделать.

– Что у тебя за важные дела могут быть?

– Ну надо кое-куда сходить.

– Кое-куда ты потом сходишь, – решительно отрезала Марфа, – а сейчас ты пойдешь со мной в церковь, ничего страшного в этом нет, а то, когда ты еще сходишь!

– Разве это обязательно? Зачем мне это надо?

– А как же, милый мой, конечно, тебе это на пользу, ты и сам потом поймешь, что не зря сходил.

– Поверь мне, тебе это нужно, я просто покажу тебе, что там делают люди и зачем они туда ходят.

Петя недовольно согласился, хотя он понимал, что в любом случае туда пойдет, – Марфа просто так не отстала бы.

Но тут он опомнился, что если сейчас уйдет, то неизвестно, когда он сможет пойти к Кате, а идти потом он не хотел: у него не было терпения ждать. Ему нужно было прямо в сию секунду бежать. Но по сложившимся обстоятельствам ему придется идти сначала в церковь.

Когда они подходили к воротам, около них находились нищие, просящие милостыню.

Пете было жалко смотреть на них. Они были грязные, их одеяния изношены и разорваны, у одного из них не хватало одной лапти, и была видна нога – почти черная, опухшая, стертая, из пальца выступала гниль. Кожа была иссохшей, облупленной и нездорового малинового цвета с волдырями и подтеками. Бороды торчат как устрашающие иголки. У кого-то ободраны уши. И стояла вонь.

От всех них разило несчастьем, казалось, что они не живут, а находятся где-то в другом месте, сложно сказать: раздумывают ли они о своей потерянной жизни или все и так понятно. Но они начинают оживать и двигаться, когда мимо проходят люди, которые могли бы их чем-то одарить. Как это представить, что человек только и существует, когда ему протягивают подать, которая все равно не избавит его от бед.

Один из них посмотрел на Петю, что тот, конечно же, заметил и понял, что он к нему подойдет. Несчастный, упираясь о землю рукой, стал приподниматься, что давалось ему с трудом, и вцепившись глазами в глаза мальчика протянул руку и попросил ему подать, зная, что ребенок не сможет отказать.

Пете стало не по себе. Он не знал, что сказать, ему была не приятна эта тянущаяся, дрожащая к нему рука, он хотел, чтобы его избавили от него, ему не нравилось, что от него что-то хотели, тем более столь противный бродяга. Он уже жалел, что ему пришлось идти сюда.

Марфа отвела Петю от него и дала тому старику вареное яйцо, за что он ее поблагодарил, а она добавила с улыбкой:

– Бог вам в помощь.

Маленькая дорожка из камней вела ко входу церкви. Петя стал осматриваться: это была небольшая деревянная церквушка, на куполе которой возвышался величавый крест, а за ним – чистое, прозрачное небо, так легко открыто, что даже дурманит.

Ему показалось странным: «Зачем они на дом поставили шарик, а на него крестик?»

Они остановились у паперти, и Марфа сказала Пете, что перед входом в церковь нужно три раза покреститься и поклониться, прежде чем войти. И то же самое нужно будет проделать, когда окажутся внутри церкви.

Она объяснила и показала, как нужно креститься: что нужно сложить пальцы в троеперстие и что нужно касаться сначала лба, потом верхней части живота, правого плеча, а в конце – левого.

– Смотри, Петенька, три пальца, что ты соединил, – это обозначает Пресвятую Троицу – Бог Отец, Бог Сын, Бог Святой дух. Два других пальца, прижатые к ладони, говорят о двух природах Христа: божественной и человеческой. Рукой ты изображаешь крест: от правого плеча к левому, где правая сторона – место спасенных, а левая – место погибающих. Поэтому, совершая такое движение, ты просишь причислить себя к участи спасенных и избавить от участи погибающих.

Петя почему-то подумал о тех нищих у ворот. И пока они кланялись, Марфа что-то говорила после каждого поклона.

– Ну все. Теперь можно заходить. Только вести себя нужно очень тихо, понял?

Войдя внутрь, было темновато, только от свечей исходил свет, который освещал иконы. Петя почувствовал, как резко холод сменил жару: его тело охватил мороз, его трясло и он старался не показывать свою дрожь. Пришлось терпеть.

Запах ладана и воска был повсюду. Он еще никуда не прошел и не посмотрел, как он уже ощущал здесь что-то, чего никогда не почувствуешь там, снаружи. Что-то необъяснимое присутствует и дает его телу осознание могущественный силы, что знает в нас все.

Он решил пойти посмотреть, что изображено на иконах. Он ходил очень аккуратно, чтобы не издать ни звука, боясь, что совершит непоправимое преступление и все на него будут смотреть с неодобрением, после чего с гневным лицом его выгонят и его будут преследовать несчастья.

Всматриваясь в эти иконы, он не находил в них для себя ничего. Какие-то люди были изображены с непонятными кругами на голове. Кто они такие – он не знал и не понимал, что они означают собой. Но все они на него смотрели взглядом не то с упреком, не то разочарования, не то милостиво, не то неизгладимой боли, оттого, что ты наделал, и они лучше тебя знают все твои проступки, потому что, когда ты к ним подходишь, твое тело только горит и дышит, не принимая холода и других запахов, позабытыми в избалованной жизни, а они не могут не замечать, не могут не разделять с тобой твои грехи. Их глаза так и увидели все то, что совершено было твоими руками. Им так же больно, но они…

Пете становилось все страшнее, он все больше ощущал вину, но пока не понимал за что. Он призадумался, находясь в забвении. Но тут его отвлекла Марфа.

– Петенька, – обратилась она шепотом, – пойди поставь свечу. Я тут взяла с собой нам. Я тоже пойду поставлю. Когда поставишь свечу, перед святыней перекрестись, помолись, поцелуй образ, а затем еще раз перекрестись три раза, как я тебя учила.

– Марфа, я не знаю, как молиться.

– Можешь что-то попросить.

– И что же?

– Обычно молятся за здравие или упокой близких или прощение своих или чужих грехов. Только делать это надо мысленно, не в слух.

– Понял?

– Да.

– Тогда я пошла молиться.

– А куда мне поставить свечку?

– Поставь вон туда, – показала она на святыню с какой-то иконой.

Петя подошел к святыне, перекрестился перед образом, на котором изображены три божества. Взял свечу и начал зажигать ее об другую, руки от волнения немного тряслись: понимал, что все нужно сделать правильно и безукоризненно; и поставил ее на подсвечник.

Склонив голову, он начал молиться: «Господи, я бы хотел попросить, чтобы все было хорошо у всех, и молю тебя о здравии моего дедушки Виктора Испиранова, Марфы Ивановны, Жучи, Пушка… да и даже Андрея Петровича. И всех остальных, кого я знаю».

Еще он вспомнил об одном, что решил попытаться попросить: «Господи, я тебя прошу, я тебя умоляю, сделай так, чтобы я никуда не уехал. Я не хочу уезжать от них. Я узнал, когда подслушивал, что мой дедушка хочет меня отправить к брату своему. Пожалуйста, сделай так, чтобы он передумал и оставил меня. Я не представляю жизнь без них».

И напоследок он хотел признаться в своих деяниях. Он стал припоминать, какие именно грехи он совершал. Он помнил, что хотел что-то с утра еще сделать, но не помнил что. Точно – Катя!

«Господи, помилуй меня за мои грехи. К сожалению, я не помню всех, но я постараюсь вспомнить хотя бы какие-нибудь. Прости, что я так отношусь в Андрею Петровичу, я был не справедлив к нему, когда издевался над ним и подшучивал. Что я его не слушаю и считаю, что он не прав. Все не так, это я не прав: он старается для меня, заботится обо мне, его попытки меня чему-то научить лишь потому тщетны, что я во всем виноват, я не хочу учиться, а виню его я в этом, что подло и низменно с моей стороны. Я знаю, что он хочет мне добра, даже несмотря на его строгость. Но я сам от него отворачиваюсь. А еще прости меня, что я подслушивал разговор дедушки с Марфой. Хотя есть еще один за мной проступок, но мне очень тяжело о нем говорить. Надеюсь, ты не сильно будешь на меня серчать. Я повстречал одну девочку, ее зовут Катя. Я был к ней недостаточно доброжелателен и открыт. Она, как мне показалось, была влюблена в меня, но я ей отказал своим молчанием и бездействием. Только слова, сказанные мной, тех, что она не ждала, кольнули ее сердце еще больней. Я видел, как ей было уничижительно, больно и безысходно. И самое страшное, что я знал, что она мне не нравится, но решил все равно с ней увидеться, обманув ее надежды. И я не знаю, что сейчас с ней, я только надеюсь, что не испортил ей окончательно жизнь. Я думаю, мне нет прощения, но ты сделай, чтобы ей не было плохо. Прости меня еще раз, если сможешь».

Закончив свою исповедь, Петя приподнял голову, сдерживая слезы, что вырывались наружу, но он счел, что не достоин, чтобы плакать, чтобы очиститься. Он должен терпеть, как в знак наказания. Он еще стоял и посматривал на свою поставленную свечу, как на ней огонек тихо, покорно, успокаивающе извивался, что аж в душе мальчика на некоторое время стало спокойнее и слезы отступили, оставив в уголках глаз приятную влагу. Он взглянул на икону, и так совпало, что его огонек на свече находился в центре перед божествами.

Достаточно постояв, он наложил крестное знамение, поклонился и отошел.

После чего он увидел, Марфу, сидящую на коленях. Она рьяно кланялась и крестилась. На глазах у нее выступали слезы, и лицо ее сморщилось оттого, что она испытывает, и этот платок на ней делал ее несчастной.

Петя никогда ее такой не видел – вся в горе, бессильную; как будто ее жизнь теперь ей не принадлежит. Вся ее ответственность, самообладание, достоинство вдруг пропали. И Пете было страшно смотреть, как она все это отдает.

Вытирая слезы, она подошла к нему и спросила:

– Ты сделал все так, как я тебя учила?

– Да, Марфа.

– Хорошо… да, хорошо, – призадумалась она: ничего ли она не забыла. – Если на этом все, пойдем домой с чистой совестью.

Они покинули церковь и, выходя за ворота, не обнаружили тех постоялых бедняков. Петя, вновь ощутив этот мир, осознавал, как он рад, что вернулся сюда, что ему не хватало всего этого: простора, который никогда не заканчивается и бесконечно чем-то заполняется, что не позволяет сосредоточиться на чем-то одном, и все возвращается на круги своя.

Но что-то странное вдруг овладело ими. Они шли молча, внутри них переплетались, содрогались чувства. Что-то незримо владело ими, что-то вело их. Поднималась их грудь, воздух застревал в горле, глаза не смыкались, губы приоткрылись от изумления настигающего преображения, ноги так и хотят упасть, чтоб разбить это тело, расколовшись как хрусталь, отдать этой природе хранимый, гнетущийся выдох той сущности, возложенной в нас, только так благодарность воплощается в жизнь.